За десять лет у власти мы инициировали немало расследований утечек информации; обычно такие расследования проводились бывшими сотрудниками секретных подразделений, но результативными бывали редко. В нескольких случаях, когда дело доходило до идентификации злоумышленника, последний оказывался министром. Мы прекращали расследование, чтобы не ставить себя в глупое положение. Утечки сильно осложняют отношения с иностранными государствами. Одно время в прессе с завидной регулярностью появлялись записи разговоров Тони и Джорджа Буша-младшего. Буш даже пошутил на видеоконференции —дескать, велите, мистер Блэр, своему личному секретарю стенографировать, чтобы, когда утечка произойдет, недоразумений не было. Союзники, убедившиеся в неспособности премьера хранить тайну, не склонны и делиться с ним конфиденциальной информацией. Тут важно не сделать идеей-фикс поиски лица, ответственного за утечки; важно и дальше доверять своей команде. Конечно, трудно руководить правительством, когда все вокруг только и делают, что сливают информацию, но куда деструктивнее отгораживаться ширмой подозрений и тем замораживать всю систему.

Мы постоянно предпринимали попытки «открыть» правительство, снять с него многолетнюю коросту секретности, однако не встретили понимания; большая часть наших шагов лишь осложнила нам жизнь.

Сразу после выборов 1997 года, посредством онлайновых брифингов из Номера 10, имевших место дважды в день, мы вывели на свет парламентское лобби, столько времени пребывавшее в квазимасонском подполье. Позднее мы стали приглашать на эти брифинги других журналистов, в том числе специальных и иностранных корреспондентов. Делали мы это отчасти чтобы заставить корреспондентов, входящих в состав лобби, отказаться от наиболее наивных вопросов плюс развеять отдельные мифы о самом лобби; в этом мы не преуспели. Мы даже приняли решение транслировать брифинги по телевидению, чтобы люди каждый день видели представителя правительства (как в Штатах и многих других странах). Гордон, конечно, поднял шум, а заодно с ним — и другие министры Кабинета, не желавшие делиться лаврами с не-членами Парламента. Основанием для протестов служило предположение, что телетрансляции приведут к еще большей «премьеризации», к тому, что представители Номера 10 станут говорить от лица всего правительства. В итоге мы отказались от этой идеи.

Наше самое важное новшество, которое вдобавок не так-то просто было «завернуть», — это, конечно, ежемесячная пресс-конференция премьер-министра. Такие конференции мы практиковали с 2002 года. У премьера появлялась возможность напрямую общаться с людьми; люди видели и слышали его «живьем». К первому такому выходу Тони не успел подготовиться; как это часто с ним бывало, экспромт оказался вполне удачным. Порой политикам вредит именно тщательная подготовка. Тони же силен в самоиронии и остротах, которые так любит пресса. Поначалу журналистам нравилось «светиться» на этих пресс-конференциях. Однако вскоре они стали понимать, что «завалить» Тони им не удается, как не удавалось членам Парламента, и потеряли интерес к конференциям. Трансляции в вечерних новостях прекратились.

Пресс-конференции с лидерами иностранных государств — та еще головная боль, ибо отличаются непредсказуемостью. Мы по возможности старались от них увиливать. Если же увильнуть не удавалось — обычно приходилось извиняться за британскую прессу, склонную задавать вопросы, касающиеся внутренних дел, и вовсе не обращать внимания на иностранного гостя. Правда, в редких случаях мы извинялись за чрезмерное внимание к иностранному гостю. Так, в ноябре 2006 года Британию посетил президент Казахстана Нурсултан Назарбаев. Его визит совпал с демонстрацией в Соединенном Королевстве фильма «Борат»[172], якобы о Казахстане, а на самом деле снятого в Румынии. Нам пришлось репетировать с Назарбаевым ответ на неминуемый вопрос. Надо сказать, что Нурсултан Назарбаев отлично справился, заявив: «В моей стране есть пословица: любая новость — хорошая новость». Из Джорджа Буша актер был посредственный, но даже он показал недурные результаты на пресс-конференции с Тони в Вашингтоне в 2002 году. Позднее мы узнали, что он обращался за советами к Биллу Клинтону.

