Через некоторое время нам назначили пособие по болезни. Кажется, оно составляло 50 процентов нашего дневного заработка.

В Цюрихе мы попытались по письму Густава Суйтса найти Александра Кесккюла. Адреса его Суйте в точности не знал, посоветовав обратиться в адресный стол. Мы так и сделали и, получив адрес, отправились к «земляку». Несколько слов об Александре Кесккюла. Он был родом из Тарту, из довольно состоятельной семьи, но принимал активное участие в революции 1905 года, примыкая к левому крылу социал-демократической партии. После поражения революции уехал за границу.

Нам повезло: Кесккюла мы застали дома. Жил он в хорошей квартире, обставленной стильной и, как нам показалось, дорогой мебелью. Хозяин был одет «с иголочки», имел весьма холеный вид. Он тут же прочитал письмо Густава Суйтса и, к нашему удивлению, произнес одно-единственное слово: «Подонок!», относящееся, несомненно, к автору письма. Заметив наше недоумение, Кесккюла спросил, в каких мы отношениях с Густавом Суйтсом и вообще кто мы такие и что нам надо в Швейцарии. По-эстонски он изъяснялся совершенно чисто, без акцента и, как нам показалось, располагал достаточно богатым запасом слов. Мы с Вааранди рассказали, кто мы, каковы наши политические взгляды и зачем приехали в Швейцарию. Кесккюла слушал нас с явным любопытством и, прервав, заметил, что для органов безопасности швейцарского государства, несомненно, большая неожиданность, что иностранные студенты приезжают в их страну в качестве строительных рабочих. Неожиданность с вопросительным знаком. Они, продолжал хозяин, несомненно, считают нас агитаторами, подосланными Советской Россией или еще кем-нибудь в том же роде. Особенно этот костюм — Кесккюла указал на мою одежду — здесь явно должен казаться необычным и вызывать удивление. На мне была блуза из черного сатина, какие когда-то носили в России левые студенты — социал-демократы. Я, конечно, носил ее не из политических соображений, а потому, что она стоила дешево, была мне по карману.

Кесккюла выразил уверенность, что нам запретят здесь работать и выставят из страны — это вопрос времени. Швейцария выглядит очень демократической страной, но здесь ненавидят коммунистов и стараются от них избавиться. Сочтя эту тему исчерпанной, он перешел к другой, обрисовав нам положение в Эстонской буржуазной республике. Слово «подонок» было у Кесккюла в ходу. Им он называл и руководящих деятелей Эстонского буржуазного государства. Он подробно объяснил нам свою позицию, сказав, что хотя сам родом из Эстонии, но не принял ее подданства. Находясь в принципиальной оппозиции ко всем деятелям буржуазной Эстонии и будучи лицом без подданства, так сказать, гражданином всего мира, он направил два меморандума: один — президенту Соединенных Штатов Америки, другой — в Лигу наций. Кесккюла показал нам копии, объяснил в них, что не желает быть подданным буржуазной Эстонии в знак протеста против царящего там белого террора, который никак не согласуется с общепринятыми демократическими нормами.

По словам Кесккюла, он вошел в Лигу Наций с рекомендацией о выдаче лицам, подобным ему, международного паспорта. В своем меморандуме на имя президента Соединенных Штатов Америки он описал положение в буржуазной Эстонии, подчеркнув, что создание карликовых государств вообще есть шаг назад в истории человечества. Карликовые государства лишены возможности независимого экономического и политического существования, поэтому они и применяют такие недопустимые в цивилизованном мире формы борьбы, как террор. Подобное образование нельзя признать нормальным государством. Под влиянием его меморандума Соединенные Штаты Америки якобы и не признали до сих пор Эстонскую буржуазную республику де-юре. Кесккюла сказал нам, что является решительным противником буржуазной Эстонии и не намерен в ближайшее время менять своей позиции.

Из этих и некоторых других высказываний Кесккюла у нас создалось впечатление, что мы имеем дело с весьма знающим человеком. Кесккюла не скрывал, что у него высокое мнение о своей персоне, как исключительной личности. Прощаясь, Кесккюла выразил желание еще раз встретиться с нами, обещал познакомить нас с одним революционером — выходцем из Эстонии, работающим сейчас печатником. Мы согласились.

