Сначала он был избит начальником стражи: самый старший по рангу удостаивался чести нанести первые удары. После чего уже были развязаны руки у всех караульных. Каждый старался перещеголять других в энтузиазме, с которым униженному, уже упавшему бедолаге наносил удары прикладом или сапогом.

В конце концов жертву обычно приводили в чувство, вылив на нее ведро холодной воды, после чего подвешивали за руки на флагшток под палящим солнцем. Но наказание, предусмотренное для китайских торговцев (китайцы — заклятые враги японцев с незапамятных времен), было еще хуже. Обвиненный в воровстве китаец также подвешивался, а над его головой устанавливалась табличка: «ВОР». На шею набрасывалась петля, а с другой стороны привязывалась сумка. В эту сумку каждый проходящий, в том числе и заключенные, должен был кидать по камню, в результате чего сумка тяжелела и петля затягивалась.

Не все выдерживали подобные садистские пытки, но все обязаны были смотреть на публичные казни, чтобы неповадно было нарушать правила лагеря. Для Глогора соблюдение режима было священным. Пленные должны были кланяться как японским, так и корейским конвоирам. Кланяться нужно было, сгибаясь в пояснице, наклоняясь настолько низко, насколько возможно. Чем ниже поклон, тем меньше вероятность быть жестоко избитым за проявление «неуважения» к завоевателям.

Выучить, когда нужно низко поклониться, было нелегко, но большинство «ритуалов» запоминались быстро. Едва японский или корейский военный появлялся в поле видимости, ему стоило поклониться. Не заметить надзирателя значило породить взрыв оскорблений и жестокости. Виновник должен был стоять по стойке «смирно», в то время как азиат бил его по лицу и ногам. Очень важно было стоически перенести наказание и не упасть, иначе надзиратель просто избивал жертву ногами, обутыми в ботинки, по голове.

Лес Сирл, Джок Девани, Панч Панчеон и остальные, кто был с Джуди, наблюдали за подобными проявлениями дикости с глубоким отвращением и волнением — боялись больше за собаку, чем за себя. Однако, казалось, Джуди по-своему научилась кланяться. Она слонялась вокруг лагеря в Глогоре с затравленным взглядом и опущенной головой, изо всех сил стараясь избегать надзирателей. Но полностью скрыть свою ненависть к ним ей не удавалось.

Когда кто-то из них был рядом, ее челюсти плотно сжимались. Неоднократно она бросалась к одному из самых худших надзирателей и, казалось, была единственным узником, который не способен держать свои эмоции при себе.

Такая явная враждебность собаки постоянно ставила жизнь Джуди под угрозу. Особая опасность в этом смысле исходила от корейских надзирателей, которые любили употреблять собак в пищу, как, впрочем, все местные. В этой части Суматры каждую собаку при отсутствии строгого надзора выискивали и отправляли в кастрюлю. Более того, кое-где в Корее собачье мясо считалось деликатесом. В Глогоре было немало желающих полакомиться талисманом Королевского флота.

Так как порции во время кормежек были мизерными и у защитников Джуди не было возможности что-либо выменять, еду можно было отыскать разве что вокруг лагеря. Джуди вновь и вновь отправлялась на поиски пищи. Возвращалась она то со змеей, то с цыпленком, зажатым в пасти, и пулей проносилась мимо надзирателей в барак к своим.

Неоднократно случалось так, что она роняла трофей, возвращалась, подбирала его и снова пробиралась вперед, чтобы в конце концов с победным видом бросить добычу к ногам друзей. Ей нужно было уловить время, чтобы пролезть под сеткой, окружающей лагерь, а это было рискованное мероприятие: ее могли заметить, убить и съесть.

Трудовой день в лагере начинался так. Мужчины делились на рабочие группы и отправлялись к месту проведения предназначенных для них работ. Одной из первых задач для Леса Сирла, Джуди и других было черпать песок из близлежащей реки для строительства аэродрома в Медане. Японцы хотели удлинить взлетную полосу, чтобы получить возможность принимать эскадры тяжелых бомбардировщиков. Копать песок и грузить его в плетеные корзины было очень тяжело как людям, так и собаке, и лишь возможность освежиться в реке немного облегчала им жизнь.

