Меня в ученический батальон не отправили только потому, что я в то время не ходил в гимназию, жил в деревне, отец был болен, и я работал на мельнице. Старший брат, который учился в той же гимназии, но на два класса старше, подлежал призыву. Его забрали так быстро, что он и предпринять ничего не успел, но вскоре сбежал с фронта. Это ему, как, впрочем, и другим дезертирам, сошло с рук.

Империалистическая война, революция, новая война, на этот раз гражданская, оставили весьма глубокий след в душе учащихся. В зависимости от своей классовой принадлежности учащиеся по-разному толковали события. Мне это сразу бросилось в глаза, когда после короткого перерыва я возвратился в гимназию. Там существовали различные группировки. Группа анархистски настроенных юношей не признавала никакой власти, дисциплины, издевалась над учителями. Нередко у молодого учителя, а чаще у молодой неопытной учительницы не выдерживали нервы, и они выбегали из класса.

Но юношам все сходило с рук. Дирекция гимназии явно не желала глубоко вникать в дело, опасаясь, что расследование обнаружит ее собственные слабости и упущения. Были, однако, учителя, которых класс не давал в обиду. Таким был преподаватель русского языка Шиллинг, относившийся к ученикам, как старший товарищ. У него был большой педагогический опыт, особый такт в обращении с учениками. Он относился к ним как к взрослым людям, и гимназистам в его присутствии было стыдно озорничать, как мальчишкам. Шиллинг хорошо умел связывать уроки литературы с современной общественной жизнью. Делал это так интересно, что его хотелось слушать без конца, и, если кто-нибудь начинал безобразничать, класс одергивал его.

В группе учеников, побывавших в армии и теперь не признававших школьную дисциплину, были и иные гимназисты. Это были тихие, как бы углубленные в себя юноши. Своих взглядов они не высказывали, но если с ними, бывало, заговоришь, то чувствуешь, что юноши переживают серьезный душевный кризис. Им претил господствовавший в стране ура-патриотизм, шовинизм, они были противниками милитаризма, но осуждали его с позиций внеклассового, неопределенного гуманизма, почерпнутого не столько из теорий, сколько из собственного фронтового опыта. Постепенно шовинистическая волна захлестнула и эту молодежь. Ее оппозиционность значительно потускнела, и со временем она тоже нашла свое место за «барским пирогом». Но остались немногие — два-три на класс, — которые искали и нашли путь к революционной молодежи.

Наконец, была среди учащихся пролетарская группировка, тесно связанная с революционным молодежным движением, направлявшимся из подполья Коммунистической партией. Особенной организованностью отличалась эта группировка в Таллинской учительской семинарии, а также в вечерней средней школе. Среди революционной учащейся молодежи наиболее известными были Антон Вааранди, Оскар Сепре, Вильгельмине Клементи, Пээтер Лемпо, Альма Ваарман, Вальтер Каавер (в Выру) и другие.

Настроение молодежи того времени хорошо отразил съезд учащихся средних школ. Он проходил в Вильянди в 1921 году, был очень многолюдным. Организаторами съезда выступили кружки учеников старших классов средних школ. Радикально настроенные участники съезда захватили инициативу в свои руки и превратили съезд в трибуну против милитаризма, белого террора и шовинизма.

Я тоже принимал в нем участие, хотя еще не примыкал ни к какой группе. На съезде заметно выделялась левая группа, она задавала тон. Здесь я впервые увидел будущего деятеля рабочего движения Вальтера Каавера, тогда ученика средней школы города Выру. На вид это был типичный интеллигент. Он был в пенсне, которое часто поправлял привычным жестом. Каавер произнес на съезде захватившую всех своим юным задором речь. Это был настоящий фейерверк слов. Хотя я в то время не был политически развитым, но все же понял, что в его речи больше хлесткой критики, чем глубокого анализа. Вальтер Каавер изобличал буржуазию в невежестве, тупоумии и прочих подобных вещах. Все зто говорилось очень темпераментно, создавало на съезде соответствующую атмосферу.

