На следующий день после Троицы король увидел на берегу, вблизи Лимасола, церковь, окрест разносился колокольный звон. Боясь упустить возможность, словно дарованную господом, присутствовать на службе, он велел двенадцати кораблям пристать к берегу. Но пока король пребывал в церкви, поднялся шторм и разметал все корабли, а из-за чудовищного ветра с Африканского континента флоту пришлось отклониться от курса и поспешно искать убежища у берегов Палестины; король разделил бы общую участь, не приведи его религиозный порыв на Кипр, лишь около семисот рыцарей смогли собраться вокруг своего короля; тем не менее на следующий же день, когда подул попутный ветер, он велел всем подняться на корабли и продолжить путь к Египту. Король пребывал в великой скорби и унынии, писал Жуанвиль, лишившись своих рыцарей; он полагал, что если они и не погибли, то находятся в смертельной опасности.
На четвертый день после случившейся трагедии стояла прекрасная погода, флот продолжал скользить по глади моря под безмятежным небом; кормчий королевского судна, опытный мореплаватель, прекрасно изучивший все побережье и владеющий многими языками, забрался на верхушку мачты и закричал оттуда:
- Да поможет нам бог, впереди Дамьетта!
В то же мгновение его слова повторили кормчие других кораблей; и вскоре все крестоносцы, взволнованные великой новостью, смогли различить золотой песчаный берег, где выделялось белое пятно - зубчатые стены города. Это произошло в пятницу 4 июня 1249 года, в 647 год хиджры, в 21-й день месяца сафар. На кораблях раздались радостные крики. Но Людовик поднял руку, прося внимания, и сразу же на королевском корабле воцарилась тишина, а остальные подошли как можно ближе, чтобы услышать его речь. - Слуги мои,- громко произнес король проникновенным голосом.- Божья воля привела пас в эту страну, захваченную нечестивцами. Сейчас я больше не король Франции и не рыцарь церкви - я лишь простой смертный, чья жизнь померкнет, как жизнь последнего из людей, будь на то господня воля. Но помните, что бы ни случилось, все есть благо: если нас победят, мы станем мучениками, если победим мы, то прославим имя господа, а Францию будут почитать не только в христианских странах, но и во всем мире. Как бы то ни было, будем смиренны, как воинство Христово, будем биться за Христа, и он восторжествует. А теперь да хранит нас бог, ибо сейчас мы узнаем, что творятся в стане врага.
И впрямь, берег был запружен воинами Фахр ад- Дина и жителями Дамьетты, напуганными появлением многочисленных чужеземных судов. Между толпой на берегу и кораблями пролегал только Нил. Вскоре в его устье показались четыре пиратские галеры: их заинтересовало чужеземное войско, и они хотели узнать, что ему здесь нужно. Подплыв к первым королевским кораблям на расстояние трех полетов стрелы, галеры повернули назад, но поздно: легкие суда французов подняли все паруса и быстро настигли их. На этих кораблях метательные машины были расставлены таким образом, чтобы одновременно поражать врага: одни - камнями, другие - стрелами, третьи - сосудами с известью. Пираты защищались изо всех сил, но скоро были побеждены; три пробитые галеры затонули, четвертая, шедшая позади остальных, со сломанными мачтами сумела достичь берега. Те, кто остался в живых, показывали па берегу толпе свои раны и кричали, что сюда с недобрыми намерениями пожаловал король Франции со своими рыцарями, он наслал дождь из стрел, камней и пламени. Все безоружные бросились к городу. Крестоносцы заметили это и преисполнились решимости. Король первым крикнул:
- К берегу!
И все повторяли вслед за ним:
- К берегу! К берегу!
Тогда к большим кораблям подошли плоскодонные лодки, чтобы переправить воинов на берег. У Жуанвиля была своя небольшая галера, он устремился на нее первым, за ним Жан де Бельмон, д'Эрар и де Бриен. Тотчас же остальные рыцари, плывшие па том же корабле, но не располагавшие галерами, бросились в подошедшую лодку, и в мгновение ока в ней оказалось вдвое больше людей, чем она могла вместить. Почувствовав опасность, несколько матросов вернулись на корабль, цепляясь за спасти. Но хотя груз уменьшился, лодка продолжала погружаться; нельзя было терять ни минуты. Жуанвиль подплыл к лодке и громко спросил, сколько человек в ней лишних.
- Восемнадцать или двадцать,- ответили матросы,
Тогда он подошел вплотную к борту п велел восемнадцати воинам перейти на его галеру. В это время один из рыцарей, по имени Плуке, прыгнул с корабля в лодку, но расстояние было слишком велико, и он упал в море во всем снаряжении и тут же пошел ко дну. Плуке стал первой жертвой этой битвы, в которой предстояло пасть еще очень многим.