Зная о том, что американские истребители большого радиуса действия способны долететь даже до такой отдаленной территории, японцы распорядились построить замаскированный в джунглях склад для хранения топлива и всех боеприпасов. Это был тяжелый, изнурительный труд, однако он давал хоть какую-то возможность прокормиться тем, чьим постоянным спутником стал голод.

Валить тропические деревья-гиганты при помощи одного только топора требовало определенных навыков. Старались рассчитать так, чтобы дерево упало в сторону японских или корейских конвоиров, заставляя их в панике разбегаться. После крика «Берегись!» дерево высотой около ста футов падало, цепляясь за другие деревья и ветви.

Когда дерево валилось наземь, к нему в поисках добычи подбегали толпы людей в лохмотьях. Джунгли всегда кишат разнообразными обитателями: змеи, птицы, ящерицы, мелкие млекопитающие — все это съедалось доведенными до отчаяния военнопленными Глогора. И не было среди заключенных более быстрого и ловкого охотника за добычей, чем Джуди из Сассекса.

Объем рабского труда все увеличивался, особенно когда японцы начали выработку полезных ископаемых для индустриализации Суматры. Корабли пришвартовывались в доках Балавана, доставляя цемент, колючую проволоку и боеприпасы. Все это выгружалось военнопленными. Среди прочего груза были цистерны для масла и бензина. Их ждали простаивающие железнодорожные платформы.

Сопротивление пленных и их дух сломить было не так-то просто. Навьюченные, как животные, узники (в их числе Лес Сирл и Джок Девани) не упускали возможности хоть как-то досадить врагу.

Они ставили емкости на грузовые платформы и слегка отвинчивали крышки в надежде на то, что во время следования по ухабистой дороге емкость начнет опорожняться, что упростит им последующую работу. Часто это обнаруживалось, и тогда разъяренный японец хватал первого попавшегося на глаза пленного.

Кроме зверских избиений, было освоено новое наказание — для смельчаков, отважившихся, к примеру, на саботаж. Полковник Банно стал инициатором ужасного заключения узников в одиночную камеру-клетку. В Глогоре было несколько лачуг без окон, где хранился навоз. Запах от них достигал небес. Единственным источником света здесь были щели в деревянных дверях с толстой решеткой. Снизу была подвижная секция, через которую можно было увидеть, что делает пленный. Каждого, кто был обвинен в саботаже, по приказу полковника помещали в такую хижину на долгие дни, недели или даже месяцы.

Но этим садистские наклонности полковника не исчерпывались. Весь день пленному не позволялось не только присесть, но даже прислониться к стене. Было невыносимой пыткой стоять по двенадцать-тринадцать часов кряду. Если узник не выдерживал и прислонялся, тот его тут же нещадно избивали надзиратели. Пленному не на чем было спать, кроме как на твердом каменном полу, не было даже одеяла, которым можно было бы укрыться от москитов (по ночам над Глогором облаками летали различные насекомые, в том числе и разносчики болезней).

Содержащимся в клетке также уреза`ли питание — чаще всего предполагался один неплотный обед в три дня. Но о голоде пленник забывал из-за болей в конечностях: он часами стоял в одной позе и смотрел сквозь деревянные решетки. Смотреть тоже иногда становилось пыткой. Кухня находилась рядом с клеткой, и во время обеденного перерыва толпы мужчин проходили мимо с котелками риса или супа, устремляясь в бараки.

Некоторые из наказанных клеткой военнопленных плакали, некоторые впадали в безумие. Однажды японский конвоир, стоявший на посту, просунул пленному сквозь решетку кусочек японского шоколада и банан. Среди них не все были монстрами. Подобный поступок был очень рискован: если бы командир увидел, что подчиненный проявил жалость, тот был бы наказан полковником Банно лично, и это было бы по-настоящему страшно.