Мезидон был суетливый горбун с непомерно длинными руками, бельмом на глазу и беззубым ртом; говорил на бретонском наречии, одет был в полосатые красно-белые штаны и залатанный полушубок из косматой овчины.

— В одиннадцать часов, — пояснил он господину де Нанси, который все время смотрел в окно, — с гильотины снимут чехол. Сегодня казнят только одного слепого из Гимильо, за то, что он в Сен-Мало пел роялистские куплеты.

— В Бретани слепых испокон веков не трогали!

— Мадам, такие уж сейчас времена, никому спуску не дают.

— Этот слепой, который сегодня попробует нож великого Гильотена, — сказал Мамер Хромой, беря щепоть табаку из табакерки господина де Нанси, — надеюсь, не тот, с которым сотворил чудо Святой Апостол Павел в Леоне, тот вроде тоже родом из Гимильо; его мать была ткачихой, каждую осень ездила в Кемпер и ходила по домам, ткала шерсть для зимней одежды. Отцом его, кажется, был какой-то сукновал из Шатолена. Мальчик родился косоглазым, и на косивший глаз постепенно наползала красная пленка, так что в конце концов косой окривел. А всем известно, что кривой с красным глазом приносит всякие несчастья, вот и этот мальчик, как начал ходить, разносил беду по всей округе, такой дурной у него был глаз: случались денежные потери, болезни, в хлебе попадались камешки или жучки-точильщики, горели скирды и сараи, бесились собаки, телята рождались мертвыми, у беременных женщин случались выкидыши; если кто падал на том месте, где ступила нога кривого, обязательно ломал руку или ногу, а то и вовсе встать не мог; в тавернах скисало вино, а когда мальчишку возили в монастырь Мермюи, у тамошних монашенок начала шелушиться кожа на пупке. Кривого остерегались, как прокаженного, камнями гнали с улицы и с дороги; был в том селении головорез, однажды он убил какого-то сыровара на сельском празднике, так вот, родной дядя кривого договорился с этим душегубом, чтобы тот утопил кривого мальчишку в колодце в день Святого Андрея, потому что этому дяде взбрело в голову, будто кривой сглазил его быка, Которого подвели к корове, чтоб он ее покрыл, а бык ни с того ни с сего вдруг брякнулся оземь и откинул копыта. Известно было, что кривой, стоя на пригорке, глядел на быка, когда того вели на случку. И аббат из Ранси, хозяин коровы, тоже рассердился, потому что корова была голландской породы, а тут из-за того, что бык ее вовремя не покрыл, нрав у нее испортился, и в тот год она так и не огулялась.

Мамеру редко приходилось говорить так долго, и он сделал два больших глотка из кружки с сидром, двигая кадыком, который у него свободно ходил по горлу с тех пор, как Мамера повесили в Ренне. Аккуратно утерся рукавом.

— В Гимильо ходили слухи, что и сама мать замыслила так или иначе отделаться от сына, решила отвезти его в Леон и вручить судьбу своего ребенка Апостолу Павлу в день праздника этого святого, когда в этот город съезжаются корзинщики из всей округи.

Мать преклонила колени перед фигурой святого, держа кривенького на руках, и попросила Апостола Павла, чтобы он, либо исцелил ребенка, либо взял его к себе на небо: что у мальчишки за жизнь, в Гимильо его в конце концов утопят в колодце или проломят ему голову камнем. Мать плакала и умоляла могущественного святого, обещала принести по обету серебряный глаз, а в это время корзинщики устроили у церкви фейерверк, у них это любимое занятие, и в тот год потешное представление называлось «Осада Арраса»[37], целую партию ракет прислал из Бреста Валансьен, самый лучший в Бретани мастер, и вот когда ракета под названием «Новая бомба» взорвалась в воздухе и, рассыпавшись, образовала фигуру в виде зонта, одна из маленьких ракет упала на фонарь у входа в церковь, отскочила, разбила витраж, влетела внутрь и лопнула, стукнувшись о святого, искры и осколки посыпались на мать и сына, и одна искра выжгла сыну здоровый глаз, так что из кривого он сделался слепым. А слепых в то время, как сказала мадам, в Бретани не трогали, считали их неприкосновенными — вот какое чудо совершил Апостол Павел, вот как сумел он уважить просьбу матери. Ткачиху завалили пожертвованиями, а хозяин быка на коленях приполз из Клауэ в Гимильо и принес в корзине два десятка яиц, даже благородные господа приходили прикоснуться к голове слепенького. А тот рос крепким и сильным и в конце концов стал отбрыкиваться и плевать на тех, кто приходил дотронуться до него, и для матери это была большая потеря, ведь она хотела отвезти сына в Эльгоат и брать деньги с тех, кто пожелал бы исцелиться, прикоснувшись к нему, а раз он так прославился из-за чуда, свершенного Святым Павлом, то доход был бы немалый. Но пришлось ей послать сына в Пемполь к тамошнему слепому, чтоб тот научил его играть на скрипке, и скоро слепой мальчик стал бродить по городам и деревням и петь всякие песни, говорят, побывал на всех святых праздниках в Бретани, кроме праздника Святого Павла, который в чести у леонских корзинщиков. Вот я и спрашиваю себя: не этого ли Ива — так его звали — сегодня казнят?

