Когда она была у самых дверей, вышла Кармен Фернандес.

– Иди к телефону, – сказала та. – Прокурор тебя разыскивает.

Мариана взяла ее под руку, и женщины вошли внутрь.

– Кармен, – сказала она, подталкивая ее к двери кабинета, – мне кажется, я еще никогда не была так близка и в то же время так далека от разгадки.

– Правда? – удивилась Кармен.

– Знаешь, это такое необычное дело… Оно как механизм, все детали которого у тебя перед глазами, а какая из них приводит в действие все остальные – непонятно, – сказала судья и взяла телефонную трубку.

Кармен Валье посмотрела на Карлоса, спавшего рядом с ней безмятежным сном, и подумала, что совершила еще одно безумство. Было уже десять часов утра, а она так и не позвонила Елене, чтобы предупредить ее… О чем? О том, что она не ночует дома? Если бы у нее хватило выдержки позвонить сестре, она провела бы ночь дома, в своей постели. Но что сделано, то сделано, и теперь Кармен колебалась – позвонить или пусть все идет своим чередом? Конечно, Елена и так поймет, как только хватится ее; хуже всего, что этим поступком она внесла разлад в компанию, жизнь которой день за днем, а может, и лето за летом текла размеренно и спокойно. К ней перестанут относиться как к гостю и станут обсуждать каждый ее шаг. Даже не успев встать с постели, Кармен понимала, что все осудят и ее, и их отношения с Карлосом, и спрашивала себя, почему, если это было очевидно заранее, она не остановилась вовремя? Конечно, она всегда совершала безумные поступки, это было в ее натуре, а Карлос неожиданно оказался очень привлекательным мужчиной, и ее так потянуло забыть с ним обо всем…

Кармен сидела, не зная, на что решиться; потом наклонилась, подняла с пола подушку и положила ее под спину; опершись, она натянула простыню и почувствовала, что ей хочется курить. Кармен огляделась – ее сумка, наверное, осталась в другой комнате; не было и пепельницы. Взглянув на Карлоса, который и не пошевелился, она откинула простыню и тихонько выскользнула из кровати. Тут ей пришло в голову, что в доме может быть прислуга; она прислушалась, и только потом на цыпочках подошла к ванной. К счастью, за дверью висел махровый халат Карлоса, но она раздумала его надевать – было очевидно, что кроме них двоих в Хижине никого нет. Через матовое стекло ванной комнаты проникал унылый дневной свет. Мельком взглянув на себя в зеркало, Кармен вышла в другую комнату за сумкой. Вернувшись в ванную, она стала причесываться, разглядывая себя в зеркале с откровенным любопытством: Кармен была красивой женщиной, и любила убеждаться в этом.

В полумраке гостиная выглядела очень уютной. Но Кармен все-таки раздвинула шторы и в свете дня с удовольствием осознала свою наготу. Какая отвратительная погода! Такие дни англичане называют miserable,[5] но оттого, что творилось за окном, в Хижине становилось еще уютнее и теплее, хотя на улице, судя по всему, было холодно. Подойдя к батарее, Кармен увидела, что та горячая. Затем, порывшись в сумке, она нашла сигарету, зажгла ее и затянулась. Ей нравилось расхаживать по комнате, рассматривая все, что попадалось на глаза. Кармен не знала, кто продумывал интерьер – сам Карлос или хозяева «Дозорного», и, поразмыслив, склонилась к последнему. Наверное, Карлос пользовался домиком только один месяц, во время отпуска, а все остальное время здесь никто не жил. Комната была обставлена в деревенском стиле, но изящно и продуманно. Кармен поглаживала безделушки – узор на шкатулке маркетри, фарфорового спящего кота, деревянный африканский сосуд, – они были теплые, как воздух в комнате. Наверняка Карлос просто снял Хижину, а обставлял ее человек, любивший красивые вещи и устроивший тут все по своему вкусу, для себя. Поглаживая спинку кресла или угол комода, Кармен почему-то подумала, что Карлосу все в Хижине понравилось, и он ничего не тронул здесь, добавив только то, что ему было необходимо для удобства.

