Он не верил, что можно полностью отмести свободную волю; отнюдь не придерживался детерминистских взглядов; был утилитаристом и прагматиком — даром что категории «Фортуны» в его трудах отведена изрядная роль. В посвящении к «Рассуждениям» Макиавелли сомневается, что людям следовало бы «восхищаться теми, кто знает, как управлять государством, а не теми, кто не знает, хотя на деле управляет». Для Макиавелли не стоял вопрос «правильно — неправильно»; вопрос был сформулирован иначе — «работает — не работает». Вот почему «Государь» до сих пор вызывает интерес, представляется важным произведением и остается, несмотря на нелицеприятное мнение автора о человеческой природе, лучшим на сегодняшний день практическим руководством по удержанию власти.

В настоящей книге я задаюсь вопросом, годится ли макиавеллиевская мораль крутых мер для современной политики. Я применял макиавеллиевские максимы к правлению Тони Блэра, исходя из опыта работы с ним, а также к администрации Клинтона и Буша — исходя из личного знакомства с ее представителями. Мир изрядно изменился за пять столетий, что прошли со времен Макиавелли, однако очень многие качества правителей и методы управления остаются прежними — к добру ли, к худу ли, пока неясно. Вдобавок Макиавелли был совершенно прав, говоря об опасности управления государством с опорой на миф, а не на реальность. Современному правителю нужно практическое пособие, которое поможет отличить миф от реальности и научит удерживать власть, используя опыт предшественников. Наряду с попытками доказать правильность макиавеллиевских обобщений по сравнению с новыми методами управления государством я также ставил цель извлечь некоторые уроки из собственного опыта, каковой опыт, надеюсь, пригодится политическим лидерам будущего. Уроки эти касаются заодно и лиц, желающих преуспеть в бизнесе, спорте, военном деле и прочих сферах.

Я сделал акцент на вопросе «как», быть может, в ущерб вопросам «что» и «почему». Суть политики и политической идеологии, разумеется, этим вопросом не исчерпывается, однако есть еще и искусство управления, и оно-то заслуживает куда более пристального внимания, нежели получило с моей стороны. Я ведь учитывал только, по определению Уолтера Бэджета[11], «эффективные аспекты» конституционного строя, но не «выпуклости» вроде монархии. Я также старался делать это в легкой, юмористической манере, скорее в стиле сериала «Да, господин премьер-министр» или превосходной книги Джеральда Кауфмана «Как быть министром», нежели в стиле традиционного практического пособия. В этом нелегком деле я руководствовался пассажем из посвящения к «Государю»: «Я желал бы также, чтобы не сочли дерзостью то, что человек низкого и ничтожного звания берется обсуждать и направлять действия государей. Как художнику, когда он рисует пейзаж, надо спуститься в долину, чтобы охватить взглядом холмы и горы, и подняться в гору, чтобы охватить взглядом долину, так и здесь: чтобы постигнуть сущность народа, надо быть государем, а чтобы постигнуть природу государей, надо принадлежать к народу». Тони Блэр, без сомнения, постиг сущность народа. Я же поставил себе цель постигнуть природу государей.

Глава первая. «О государствах, приобретаемых собственным оружием или доблестью».

В ворота на Даунинг-стрит я проскользнул почти незамеченным; миновал возбужденную толпу, в которой многие с энтузиазмом размахивали миниатюрными британскими флагами. Это было 2 мая 1997 года. Тони и Шери Блэр остановились в десяти ярдах позади меня, жали руки своим сторонникам и обменивались с ними дружескими поцелуями. Алистер Кэмпбелл ненавязчиво следил за тем, чтобы картинка оставалась в категории прелестных. День был солнечный, все праздновали нашу победу, но я-то знал: стоит закрыть за собой знаменитую парадную дверь и миновать два ряда аплодирующих госслужащих — и рычаги правления идентифицировать будет куда сложнее, чем было выиграть избирательную кампанию. Я получил должность главы администрации премьер-министра; первые шаги к власти были предприняты более года назад, и не без меня.

