- Жалкие сыны пророка, вы не исполнили свой долг по отношению к тем, кто доверился вам! Первым нашим побуждением было отрубить вам головы, чтобы наказать за преступление, но, тронутые настоятельными просьбами посланника французского султана п сопровождающих его достопочтенных европейцев, мы милуем вас. Каждый получит по пятьдесят палочных ударов по пяткам. Ступайте.
И все-таки не о такой милости мечтали паши арабы; разумеется, они предпочитали получить палочные удары, вместо того чтобы вообще лишиться головы, но все же лучше - окончательное помилование; к счастью для них, мы придерживались того же мнения. Господин Тейлор подал им знак немного подождать и, повернувшись к губернатору, удивленному нашей настойчивостью, выразил от имени всех нас благодарность за оказанный им радушный прием. Наша признательность так велика, сказал господин Тейлор, что мы вовсе не нуждаемся в ее новых доказательствах (на пятках наших арабов). Он просил пашу вообще освободить арабов от наказания; эти люди пренебрегли своими прямы- мы обязанностями, мучимые чувством голода, но во многих других случаях их преданность и усердие превосходили предписанные им долгом, и после всех оказанных нам услуг мы смотрим на них не как на проводников, получающих за это деньги, а как на друзей, с которыми полагается делиться. Зная наши чувства, они и действовали соответствующим образом; единственная их вина - они так небрежно поделили продукты, что ничего нам не оставили, но это не кража, а скорее недоразумение. А каждый признавший свою ошибку человек достоин прощения, и господин Тейлор просит, чтобы оно было полным и теперь, когда спасены головы, пощадили бы и пятки; таково желание не только господина Тейлора, но и двух сопровождающих его европейцев. губернатор может в этом удостовериться, если соизволит выслушать их. Губернатор повернулся к нам с недоверчивым видом, но по нашим молящим взглядам да- я›е без слов понял, что господин Тейлор говорит правду, и на мгновение заколебался в нерешительности, словно искал выхода из безвыходного положения.
Арабы же слушали перевод речи нашего друга с выражением горячей признательности, подкрепляя каждую его просьбу о милосердии красноречивыми жестами, и, когда увидели, что мы присоединились к их адвокату, поняли: настал подходящий момент - они бросились на колени и, протягивая руки к еще не вынесшему свой приговор судье, хором начали молить его о пощаде. Наконец губернатор взглянул на нас, словно последний раз вопрошая, хотим ли мы полного и безоговорочного прощения виновных, и, прочитав в наших взглядах и жестах ту же неизменную мольбу, повернулся к солдатам и со вздохом велел им удалиться; те подчинились. Тогда он обратился к Талебу и Отцу Победы с длинным нравоучением, из которого мы поняли лишь одно: им повезло, что они имеют дело с такими милосердными хозяевами, как мы. Когда эта речь была закончена с подобающим достоинством, наши арабы молча удалились, не произнеся ни слова.
Мы же принялись выражать губернатору благодарность за его добрый поступок, уверяя, что, если когда-нибудь еще окажемся в Суэце, первый свой визит нанесем ему. Он, со своей стороны, поблагодарил нас за дружеское расположение и заставил пообещать написать ему из Каира о поведении эскорта к концу путешествия. Заключив этот двойной договор, мы распрощались с губернатором.
В десяти минутах ходьбы от дворца, за углом первой же улицы, пас поджидали арабы. Увидев нас, они кинулись так пылко целовать нам руки, что их признательность не оставляла сомнений. Эти проявления благодарности к тому же сопровождались заверениями в безмерной преданности. Больше всего их растрогало не то, что мы сохранили им головы, а то, что устояли от искушения посмотреть на наказание палками, которое, по их мнению, крайне интересное и любопытное зрелище. Однако после первых же излияний благодарностей они предложили нам немедленно отправиться в путь: они не очень-то верили в милосердие губернатора. Наши верблюды уже оказались оседланы и навьючены п ждали нас на дороге в Каир. Как только наши проводники вышли из дворца, четверо из них бросились готовиться в путь, чтобы караван мог выехать из Суэца. Мы понимали поспешность наших арабов и последовали за ними. В мгновение ока, словно по волшебству, мы оказались в седле. Арабы же, даже не дожидаясь, пока их верблюды опустятся на колени, вскарабкались на них на бегу, как это сделал Бешара при выезде из Каира. Усевшись в седло, Талеб и Абу-Мансур - общая опасность сдружила их - встали во главе колонны, заставив ее двигаться галопом, поэтому менее чем за два часа мы проделали около десяти лье, оставив губернатора Суэца далеко позади, впрочем, наверно, не так далеко, как хотелось бы нашим арабам.