Кармен не знала, как держать себя, когда она вернется в дом Елены и Хуанито, чтобы все прошло без осложнений. Она знала, что на Хуанито можно положиться, но от Елены ожидала напряженности и холодного тона. Кармен представила себе, с каким выражением та скажет: «Как это можно – уйти и даже не предупредить», и ей стало смешно. Так и будет, точно. Она уселась на диван, закурила еще одну сигарету, затем легла и лениво потянулась; а потом свернулась клубком, закрыла ноги большой диванной подушкой, в центре которой был вышит распустившийся цветок, и подтянула столик с пепельницей.

Обдумывая положение со всех сторон, Кармен поняла, что брошенный ею камень угодил в самую середину безмятежного озера, каким являлась жизнь местного общества. Устрой ей Елена скандал, она хотя бы выплеснула свои чувства, но Кармен прекрасно знала свою двоюродную сестру и понимала: ее оружие – это не взрывающиеся оглушительными залпами чувства, а холодный, злобный прищур глаз. «И кто бы мог подумать, – размышляла Кармен, – когда мы в ранней юности везде появлялись вместе, что наша жизнь сложится так по-разному: Елена вот уже сколько лет как безупречная жена и с самого утра выглядит безукоризненно, а я тут потягиваюсь голая на диване в доме одного из ее приятелей». Но самой себе она могла признаться, что сравнение это ей нравилось, она находила его забавным.

Может быть, ей действительно пора замуж? Елена проявляла в этом вопросе необыкновенную настойчивость, и хотя казалось, что тут только добрые намерения, интуитивно Кармен чувствовала – в глубине души Елена добивалась этой нормальности из эгоистических побуждений, но никогда не отважилась бы упрекнуть ее. В конце концов, жизнь, которую она вела, была для ее сестры бельмом на глазу. Кроме того, Кармен знала – тоже благодаря интуиции, – дело здесь не в том, что люди скажут, а в чувствах глубоко личных, и что в этих чувствах ее сестра ни за что не признается.

Да, наверное, ей пора замуж. Но за кого? Кармен терпеть не могла этого вопроса. Он нагонял на нее тоску. До сих пор жизнь ее протекала так, что даже думать о поисках человека, ради которого она готова была бы распрощаться со своей бурной жизнью, не хотелось. Бессознательно Кармен помотала головой – нет, не хочет она замуж. Да ни за что! Но тут вмешивался рассудок и отвечал: может быть, и хочет. Денежных забот Кармен не знала: отец ее обожал, мать тоже, но на свой лад. Эта женщина умела не слышать того, чего она не желала знать, в том числе и осторожных предостережений относительно жизни дочери или намеков Елены, делавшей вид, что она очень беспокоится. Пользуясь этим, Кармен развлекалась вовсю. Иногда она ловила себя на том, что разглядывает мать и думает, а подозревает ли та, что дочери известны ее многочисленные супружеские измены; но в чем Кармен не сомневалась, так это в том, что мать без труда догадывалась о многочисленных романах дочери. Кармен, надо отдать ей должное, всегда предпочитала холостяков и только однажды совсем потеряла голову и стала любовницей женатого человека. Но это был просто юношеский грех, и больше такого не повторялось.

Возможно, Карлос понравился ей сразу потому, что Кармен угадала: они из одного теста. Пусть поступок ее был безумием – если учитывать, как отнесутся к этому окружающие, – но волновало это ее лишь постольку, поскольку она нарушила приятную, размеренную жизнь узкого круга людей, их компании. На помощь Елены, во всяком случае, рассчитывать не приходится, а остальные? Кармен погасила сигарету и во всю длину вытянулась на диване. Подушка свалилась на пол. Да, ей нравился Карлос. И отношения их, конечно, были безумием. Но каким приятным безумием…

Карлос Састре и Кармен Валье шли вниз по проселку, ведущему от «Дозорного» к дороге, когда увидели, что навстречу им поднимается Рамон Сонседа. Карлос тут же догадался, что тот был у Аррьясы и они обменялись новостями – в их компании все сразу становилось известно, – или же Рамон сам сообразил, но, увидев их сейчас, воспринял это как должное; поэтому Карлос решил подождать его и остановил Кармен, взяв ее под руку.