Тем временем сарацины готовились дать достойный отпор крестоносцам. Эмир Фахр ад-Дин, облаченный в доспехи, горевшие золотом на солнце, казался воплощением дневного светила. Толпа музыкантов с барабанами и горнами издавала оглушительный шум.
И вот христиане с громкими криками бросились вперед, как стая морских птиц. Каждый стремился первым ступить на берег. Жуанвиль на своей галере по-прежнему шел во главе флотилии, опережая даже королевский корабль. Приближенные короля велели ему подождать и не высаживаться, до тех пор пока не вынесут на берег хоругвь, но доблестный сенешаль24 не желал ничего слушать, и Жуанвиль был двадцать первым французом, сошедшим на берег, где уже стояли в боевой готовности главные силы вражьей конницы. Он первым бросился па врага, за пим - Эрар, де Бриен и Жан де Бельмон, за ними - все остальные рыцари с его галеры. В тот же миг сарацины пришпорили коней и кинулись на крестоносцев, намереваясь сбросить их в море. Тогда Жуанвиль и его рыцари воткнули в песок копья и щиты, обратив их в сторону нападавших, а сами выхватили мечи. Оборонительные действия рыцарей произвели впечатление на сарацинов, они повернули коней и ускакали, не начав боя. Крестоносцы уже было собрались броситься за ними вдогонку, но к ним подбежал добравшийся до берега вплавь оруженосец мессира Бодуэна Реймсского и начал заклинать Жуанвиля ничего не предпринимать в отсутствие его господина. Доблестный рыцарь согласился подождать этого столь отважного воина.
Жуанвиль осмотрелся. Слева гордо подплывала к берегу пышно разрисованная и разукрашенная галера, на борту которой был изображен герб Бодуэна - червленый крест на золотом поле. Триста гребцов налегали па весла, заставляя это дивное судно скользить по волнам; у каждого па шее висел тарч25 с гербом из чистого золота посередине. Сарацинским барабанам и горнам вторили сто музыкантов из войска крестоносцев; Бодуэн скорее походил на короля, возвращавшегося в свое королевство, нежели на воина-завоевателя. Едва галера причалила, как он сам, его рыцари и пехотинцы спрыгнули па берег в полном вооружении и тотчас разбили шатер, словно эта земля уже принадлежала им. Тем временем сарацины -на сей раз большим числом - предприняли вторую попытку сбросить крестоносцев в море, они пришпорили коней и кинулись на французов. Но, видя, что те не дрогнули и спокойно ждут их приближения, они вновь повернули назад, не осмелившись атаковать крестоносцев.
Сир Жуанвиль теперь посмотрел направо - на расстоянии арбалетного выстрела от берега двигалась галера под знаменем Сен-Дени. Едва те, кто плыл на ней, высадились, как навстречу этой лавине выступил один-единственный сарацин, глубоко уязвленный позорным двукратным бегством своих соотечественников, но в то же мгновение он был разрублен на куски; лошадь без седока вернулась к сарацинам; никто из них не отважился последовать примеру своего товарища.
Тут за спиной Жуанвиля раздались громкие крики. Король Людовик, видя, что хоругвь уже находится на берегу, не смог дождаться, пока его лодка коснется суши, и, несмотря на попытки легата удорожать его, прыгнул в море с криками "Монжуа и Сен-Дени!"26. К счастью, вода достигала ему только до плеч, и вскоре он вышел на берег - в шлеме и с мечом в руке. Остальные последовали примеру короля. Море кишело людьми и лошадьми, словно флот потерпел кораблекрушение. В эту минуту над лагерем сарацин взвились в небо три голубя и полетели в сторону Мансуры - эти гонцы несли султану весть о высадке крестоносцев. Тут до сарацин дошло, что они позволили христианам ступить на египетскую землю, и все мусульманское войско бросилось к ослепительно красному шатру, украшенному золотыми лилиями, который поставили приближенные короля. Все воинство христиан сгрудилось вокруг своего суверена. В это же время корабли неверных вышли из устья Нила и вплотную подошли к флоту крестоносцев. Завязалась яростная схватка, но длилась она недолго; пока французы и сарацины бились врукопашпую на суше и на море, пленники и рабы, томившиеся в Дамьетте, взломали двери своих темниц, с громкими криками вырвались из города и пересекли Нил, потрясая первым попавшимся под руки оружием. Сарацины, не понимая, откуда взялось подкрепление, обратились в бегство и скрылись в своем лагере. Увидев, что войско отступает, и корабли тотчас же вернулись в Нил. На поле боя остались только трупы сарацин, и среди них два эмира - Неджм ад-Дин и Сарим ад-Дин. Крестоносцы же недосчитались лишь одного воина, коему господь даровал быструю смерть, словно прощая все его прегрешения; этим человеком был граф де ля Марш, бывший союзник англичан, мятежный вассал Септа и Тайбура.