Это сокровище требовалось теперь разделить с целью создания «национального капитала» и «капиталистов», и этот раздел был осуществлен. Каким образом совершился дележ, кто и в каком размере получил свою долю, остается тайной истории. Ясно одно: спустя некоторое время эстонская промышленность вновь стала ареной наемного рабства. Старые вывески фабрик, заводов, банков, торговых контор и т. п. заменились новыми. Вчерашние адвокатишки, занимавшиеся делами о мелких кражах, журналисты сомнительной репутации, спекулянты и генералы оказались вдруг владельцами крупных пакетов акций банков, фабрик, заводов, страховых обществ или наследниками центральных участков бывших имений.

Тем, кто благодаря своей позиции был чересчур осведомлен о всей этой оргии создания «национального капитала», как, например, лидерам социал-демократов, заткнули рот подачкой в виде доходных синекур. В дальнейшем, когда началась ожесточенная борьба за «золотого теленка», это стало известно из заявлений самих участников дележа. Так социал-демократ Аугуст Рей был одарен крупным вознаграждением в десятки тысяч крон, доставшихся ему как члену «опекунской комиссии» Русско-Балтийских судостроительных заводов; аналогичная тактика применялась и в отношении многих других лиц.

Архивы сохранили для нас статистические сборники, изданные самой буржуазией, по которым можно составить представление о характере промышленности в течение периода буржуазной диктатуры.

Статистика буржуазной Эстонии относила к крупной промышленности предприятия с 20 и более рабочими, к средней — предприятия, имевшие 5–19 рабочих, к мелкой промышленности — предприятия, имевшие 1–4 рабочих и применявшие механические двигатели (свыше 1 л. с).

Обращает на себя внимание большое число мелких предприятий. Вследствие этого в среднем по промышленности на предприятие приходилось менее 13 работающих (не только рабочих!). Особенно много было ремесленников: 27,4 тысячи, что в 2,3 раза превышало общее число трудящихся средней и мелкой промышленности. Ремесленники, работавшие в мелкой и средней промышленности, насчитывали вместе 39,1 тысячи человек, то есть на 3,6 тысячи больше, чем общее число трудящихся, занятых в крупной промышленности. Причины столь ненормального распределения трудящихся в промышленности и историю возникновения большого количества ремесленников я постараюсь раскрыть дальше. Во всех капиталистических странах, кроме индустриальных рабочих, имеются и ремесленники, но все же не в таком соотношении. Не было унаследовано это и от царской России. Это явление возникло в Эстонии именно в период буржуазной власти.

Ответ на вопрос о его причинах дает анализ отраслевой структуры крупной, средней и мелкой промышленности.

Особенно много мелких предприятий было в пищевкусовой промышленности (там числилось 43,5 процента всех предприятий) и в деревообрабатывающей (22,8 процента всех предприятий).

А вот как распределялись по отдельным отраслям промышленности трудящиеся: 27,2 процента было занято в текстильной, за ней следовали пищевая и деревообрабатывающая отрасли. В целом они охватывали 54,5 процента всех трудящихся, занятых в промышленности. Свыше 40 процентов трудящихся, по преимуществу женщин, работало на мелких предприятиях текстильной и пищевкусовой промышленности.

Костяк рабочего класса — машиностроители и металлисты — по численности уступал им, да к тому же был раздроблен по мелким предприятиям. Лишь несколько предприятий концентрировали относительно крупные коллективы этих рабочих.

Соответственно более половины валовой продукции промышленности приходилось на пищевкусовую и текстильную промышленность. Из отраслей тяжелой индустрии некоторое значение имела лишь металлообрабатывающая промышленность, продукция которой составила 8,1 процента всей валовой продукции. Остальные отрасли тяжелой индустрии не имели в валовой продукции значительного удельного веса. Вот почему так трудно было вести борьбу с буржуазией, активизировать рабочую массу.