Постепенно мы узнавали Швейцарию, начиная от номеров в чистеньких гостиницах с благочестивыми библейскими стихами на стенах и кончая поистине прекрасными горными ландшафтами. Страна очень красивая, своеобразная и интересная. Нам, выходцам из деревни, хотелось познакомиться с швейцарской деревней. Решили сделать это в одно из ближайших воскресений, воспользовавшись обычным туристским маршрутом. Мы пустились в путь рано утром. Прошли поселок, который, по нашим понятиям, был деревней, архитектура домов была весьма своеобразной — нижний этаж представлял собою хлев и рабочее помещение, второй был жилым. Такие деревянные дома в немецкой Швейцарии преобладали. Поселок производил впечатление мирного селения с веками установившимся укладом жизни. Кругом чистота, люди подтянутые, сдержанные, услужливые, особенно по отношению к туристам, которые приносили местным жителям кое-какой заработок.

Мы довольно бодро шагали в гору. Дорога временами как бы поворачивала назад, шла отлого, потом снова устремлялась вперед и ввысь. Идти так легче, зато к цели приближаешься слишком медленно. К обеду мы поднялись всего метров на девятьсот. Здесь среди лугов стоял домик пастуха. В нем, по-видимому, жила переселившаяся на лето в горы крестьянская семья. В центре дворика, окруженного деревянной изгородью, грелась на солнце свинья. Прислонившись к ней, спали двое ребятишек годиков двух-трех. Они были немногим чище, чем их соседка. Мы вошли в домик, скорее, в хижину. Пол в ней оказался земляным, большую часть помещения занимал очаг, над которым висел большой котел, очевидно, для варки сыра. Обстановка в комнате была бедная — стол, скамейки из грубых досок, но довольно чисто. На стенах висели большие тарелки. На наш вопрос, нельзя ли получить молока, хлеба, сыру, нам ответили, что можно. И тогда из другой двери появилась девушка лет двадцати. Она была в брюках и не отличалась красотой, а также чистотой рук. Она принесла нам молоко в жестяном штофе, хлеба, сыру и масла, поставив все на стол. Мы, сильно проголодавшись, набросились на еду. Наливая молоко, мы увидели на дне штофа то ли грязь, то ли коровий навоз. У нас сразу отпала охота допивать молоко, хоть оно и было вкусное. Мы быстро расплатились и ушли с мыслью, что в образцовой Швейцарии, столь любезной сердцу Михкеля Мартны, жизнь трудового человека одинаково тяжела и в городе, и в деревне…

Антон Вааранди все мечтал познакомиться с новейшими достижениями швейцарской педагогики. С этой целью он решил съездить в Цюрих. Заодно он хотел узнать, состоится ли обещанная Кесккюла встреча с эстонцем-печатником. Поездка состоялась. Вааранди сообщил мне, что о швейцарской педагогике ему стало известно столько, сколько ему, как иностранцу, сочли нужным рассказать.

Между тем наша любознательность, как видно, обратила на себя внимание фирмы. В беседах с рабочими мы говорили, что отсутствие профсоюза укрепляет монопольное положение фирмы, отдает рабочих в ее полную власть. И вот однажды нас известили, что мы должны явиться в полицейский участок. Полицейского на месте не оказалось, и пришлось идти к нему домой. Нас встретил уже пожилой человек в штатском. Он заявил, что на основании соответствующего закона Швейцарской республики нанимать нас на работу запрещено. Это же было вписано красными чернилами в наши паспорта, которые у нас отобрали еще раньше. Мы стали протестовать, но полицейский только пожал плечами и вручил нам паспорта, заявив, что остальное его не касается.

Мы собрали вещи, получили расчет и, подсчитав свою наличность, пришли к выводу, что на эти деньги сможем купить билет до дому. В Швейцарии мы пробыли почти месяц.

В Цюрихе мы отправились к Александру Кесккюла и все ему рассказали. Он, как обычно, поругал власти, соединился с кем-то по телефону, а закончив разговор, сказал, что мы можем сейчас идти к его приятелю, тот дома. Из-за конспирации Александр Кесккюла велел нам выйти из дома позже его и на улице держаться за ним на расстоянии видимости.