Наконец, мы приняли Закон о свободе информации. Теперь это действие представляется ошибочным, и не потому, что молчание — золото, но потому, что процесс принятия политических решений, равно как и процесс производства колбасы, не принято выставлять напоказ. Закон о свободе информации был задуман с целью обеспечить людям доступ к информации и сделать работу правительства более прозрачной. К сожалению, количество запросов от населения оказалось в разы ниже, чем количество запросов от журналистов, собиравших информацию для шантажа. Они стремились раскрыть списки приглашенных на званые обеды, списки адресатов рождественских открыток и участников вечеринок и тому подобные тривиальные факты, кое для кого могущие повлечь проблемы. Истинных масштабов бедствие достигло, когда Бюро по защите информации предприняло попытку сделать доступными широкой публике заодно и советы министрам, что противоречит всем правилам.

Ни госчиновник, ни консультант в жизни не даст министру полезный, хотя и неприятный совет, зная, что совет этот скоро станет достоянием общественности. В 2005 году Бюро решило обнародовать совет генпрокурора по Ираку. Мы тогда не возражали, тем более что суть и так уже ни для кого не была секретом, однако подобный акт стал бы прецедентом — с этих пор всякий конфиденциальный совет официальному лицу предназначался бы к обнародованию. Бюро пригрозило, в случае нашего сопротивления, опубликовать убийственные комментарии о правительстве и о том, как оно распорядилось этой информацией. В конце концов мы решили защитить принцип и пострадать, но наше решение только вдохновило Бюро на дальнейший шантаж. Проблема заключалась в том, что глава Бюро по защите информации является, из-за ошибки, вкравшейся еще на стадии формирования этого органа, одновременно и судьей, который решает, что обнародовать, а что нет, и адвокатом, выступающим за расширение пределов информации, подлежащей раскрытию. И в тех случаях, когда глава Бюро исполняет роль судьи, он, естественно, всегда ратует за расширение этих пределов.

Устав требовал увеличить штат Номера 10 и вообще всего правительства, чтобы качественнее фильтровать информационные запросы, собирать документы и принимать решения в соответствии с правилами, регулирующими, какую информацию можно раскрывать, а какую нельзя. В 2004 году на Даунинг-стрит из-за этого чуть было вся работа не застопорилась. Раздутие штатов плохо само по себе, однако что по-настоящему пагубно, так это сокращение объема конфиденциальных «бумажных» документов из страха, что позднее потребуется их обнародовать. Таким образом, итогом становится никакая не открытость или прозрачность, а неэффективность работы правительства. В Германии все готовые официальные документы, согласно закону о свободе информации, должны передаваться в Бундестаг. В результате ни один документ из ведомства Канцлера не достигает стадии завершенности, но остается в виде черновика, с тем чтобы его нельзя было отправить в Бундестаг. Еще более яркий пример — Соединенные Штаты. Ни один чиновник из Белого дома не доверит компьютеру сколько-нибудь важную информацию, ибо любой жесткий диск может быть прочитан. Американские чиновники пользуются для записей желтыми стикерами, позднее уничтожаемыми. Мудрый премьер всегда найдет способ «завернуть» пункты Закона о свободе информации, чреватые сомнительными последствиями, и измыслит иные способы дать народу представление о работе правительства. Жаль, что премьеры очень боятся прослыть, посредством СМИ, душителями свободы информации, а значит, ни сомнительных пунктов не «заворачивают», ни новых способов не измышляют.

Наряду с попытками сделать правительство более открытым мы предпринимали попытки (в итоге увенчавшиеся успехом) изменить подход правительства к СМИ. Нашими усилиями отношения со СМИ стали ориентированными на будущее.