Когда Оскар Лооритс, студент-филолог из Тарту, разразился шовинистической речью, смысл которой сводился к тому, что надо идти на помощь «финским братьям» в их борьбе против красных, зто вызвало такую бурю негодования, что оратора как ветром сдуло. Его предложения даже не были поставлены на голосование.

Съезд учащихся средних школ вызвал широкий отклик во всей Эстонии. В архивах сохранились материалы расследования, учиненного буржуазными властями в связи со съездом. В них довольно точно передано содержание первого реферата — о трудовой школе, с которым выступил Иоханнес Раудсепп, воспитанник Таллинской учительской семинарии. Он квалифицируется как от начала до конца «агитационная подстрекательская речь, призывающая к подрыву существующего порядка образования». О реферате по введению трудовой школы сказано, что ничего конкретного он не содержал, но усиленно рекомендовал молодым слушателям «брать пример со школ России», автор реферата характеризуется как почитатель «занаровских товарищей», что он сам оттуда и теперь стремится вернуться назад. Трудно поверить, утверждается в этих материалах, что Раудсепп является воспитанником учительской семинарии. В доследовании подчеркивалось: «Особенно бросались в глаза воспитанники Таллинской учительской семинарии Тутть и Таальман, которые при каждом удобном случае высказывали свою любовь к России».[8]

К сожалению, мне не удалось найти весь отчет, составленный по итогам расследования о Вильяндиском съезде учащихся, но и приведенного достаточно, чтобы понять, какой отклик имел он в кругах министерства народного просвещения того времени.

Между прочим, после съезда был допрошен тогда и я. Какой-то деятель министерства просвещения пытался узнать, не являлся ли я одним из организаторов съезда, не пел ли я «Интернационал». На вопрос о моем отношении к «радикальным выступлениям» на съезде я ответил, что являюсь противником войны и согласен с теми, кто высказывал подобные же мысли.

Эти свои антивоенные взгляды я изложил тогда же в своем первом открытом литературном выступлении на страницах журнала прогрессивных писателей «Тарапита». В пятом номере журнала за 1922 год была помещена моя статья «Еще о кризисе молодежи (письмо учащихся)».

Привожу ее текст в несколько сокращенном виде.

«После Вильяндиского съезда во всей печати появились статьи о нашем молодежном движении и молодежи вообще. Авторы, главным образом, обвиняли. С одной стороны, они обвиняли молодежь в моральной распущенности, в грубости, пьянстве, с другой стороны, — в отсутствии духовных интересов, в духовном банкротстве. Но ни один из обвинителей не взял на себя труд вскрыть причины, вызывающие указанные явления. А если кто и пытался найти причины, то видел их лишь во „влиянии России“ и в „левых учителях“. Из такой постановки вопроса следовала тенденция: кризис молодежи можно с успехом использовать в межпартийной политической борьбе.

Кто хоть сколько-нибудь наблюдал за нашим молодежным движением, очевидно, заметил, что его направление за последнее время изменилось. В 1917–1919 годах главное место занимали в нем литература, искусство, наука; создавались соответствующие кружки, открывались библиотеки, читались рефераты, проводились вечера, дискуссии как по этическим, политическим, так и по эстетическим проблемам. Как же все изменилось! Теперь энергия молодежи, направленная ранее на духовное развитие, целиком отдана спорту. Так что у господина Тыниссона (реакционный деятель буржуазной Эстонии. — Ред.) имелись все основания для того, чтобы во время первого „Праздника молодежи“ с удовлетворением воскликнуть: да здравствует молодежь, ибо она преодолела стремления ко всяким „туманным идеям“ и вступила на путь истинный, то есть обратилась к спорту!

Но и эти произнесенные с праздничным пафосом слова лишь маскируют печальную перемену, произошедшую с нашей молодежью за последние годы. Ведь отказ молодежи от прежних „туманных идей“ свидетельствует лишь о том, что она стала поверхностнее. Некогда пытливый и ищущий юноша превратился в „реалиста“, смотрящего на жизнь так, как это ему выгоднее.