Подружились мы со стариком-энтомологом Иваном Ивановичем. Обычно молчаливый, он делался разговорчивым, когда беседа касалась его любимого предмета.

— А есть ли здесь бабочки? — спросил я его.

— Как же, как же, — оживился ученый, — конечно есть. Лёт их начнется именно сейчас. Пусть только ветер утихнет. Я их вам покажу.

Вскоре кто-то из нас принес в лагерь крупную оранжевую с черными краями бабочку, похожую на наших северянок-желтушек.

— Это ольга! — сразу же определил энтомолог.

— Ольга? — все заинтересовались. Посыпались вопросы.

— Почему она так называется? В честь кого? Когда названа?

— Я, кажется, догадалась! — сказала геолог Нина. — Она, наверно, названа в честь жены знаменитого зоолога-путешественника — Алексея Павловича Федченко. Работал он вместе со своей женой, Ольгой Александровной. Это была замечательная женщина. Она сама была хорошим натуралистом. Ясно, что бабочку назвали в ее честь… Как это хорошо! Муж и жена, увлеченные одним делом, связанные крепкой дружбой, — замечательные люди!

Всем показалась убедительной догадка Нины. Я заметил, что Иван Иванович хотел было что-то возразить, но раздумал.

Поздно вечером, когда все уже спали, а мы с энтомологом любовались звездным небом, беседа о таинственной ольге возобновилась.

— Лев Борисович, — обратился ко мне ученый, — а ведь ольга-то не в честь жены Федченко названа.

— А в честь кого? Кем?

— А вот послушайте. Не хотел я молодежь нашу разочаровывать, а вам скажу.

Энтомолог закурил. В темноте повис малиновый огонек папиросы. К дыханию сырой земли примешался запах табака.

— Один из великих князей Романовых, человек весьма недалекий, тщеславный, наверно со скуки стал собирать бабочек. Ну-с, поставил это дело он широко. Сам не ловил, а посылал своих агентов во все концы России. И вот из Закавказья привезли ему бабочку, о которой у нас идет речь. И назвал он ее в честь великой княгини Ольги.

— Тьфу! — не удержался я.

— Подождите, подождите!.. И вот, когда Ниночка так хорошо и увлеченно говорила о жене Федченко, я решил не разубеждать ее.

Подумайте, как это замечательно! Жизнь сама вмешивается и исправляет всякие старые несправедливости. Кому сейчас придет в голову вспоминать при виде этой бабочки вельмож и княгинь? И как хорошо, что Ольга Александровна Федченко, которая при жизни не пользовалась признанием, ныне оценена по заслугам и так близка нам, что молодому ученому и в голову не приходит сомневаться, что бабочка ольга не в ее честь названа. Это прекрасно! Да!..

Иван Иванович глубоко затянулся, помолчал и добавил:

— Кстати, этот случай не единичный. Кто подумает, что уральский минерал «пушкинит» назван не в честь поэта, а по имени какого-то вельможи?.. Однако пора спать…

Бабочка-полярница

Владимир Жилин был моим другом со школьных лет. В детстве мы оба мечтали о путешествиях, но если я любил воображать себя Пржевальским, то его героем был Седов.

Прошли годы. Я стал топографом, а друг мой — штурманом дальнего плавания. Переписывались мы редко, а еще реже виделись. Когда я находился в экспедиции, он оказывался в Ленинграде, а стоило мне вернуться домой, как он уплывал за тридевять земель.

И вот однажды получил от него такое письмо.

«Помню, что ты любитель-энтомолог, — писал он, — и поэтому тороплюсь рассказать об интереснейшем случае. Вот уже полгода я нахожусь на острове Врангеля. На этом острове снег никогда полностью не стаивает. Лишь южные склоны возвышенностей обнажаются в короткое арктическое лето. Растут там лишайники да стелющиеся березки. Так вот, на южном склоне горы Советской 10 июля 1939 года я поймал бабочку. Была она пепельно-серая, с неясным узором. Тельце мохнатое, усики гребенчатые, крылья около сорока миллиметров в размахе. И я и мои товарищи думают, что мы открыли новый вид бабочки — полярной… Бабочка, живущая под семьдесят первым градусом северной широты!..»