В «Рассуждениях о первой декаде Тита Ливия» Макиавелли повторяет старую истину: находясь на рыночной площади, человек придерживается одного мнения, попавши во дворец — другого. Будучи вознесен на высокий пост, поясняет Макиавелли, человек начинает «видеть вещи яснее, и вскоре ему открываются причины беспорядка, опасности, могущие из них проистекать, а также сложности в их устранении. Уразумев, что виной всему обстоятельства, а не люди, можно быстро поменять как свое мнение, так и свою политику, ибо изучение ситуации в деталях устраняет превратное о ней понятие, каковое вполне сходило, когда в расчет принимались лишь общие соображения». Точно так же и нам ситуация видится по-иному, стоит только удалиться с рыночной площади во дворец.

У победоносного премьер-министра, впрочем, почти не было времени на акклиматизацию. Правительство требовалось сформировать за сорок восемь часов, речь королевы следовало доработать, ибо уже через десять дней она должна была быть в анналах. В Соединенном Королевстве самый короткий переходный период (если считать демократические государства). Если бы новый премьер-министр завоевал парламентское большинство, ему не дали бы даже толком выспаться — приступил бы к работе уже с утра (это вам не США, где у президента имеется целых три месяца на подбор кабинета и планирование первых ста дней).

К слову, мне доводилось бывать на Даунинг-стрит, 10 и раньше. Более полугода я тайно встречался с Алексом Алланом, личным секретарем Джона Мэйджора, и Робином Батлером, секретарем-мэйджоровского кабинета, с целью обсудить перспективы победы лейбористов на выборах. Однажды вечером Алекс даже организовал лично для меня экскурсию по домам номер 10, 11 и 12 на Даунинг-стрит (Джон Мэйджор и Кен Кларк — обитатель номера 11 — как-раз отлучились). Было в этом что-то от вуайеризма — бродить по запущенной квартире номер 11, занимающей заодно и пространство над номером 12, глазеть на приметы частной жизни семьи Кларк. Мне пришлось положить немало сил на оборудование квартиры для Тони Блэра и его семьи. Представители службы безопасности настоятельно советовали Блэрам покинуть дом в районе Ислингтон, да и сама Шери Блэр очень хотела, чтобы Тони имел возможность общаться с детьми по вечерам, а не являться домой, когда они уже спят. Квартира номер 10 на четвертом этаже, которую традиционно занимают премьер-министры (в частности, там жили Маргарет Тэтчер и Джон Мэйджор), оказалась слишком мала для семьи с тремя детьми. Квартира номер 11 просторнее, имеет три уровня и большой холл с балконом — в этом холле вполне поместится пианино для уроков музыки и все детские игрушки. Правда, на мой взгляд, номеру 11 недостает уюта, а кухня и вовсе похожа на ту, что была в доме моей бабушки; зато, думал я, Блэрам не будет тесно, а в мансарде можно оборудовать миниатюрный спортивный зал для Тони.

Однако чтобы закрепить за Блэрами именно номер 11, пришлось переговорить с Гордоном Брауном, новым канцлером, и убедить его поселиться в номер 10, вместо премьер-министра. Браун дал согласие, но в первые годы правления Блэра игнорировал служебное жилье, предпочитая собственную квартиру поблизости от Вестминстерского дворца. Через год, поскольку Браун все равно не появлялся в служебной квартире, мы попытались отвести пару комнат под кабинеты — но встретили решительный отказ. В 2000 году пришлось прихватить дополнительную спальню для новорожденного Лео Блэра, но при условии Гордона Брауна: спальню ему вернут, как только старший сын Блэров, Юэн, поступит в университет и съедет. Браун даже настоял на письменном оформлении этого соглашения.

Приходилось решать вопросы не только жилищные — на мне было и распределение кабинетов. Одно из первых правил управления страной: уют и комфорт — ничто, территориальная близость к власти — всё. В Белом доме старшие служащие скорее поселятся в посудных шкафах Западного крыла, чем вольготно расположатся в Старом офисном здании в сотне ярдов от президента, ибо знают: близость к президенту есть ключ к влиянию. Например, Джордж Стефанопулос, директор по коммуникациям в администрации Билла Клинтона и один из его ближайших помощников, ютился в крохотной комнатке, примыкающей к президентской личной столовой, сразу за Овальным залом. У него на столе стоял телеэкран, где было видно, в какой именно комнате находится президент. Клинтон же мог попасть к Стефанопулосу, шмыгнув в коридорчик, позднее ставший печально известным стараниями Моники Левински.