Как же осуществляли свои махинации правящие верхи? Снова обратимся к цифрам. Основной капитал промышленности был оценен в 1936 году в 259 969 тысяч крон. До первой мировой войны было инвестировано (то есть вложено) свыше 266 миллионов золотых рублей лишь в основные отрасли крупной промышленности Эстонии. При сопоставлении этих цифр выясняется, что основной капитал всей промышленности (в золотых рублях) в 1936 году в кронах был оценен ниже, чем в 1914 году, лишь по крупной промышленности. Если же перевести кроны в рубли, по курсу 1 рубль = 2,5 кроны, то окажется, что буржуазия оценила основной капитал всей промышленности всего в 103 988 тысяч золотых рублей.

Чтобы понять таинственное исчезновение большей части основного капитала (на сумму свыше 160 миллионов золотых рублей), сравним две цифры: основной капитал Кренгольмской мануфактуры в 1914 году был оценен в 12 миллионов золотых рублей, а в 1937 году — в 12 миллионов-крон! Полученный в наследство основной капитал, оцененный в золотых рублях, перешел к новым собственникам по расчету не 2,5 кроны за рубль, а 1 крона![17]

Чем это объясняется? Во время революции пакеты акций большинства предприятий оказались потерянными. Владельцы сохранившихся акций, а также новые государственные деятели были заинтересованы в выпуске дополнительных акций и приобретении их (по курсу, заниженному почти в 2 раза), становясь, таким образом, полноправными собственниками этого имущества. В этом и заключалась сущность проведенной государственной властью грандиозной спекуляции, в результате которой был создан дополнительный «национальный капитал». Между прочим, можно отметить, что суммы для покупки выпущенных акций (если они действительно покупались!) были извлечены также из чужого кармана: получены из банков, которыми заведовали творцы того же «национального капитала» или их приспешники. При содействии государственных деятелей многие ссуды были посредством различных комбинаций просто-напросто погашены.

Следует остановиться и на вопросе инвестиции новых капиталов. Если верить буржуазной статистике, то за время с 1922 по 1938 год в промышленность было вложено 107,6 миллиона крон новых капиталов, или в среднем 6,7 миллиона крон в год. Как уже отмечалось, оставшееся от царской России крупное имущество было переоценено, причем на балансы было зачислено лишь 40 процентов ее действительной стоимости. Сумма годовой инвестиции капиталов в промышленность, основной капитал которой составлял по заниженной оценке номинально около 260 миллионов крон, означала, что новые капиталовложения не возмещали даже нормальной амортизации капитала, поскольку она составляла только 2,4 процента стоимости основного капитала. При таком положении промышленность не только морально устаревала, но и физически изнашивалась.[18]

Организация новых предприятий в течение 1918–1924 годов сопровождалась ликвидацией прежних крупных предприятий, причем на базе помещений и оборудования крупных текстильных фабрик и металлообрабатывающих, в особенности же судостроительных заводов насаждались многочисленные средние и мелкие предприятия, оборудование и станки для которых были взяты с ликвидированных крупных заводов часто по цене металлолома. Так как первая половина этого периода приходится на военное время, то о строительстве капиталистами новых крупных заводов не могло быть и речи. Таким образом, новыми заводами можно считать лишь предприятия, учрежденные после 1924 года. Их основной капитал составил в 1936 году всего 11,6 процента основного капитала промышленности.

Даже эти весьма ограниченные капиталовложения в погоне за сверхприбылями в период временной благоприятной конъюнктуры зачастую размещались непроизводительно. Как известно, ряд предприятий, созданных после заключения Тартуского мирного договора, а особенно со времени кредитной инфляции 1922 года, не имели ни ресурсов сырья, ни рынков сбыта продукции. В эти годы возникли многочисленные мелкие и средние текстильные предприятия, несмотря на то что и в хлопчатобумажной, и в суконной промышленности даже крупные фабрики работали с минимальной нагрузкой. Аналогичное положение наблюдалось и в молочной промышленности.