Однако, когда мы преодолевали последние два лье, спустилась ночь, нужно было устраивать привал. Палатку поставили в одно мгновение. Арабы казались бодрыми и веселыми как никогда, особенно Бешара - его радость граничила с безумием, он бегал и прыгал без видимой причины, словно стремясь удостовериться, что с его ногами не приключилось ничего дурного; мы уже давно укрылись в своей палатке, а он все еще горячо о чем-то рассказывал, выдавая тем самым нервное возбуждение, не оставлявшее его после пережитых дневных волнений.
На следующее утро мы чуть свет тронулись в путь; как и по дороге из Каира, мы ехали вдоль лежащей на песке груды костей; скелет дромадера с еще уцелевшими кое-где кусками мяса, от которого при нашем приближении отпрянули три шакала, говорил о том, что здесь недавно прошел караваи, заплатив дань этой зловещей дороге. Не останавливаясь, мы подъехали к растущему в пустыне дереву и закрепили колья палатки среди окаменелого леса; страх, пережитый накануне, нарушил все топографические представления наших арабов. В остальном же день оказался довольно тяжелым; через каждые двадцать лье нам требовался отдых не менее часа.
Еще не рассвело, а мы уже двигались по узким, скалистым тропам Мукаттама; солнце появилось на небе, когда мы достигли вершины горы, и его первые лучи отразились в золотых куполах Каира. Радуясь своему возвращению, мы горячо приветствовали этот многолюдный город, взметнувший ввысь свои минареты среди куполов, рассыпанных на фоне необозримого горизонта. Было решено устроить десятиминутный привал, чтобы с вершины горы полюбоваться этим дивным зрелищем, показавшимся нам еще великолепнее в лучах восходящего солнца; затем верблюды, едва достигнув западного склона Мукаттама, словно угадав наши желания, устремились галопом вперед и быстро домчали нас до могил халифов. Оттуда до Каира уже рукой подать. На сей раз мы возвращались в город ликующие. не боясь, что верблюды сыграют с нами злую шутку. Мы уже стали завзятыми наездниками, и трудно было признать христиан в смуглолицых всадниках в арабских костюмах. В десять часов мы явились к господину Дантану, вице-консулу Франции, н он радостно приветствовал нас, увидев целыми и невредимыми. Он сразу же послал за заложниками племени валед-саид; они тоже были счастливы, хотя выразили это более сдержанно, чем вице-консул, что наш отряд вернулся в Каир в полном составе и в добром здравии: как вы помните, они отвечали за наши жизни своими головами.
После первых минут общей радости от встречи с соотечественником и возвращения, если так можно выразиться, к родным пенатам следовало заняться делами.
По соглашению, заключенному Абу-Мансуром и Талебом у подножия горы Синай, гонорар за обратный путь они делили пополам. Чтобы не лишать друзей честно заработанных денег, мы решили возместить им разницу. Кроме того, мы вручили каждому из проводников такой бакшиш, какой позволяли наши финансовые возможности, и поэтому при расставании они ппообещал хранить вечную память о нас, а мы - когда-нибудь вернуться сюда. Не знаю, смогу ли я выполнить данное им слово, но уверен в том, что они свое сдержат и не раз, мчась галопом на своем дромадере, сидя у костра, разведенного в пустыне, или находясь в шатре кочевников племени валед-саид, Бешара и Талеб произнесут наши имена как имена своих верных друзей и доблестных спутников.