Прочитав это письмо, я перебрал в памяти описания полярных путешествий, но никакого упоминания о такой бабочке отыскать не мог. Хотел обратиться за разъяснением в Зоологический институт, но надо было срочно собираться в экспедицию. И я уехал, не только не разрешив загадки, но даже не ответив на интересное письмо.

А следующая весточка пришла почти через год и опять с острова Врангеля.

«Слушай, горе-энтомолог, — сердился Владимир, — ты так и не ответил на мое письмо. Наверно, не поверил. А что ты скажешь, если я сообщу об еще одном невероятном факте? В начале апреля, в снегу, на том же южном склоне горы Советской я нашел несколько промороженных насквозь гусениц. Но это еще не все! Гусеницы оттаяли и ожили. Они жадно ели березовые листочки, росли и, наконец, окуклились. Значит, без вреда для себя они перенесли сорокаградусные морозы. Перенесли в замороженном состоянии арктическую зиму! Гусеницы эти бархатисто-черные, густоволосатые. Боюсь, что ты опять не поверишь!..»

Нет, я верил старому другу. После долгих поисков нашел интересные сведения в описании путешествия Джемса Росса, мореплавателя, открывшего северный магнитный полюс.

16 июля 1835 года в проливе Ферри, 72°40′ северной широты и 91°53′ восточной долготы, найдена бабочка из семейства волнянок. Названа она в честь путешественника «волнянкой Росса».

Такую же бабочку нашли на полуострове Лабрадор и на берегу Гренландии.

«Неужели, — подумал я, — на острове Врангеля найдена волнянка Росса?»

Я сразу же послал письмо Жилину, в котором делился своим «открытием».

«Обидно, — ответил он, — но правдоподобно. Все-таки ты не поленись сходить в Зоологический институт. Захвати мои письма. Бабочку и гусеницу сохраню. Скоро вернусь в Ленинград. Встречай с багажом».

И я пришел в Зоологический институт.

— Да, — сказали мне, — существует у нас в Арктике бабочка-волнянка, очень похожая на волнянку Росса. Ваш друг очень точно описал и гусеницу, и бабочку. Названия русского у нас нет, а латинское видовое имя ее — «люгенс». Действительно, гусеница ее может переносить полное промерзание и жестокие морозы. Растет она медленно, иногда зимует дважды…

Я сообщил все это Жилину.

«Что ж, — ответил он, — открытия не удалось сделать, но жалеть ли нам об этом? Как много интересного мы узнали! Как могуча жизнь в своих проявлениях! А есть еще ученые, отрицающие возможность жизни на Марсе. Им бы показать гусениц волнянки, без вреда для себя переносящих арктическую стужу».

И я полностью с ним согласился.

Бабочка-путешественница

Установил я теодолит на краю деревни. Под горой синел овал озера, а вокруг шумело краснолесье.

Рыжие колонны сосен стояли на каменистом склоне. Камни выпирали отовсюду. Они чернели в воде, они поднимали серые спины посреди улицы.

Суровый северный край — Карелия.

Возле сельского клуба, перестроенного из церкви, в маленьком саду белели кусты душистого табака. И на желтой дорожке лежало что-то… камень не камень, цветок не цветок. Подошел ближе — и чуть не вскрикнул от удивления.

На песке лежала необыкновенная бабочка.

Мощное плотное тело и узкие длинные крылья были малахитово-зелеными с мраморным рисунком. Я сразу узнал жителя далекого юга — олеандрового бражника — и осторожно положил бабочку на ладонь.

Как она попала сюда? Две тысячи верст надо было ей пролететь, чтобы оказаться в Карелии.

Где она вывелась? На берегу Черного моря, в Крыму? Или в Италии?