Молодежь видит, что жизнью правит физическая сила, и занимается спортом. В течение многих лет молодежь видела ряды марширующих солдат — и она поступает в скауты. Если молодежь пьет, то удивляться тут нечему — ведь и это часть окружающей ее жизни. Наша молодежь принимает жизнь такой, как она есть и какой она наблюдает ее у взрослых.

Есть вопросы, которые всегда увлекали идейную молодежь — когда больше, когда меньше. Чем сильнее надежды на осуществление мечты, тем шире духовное движение. Таким исполненным надежд временем был 1917 год. Тогда молодежь не оставалась сторонним наблюдателем событий. Последовавшая затем оккупация загнала молодежное движение в подполье, что лишь усилило его жизненность. Пришла „освободительная война“ — молодежь поспешила на передовую линию, готовая умереть за родину. Но с войны молодежь вернулась уже не однородной. Одни прониклись царившим там духом, невольно подчинились ему, стали „реалистами“. Мозг и сердце других с самого начала не вынесли этого потрясающего опыта. Но и те и другие после возвращения с войны были ввергнуты в разрушительную атмосферу казармы. Первые все больше и больше грубели, вторые замкнулись в себе, ожесточились, разочаровались, не в силах вынести противоречий между мечтой и действительностью. Как первым, так и вторым при соприкосновении с суровой реальностью прежние мечты стали казаться нежизненными и хрупкими. Они начали искать забвения в разного рода увеселениях и развлечениях.

С той поры наше буржуазное молодежное движение утрачивает цель и становится бессодержательным. С внешней стороны все вроде бы в порядке. Союзы объединяются, материальные дела приводятся в порядок, проводятся съезды. Но внутри нет содержания. Этические интересы угасают. Единственным художественным увлечением остаются, пожалуй, певческие хоры — главным образом, благодаря энергичным руководителям».

Кроме моей статьи в этом же номере журнала была помещена статья либерального поэта Ар. А., в которой делалась попытка показать истинные причины бунтарства молодежи, вскрывалась порочная организация системы обучения в эстонской школе.

«Эстонская школа стала учебным заведением, умерщвляющим дух, — говорилось в этой статье. — В этом повинно как министерство просвещения, так и подавляющее большинство учителей. Никого не волнует проблема будущего нашей молодежи. Министерство, состоящее из партийных карьеристов и неучей, разводит бюрократию, оно лишено инициативы и живого духа; учителя, в большинстве своем являющиеся псевдоучителями, — пекутся о повышении своего жалованья и спекулируют учебниками. Идейно-программная сторона школы еще более убога, чем прежде. Из школьной программы царского времени заимствованы почти все предметы и к ним добавлено множество „отечественных“ — вплоть до изучения эстонских псевдоклассиков и изготовления ножей…

Так живой ум в школе притупляют, из человека делают вещь, которую затем превращают в посредственность, в механического чиновника. Царское самодержавие требовало от школы лишь чиновников; талантливые, живые, инициативные, способные критически мыслить люди были ему не нужны. Его примеру следует и демократическая Эстонская республика…

Но в Эстонской республике немало детей, которые вообще не попадают в среднюю школу, а тем более в университет. У нас немало детей, которые лишены возможности окончить даже начальную школу. Мы жалеем их не столько потому, что они не попадают в теперешнюю школу, сколько потому, что они вообще не имеют возможности получить образование из-за бедности, что они вынуждены пополнять собой ряды эксплуатируемого класса — пролетариата и образуют значительный процент того материала, над которым наша охранка и тюрьмы могут производить свои злодейские эксперименты, если только эта молодежь уже раньше не приносит в жертву многих из своей среды, бросив их в пасть Харкус-кой колонии малолетних преступников».

В рабочей газете «Выйтлус»

Материальное положение нашей семьи оставалось довольно тяжелым. Чтобы свести концы с концами, надо было лезть из кожи, беречь каждую копейку. И как только мы управились с ремонтом и всем прочим, мы со старшим братом Рудольфом тотчас же начали подыскивать себе работу, которая позволила бы нам одновременно и учиться. Брат получил временное место в статистическом управлении, а когда его оставили там на постоянной должности, он перешел в вечернюю школу. Теперь он мог сам себя содержать. Жить он стал от нас отдельно, снимая угол в какой-то семье — наша квартира была очень мала для всех.

Я по молодости на постоянную работу рассчитывать не мог. После долгих поисков мне представилась возможность работать по вечерам в экспедиции рабочей газеты «Выйт-лус». Газета не была коммунистической, но все же стояла левее сотсовской,[9] поэтому представляла для меня некоторый интерес. Работа была не трудная, на нее уходило всего три-четыре часа в день, конечно, и платили за нее немного, но на обед хватало и несколько марок оставалось на карманные расходы.

В экспедицию ходило много народу по всевозможным вопросам, а отчасти просто, чтобы помочь ей. Газета была бедная и не имела возможности держать много платных работников, поэтому ей, как теперь говорят, в общественном порядке помогали читатели, рабочие, в первую очередь в разноске газет.

По делам мне приходилось сталкиваться с людьми из так называемого «Рабочего подвала» — средоточия левых рабочих организаций. В подвале городской библиотеки и в двух-трех комнатах наверху нашли приют правления разных профсоюзов, редакция рабочей газеты, стоящей на коммунистической платформе. Там я познакомился с видными руководителями рабочего движения того времени — Яаном Темпом, Хендриком Алликом, Паулем Кээрдо, Иоханнесом Лауристином, последний был, кроме всего, редактором журнала молодых рабочих.[10] Так постепенно завязались у меня знакомство и связи с деятелями левого лагеря рабочего движения. Редакция и организация «Рабочего подвала» были мне по духу очень близки, они громко говорили о тех нуждах, которые выпали и на мою долю, и я всегда находил там такое же простое, сердечное отношение, какое в свое время встречал в имении со стороны кузнеца.

Примерно к тому же времени относится и моя первая встреча с Оскаром Сепре, Антоном Вааранди, Ольгой Кюннапу[11] и другими сверстниками, тоже гимназистами, правда, некоторые из них были старше меня года на два. Они уже были связаны с революционным рабочим движением. Ольга Кюннапу являлась активисткой закрытого властями Союза юных пролетариев, Оскар Сепре, пожалуй, лучше других был подкован теоретически.

Особенно большое впечатление производила Вильгельмине Клементи, или уменьшительно Виллу, знакомство с которой относится к тому же времени. Это была юная пролетарка, всей душой преданная делу революции. Когда ее за революционную деятельность исключили из школы, она, не задумываясь, взяла в руки метлу и нанялась уборщицей в порт, чтобы иметь возможность поддерживать связь с эстонскими коммунистами, жившими за пределами страны. Биллу обладала характером несгибаемого борца, она и не пыталась мирно ладить с изворотливыми политиканами из сотсовской партии, подвизавшимися в рабочем движении. На рабочих собраниях она открыто высказывала сотсам прямо в лицо правду о них. Виллу интересовалась литературой, философией, входила в литературный кружок и часто выступала там на литературных диспутах. Она пользовалась большой популярностью среди не только молодежи, но и взрослых рабочих, которые горячо поддерживали ее пламенные выступления на собраниях. Жилось Виллу нелегко, ей приходилось самой добывать себе на существование и одновременно учиться.