…В тот вечер я действительно был удивлен этой темой нашей беседы с профессором Биггсом, но все же не настолько сильно, как это могло быть пару лет назад. Я не так часто виделся с профессором, тем не менее заметил перемены, произошедшие с ним всего за год после смерти его жены. И самою любопытное, что пожилой мужчина стал выглядеть намного лучше, чем до ее смерти, хотя обычно бывает наоборот. Я бы даже сказал: Алан чуть помолодел, несмотря на морщины и небольшую седину поредевших волос; его взгляд стал более живой и яркий, чуть распрямились узкие плечи вечно сутулой спины профессора, да и его походка стала увереннее. Мне стало интересно: какие же обстоятельства произошли в жизни Алана Биггса, изменившие не только внешний вид мужчины, но и вызвавшие радикальные перемены в его мировоззрении? Никогда бы ранее не поверил, что такой убежденный атеист, как профессор, может стать если и не верующим, то хотя бы сомневающимся в своих материалистических догмах. Однако я не знал, как вызвать старика на такие откровения, и решил свой вопрос завуалировать в виде шутки:

– И вы знаете, Алан, меня не очень-то поразили эти слухи.

– Да? Ну, теперь вы меня удивили, – хмыкнул Алан и бросил в рот виноградинку. – И почему же мое признание не шокировало вас?

– В этом есть несколько моментов. Первый, извините за напоминание, но с возрастом мы все, очевидно, приходим к мысли о существовании Творца.

– Из-за страха смерти? – перебил меня профессор.

– Не только. Обычный анализ, не более того.

– А другие моменты?

– Эти моменты касаются вас, профессор: вы изменились, причем – в лучшую сторону. – Я немного помолчал, тоже поклевав несколько ягод винограда, а затем, чуть улыбнувшись, продолжил: – Не зная вас, можно предположить, что вы… заинтересовались какой-то дамой. – Прищурившись, я бросил лукавый взгляд на Алана, надеясь, что таким выводом не обидел его.

В явной оторопи он широко распахнул и округлил глаза и некоторое время молчал, очевидно, находясь в состоянии шока, а потом вдруг весело и неожиданно громко захохотал, испугав своим заливистым смехом не только меня, но и задремавшую в своем кресле Клео.

Наконец-то прекратив смеяться и пару раз смешно хрюкнув, Алан с придыханием смог выдавить из себя:

– Я даже в детстве так не хохотал. – Он жизнерадостно допил херес и умилительно посмотрел на меня. – Марк, угостите старика еще бокальчиком хереса. Чудесное вино.

– С удовольствием. – Поднявшись, я прошел к барной стойке; взял из буфета новую бутылку шерри и открыл ее; затем, возвратившись к столику, налил добрую порцию вина в бокал Алана. Меня радовало его настроение. И я провозгласил тост за чудесный вечер и отличное настроение. Мы пили молча, но это молчание было легким и непринужденным. Через несколько минут мой гость усмехнулся и как-то загадочно промолвил:

– Нет и не было у меня никакого романтического приключения. Я просто нашел смысл… в оставшемся-думаю, небольшом отрезке жизни, который мне отпущен… Создателем. И я рад этому.

– Рады чему, Алан? Смыслу или небольшому отрезку?

– И тому, и другому, – улыбаясь, ответил мужчина. – Вас, наверно, интересует: в чем я нашел смысл? – хитро прищурив глаза, спросил он.

Я немного помедлил, но затем с некоторой неуверенностью произнес:

– Любопытно, конечно, но я вовсе не претендую на вашу откровенность, Алан.

– Я отвечу вам, но не сегодня: уже поздно, пора идти домой, пока я еще не слишком напился.

– Так когда же вас ждать в гости в следующий раз?

– Ишь, как я вас заинтриговал. Вы молодой человек, оказывается, весьма любопытны… как дама, – смеясь, сказал он. – Не обижайтесь, Марк. Человек должен быть любопытным или любознательным, хотя я не делаю принципиальной разницы между этими понятиями. – Он допил вино и стал подниматься из-за стола. – Не знаю, Марк. Но если даже мне отпущен совсем мизерный остаток жизни, и мы с вами можем не увидимся больше… вы все равно узнаете о моем недавно обретенном смысле бытия. Уж я позабочусь об этом в самом скором времени.