— В указе, который вывесили, не сказано, как его зовут, — сказал Мезидон.

Господин де Нанси без конца нюхал табак, не спуская глаз с гильотины, стоявшей на помосте около метра высотой посередине площади и покрытой трехцветным флагом; ее охранял взвод пехотинцев, которым командовал офицер с глиняной трубкой в зубах, восседавший на коне. Когда на башне герцогского замка пробило одиннадцать, появился господин в черном сюртуке с трехцветной перевязью наискосок, и Мезидон сказал, что это помощник комиссара по имени Туле, прибывший из Парижа специально для того, чтобы продемонстрировать губернатору Бретани гильотину в действии; солдаты вяло отдали ему честь, а сидевший на коне офицер даже не шелохнулся. На площади начал собираться кое-какой народ, в основном — мальчишки. Помощник комиссара поднялся на помост и снял чехол с гильотины, ему помогал один из солдат. Господин де Нанси с балкона разглядывал машину. Огромный нож сиял на солнце, точно зеркало, а солдат еще протирал его фригийской шапочкой. Помощник комиссара присел на ступеньки помоста и грелся на солнце, сверкая цилиндром и трехцветной лентой. Конный офицер потрусил к трактиру, откуда служанка вынесла ему глиняную кружку с вином. Он отхлебывал не спеша и после каждого глотка что-то говорил девушке, та заливалась смехом.

Господин де Нанси спросил у старого Мезидона, знаком ли он с помощником комиссара, тот ответил утвердительно. Гуле прибыл из Парижа почтовым дилижансом, и Мезидон продали ему шерстяные чулки, стоял апрель, а в Динане в это время очень сыро, помощник комиссара выторговал чулки за полфранка, старик уступил их чуть ли не себе в убыток.

— Тогда можно пойти потолковать с ним! Да и приспособленье поглядеть вблизи.

Господин де Нанси протянул старику золотую монету в пол-луидора, и у того сразу исчезли всякие сомнения насчет того, надо ли вести гостя к гильотине. Мертвецы глядели с балкона и из окна, как господин де Нанси шел по площади в сопровождении старого Мезидона, все хотели увидеть, чем кончится эта затея, народ на площади тоже глазел на незнакомца, ибо одет он был больно уж чуднó, такие наряды давно никто не носил. У лестницы, ведущей на помост, их остановил солдат с ружьем за плечами, но Мезидон нашел выход из положения, сказав, что этот мсье — гражданин из Шербура, в дороге его ограбили и он, Мезидон, продал ему эту старую одежду, а гражданин знаком с помощником комиссара мсье Туле и хочет засвидетельствовать ему свое почтение. Помощник комиссара в это время вместе с помогавшим ему солдатом складывал трехцветное полотнище, которым была покрыта гильотина, и господин де Нанси со стариком поднялись на помост. Господин де Нанси, делая вид, что знаком с мсье Туле, пожал ему руку, вложив при этом в его ладонь золотую монету, позаимствованную у полковника Куленкура.

— Я и сам не знаю, как это получилось, — рассказывал потом господин де Нанси, когда компания мертвецов остановилась на ночлег в окрестностях Комбура. — Я сказал ему, что я палач из Лорены и с тех пор, как я оттуда уехал, эта должность никем не занята, соврал, будто уехал из-за истории, в которой была замешана юбка, и, если можно где заработать, пусть он имеет в виду, что я всегда очень серьезно относился к своим обязанностям. Мсье Туле был толстый и разговорчивый, он поведал мне, что раньше никогда не занимался таким ремеслом, а служил часовщиком в парижском парламенте, и взялся показывать всюду гильотину, чтобы выпутаться из долгов, а то дошло уже до того, что его молодая жена стала торговать своим телом, чтобы помочь ему рассчитаться с кредиторами; что же касается его новой работы, то он не глядит на осужденного и закрывает глаза всякий раз, как тянет за цепочку, тем более что в Динане пока что он рубил головы только людям низкого сословия. Такая его откровенность подбодрила меня, и я попросил разрешения попробовать, удобно ли осужденному, когда он кладет голову в предназначенную для нее выемку в колоде, только я нарочно положил голову боком, он сказал: не так, надо стать на колени, как в церкви, и лечь на колоду грудью, не поворачивая голову в сторону, — и, хоть со времени приезда в Динан помощник комиссара беспрерывно простужался из-за здешней сырой погоды, он был так любезен, что сам показал мне, как должен укладываться осужденный, стал на колени, лег грудью в углубление и вытянул шею, как только мог. Не знаю, о чем я тогда думал — видно, вспомнил былые дни; я стоял на помосте посередине площади, и в руках у меня была смерть. Я легонько потянул мизинчиком за цепочку, нож сверкнул, как молния, упал на шею помощника комиссара и прошел сквозь человеческое тело, будто через масло. Ну так ровненько отхватил голову! Немножко противно было, что так много крови. Я тут же прямо с помоста прыгнул в седло офицерского коня, потому что офицер в это время спешился и раскуривал трубку. Вы сами слышали, какой поднялся крик, когда голова помощника комиссара покатилась в корзину, а я ускакал, вы могли убедиться, господин полковник, что мы, жители Лорены, умеем обращаться с лошадьми не хуже других.