– Каким же образом, Алан, если мы с вами вдруг не увидимся больше? – пытаясь придать фразе шутливый смысл, тем не менее весьма заинтригованный, спросил я.

– Ну вы же верите в Бога?

– Да.

– Ну, тогда на него и уповайте, – также иронично ответил профессор, а затем вдруг, как-то сразу став серьезнее, добавил проникновенным тоном: – Спасибо, вам, Марк.

– Вас проводить, профессор?

– Нет, не стоит, я еще прогуляюсь перед сном и поразмышляю.

Попрощавшись, Алан Биггс вышел в ночь.

Вот что я вспомнил, сидя у себя в гостиной. Фрэнк внимательно выслушал мои воспоминания, а затем спросил:

– Но вы же потом еще виделись с профессором?

– Да, несколько раз. Но он не возвращался к этой теме, а я решил, что та его фраза о смысле жизни относилась к обычным философским рассуждениям, типа: я и Вселенная, жизнь и смерть и прочее… знаешь, как бывает, когда нет конкретной темы для дискуссии.

– И ты, вспомнив тот разговор, решил, что фраза профессора о смысле жизни имеет отношение к нашей проблеме?

– Да, – уверенно ответил я. – Я вдруг подумал о дневнике. А теперь свяжи в одну цепочку ту беседу с Биггсом, мой сон, вернее, фразу профессора во сне и звонок священника.

– Можно допустить, конечно, что и разговор с Аланом, и звонок святого отца имеют значение, но… сон?

– А ты знаешь, сколько было сделано открытий благодаря сновидениям? – возмутился я.

– Знаю, знаю… Нильсу Бору приснилась Солнечная система и он построил структуру атома, потом, кажется, Менделеев увидел свою таблицу во сне.

– Да примеров немало! Кекуле приснилась змея…

– Да, да, – на полуслове перебил меня Фрэнк, – змея, кусающая себя за хвост, и он вывел формулу бензола. Ну и что? – шутливо подначивал меня приятель.

– А мне приснился профессор Биггс, указывающий на церковный шпиль, к тому же он сказал, конечно же, во сне: «Там светло». – Ну ладно, сейчас я проделаю один фокус, и ты убедишься в моей гениальности, – решительно закончив разговор, я взял со столика свой смартфон.

– А если твой фокус не удастся, тогда что?

– Не думаю. Картинка так хорошо сложилась, что я уже сейчас уверен в своей гениальности.

– Ты меня удивляешь, – парировал Фрэнк. – Раньше ты был намного скромнее в своих выводах.

– Возможно, но обстоятельства изменились. Это – просто констатация факта. – Но вспомнив, как долго мне открывалась «незначительная!» деталь, я все же несколько огорчился и признался в этом своему другу: – Видишь ли, Фрэнк, скажу тебе честно, я настолько же глуп, насколько гениален. – Заметив очумелый взгляд Тодескини, я пояснил: – Непроходимо глуп, потому что вывод, который я сделал совсем недавно, – это наш джокер и лежал он в самом верху колоды карт. Причем давно. – Удрученно замолчал я. – И как я этого не заметил? Столько времени потеряли!

– Ну, сейчас ты слишком критичен к себе. Подумай, сколько всего произошло… и какой-то давний разговор о смысле жизни! Никому и в голову не придет связывать эти события. Тем более что ты можешь ошибаться.

– Нет уж, – вспыхнул я, впрочем не очень уверенно. Радостное возбуждение от недавнего открытия вдруг сменилось сомнениями, и мой оптимизм мгновенно испарился. Теперь я уже не торопился звонить. Тодескини заметил мою неуверенность. Он молча взял мой пустой бокал и прошел в дом, несомненно, к барной стойке. Вскоре мой гость, взяв на себя мои функции, принес мне для бодрости виски с содовой, хотя я ожидал пиво.

– Марк, позвони. Даже если ты ошибаешься… иногда отрицательный результат предпочтительнее положительного.

– Ты прав, но только не в этом случае. – Я медлил, но изрядный глоток алкоголя придал мне решимости. Все мое существо, казалось, замерло в ожидании ответа абонента. Наконец я услышал хорошо поставленный, приятного низкого тембра голос священника:

– Добрый вечер, Марк. У вас что-то изменилось в отношении завтрашнего дня?

– Нет, нет, отец Коварт. У меня к вам только один вопрос. Только, пожалуйста, ответьте односложно. Это важно.