— С вашей ногой все в порядке? — спросил он.

— Думаю, да. — Она кивнула ему и выпила чай. — Прошу меня извинить, но я хотела бы пойти к реке. Затем я присоединюсь к вам.

Мортен молча кивнул, взял у нее пустую чашку и, неуклюже ступая, вернулся к костру, у которого уже сидели все остальные.

Паула зажгла керосиновую лампу, нашла полотенце и мыло, затем ей наконец удалось отыскать другую обувь и чистую сменную одежду.

Она поразмыслила, следует ли брать к реке лампу, однако решила все же не делать этого, так как свет только приманит больше насекомых. Вместо этого она приучила свои глаза к темноте, пока медленно шла по направлению к скале. Чем ближе она подходила, тем громче становились плеск и журчание воды.

Паула медленно спустилась по склону, чувствуя при этом легкую боль после падения, и, исследовав берег, нашла большой и плоский участок скалы у воды, который сиял светлым пятном в темноте. Ей хотелось, чтобы тучи освободили месяц, тогда она смогла бы рассмотреть реку. Вода пахла свежестью, веял легкий бриз, отгонявший мошек от тела.

«Хорошая возможность смыть с себя всю грязь с головы до пят», — понадеялась она и начала поспешно снимать юбку, которая с прилипшей и высохшей на ней грязью была намного тяжелее, чем утром.

Едва она сняла ее, издав при этом вздох облегчения, как услышала громкий плеск, приближавшийся от скалы. Она прищурилась, чтобы лучше видеть, и узнала Ласло, который быстро плыл к скале, где она стояла в корсаже и штанах.

Было уже слишком поздно снова одеваться, а убежав, она поступила бы просто глупо. «В конце концов, — успокаивала она себя, — я не голая». К сожалению, она чувствовала себя именно такой, и это ей совсем не нравилось. С момента развода никто не видел ее en déshabillé[2], и так должно было оставаться.

Но Ласло был обнажен, и его нагота казалась чем-то абсолютно само собой разумеющимся, будто он полностью одет. На его широком мужском теле не было ни кусочка ткани, когда он, опираясь на сильные руки, одним махом вылетел из воды, откинул назад свои длинные мокрые светло-каштановые волосы, прилипшие к лицу, и улыбнулся ей.

— Вода прекрасна, — пропыхтел он и отряхнулся, как пес. Капли воды брызнули Пауле в лицо и усилили ее неловкость. Непроизвольно она сделала несколько шагов назад.

— Купание — это единственное разумное занятие, — сказал Ласло, — я не понимаю, почему все здесь не резвятся.

Он ухмыльнулся так широко, что его зубы заблестели в темноте.

Паула растерянно смотрела на его тело, напоминавшее ей итальянские мраморные статуи, которые она видела во время своего свадебного путешествия во Флоренции. «Прекрати на него смотреть, — приказывала она себе, — ты ведешь себя как глупая девица, а не как разведенная женщина». Ей все еще казалось странным, что этот веселый Адонис — ассистент ворчливого Вильнева, младший научный сотрудник!

Она решительно протянула ему полотенце, которое венгр взял сразу же, не поблагодарив, будто она только для этого и пришла. Но вместо того, чтобы обмотать им бедра, на что надеялась Паула, он просто вытерся им. И ей не оставалось ничего другого, кроме как наблюдать за этим. Тем временем ее глаза привыкли к темноте, и она видела каждую деталь. Венгр был не только высокого и крепкого телосложения, подумала она, немного содрогаясь, все, действительно все у него было больших размеров. И ей стало ясно, почему она вспомнила о мраморных статуях. Не только из-за мускулов, но и из-за того факта, что на его теле не было ни единого волоса. Его кожа блестела, как отполированный камень, и, несмотря на это, она излучала нечто столь чувственное, что Пауле захотелось прикоснуться к ней. Это было желание, которое испугало ее и которое она сразу же прогнала из своих мыслей. «Ты же знаешь, что случается, когда связываешься с мужчинами», — предостерегла она себя.

Он вернул ей мокрое полотенце и быстрым шагом направился вверх к берегу, где оставил свою одежду, мимо которой Паула, наверное, прошла в темноте.

— Купание пойдет вам на пользу. Хотите, я посторожу? Помочь вам с корсетом? — крикнул он ей, одевшись, а Паула все еще стояла безмолвно с мокрым полотенцем в руке. Мужчины больше не играют никакой роли в ее жизни. Ни в каком виде!

Его вопросы привели ее в чувство и напомнили о том, что она практически голая. Корсет она не носила, поскольку что была так худа, что ей просто нечего было зашнуровывать. Кроме того, перед поездкой она выяснила, что корсет для путешественника — это такая же практичная вещь, как и лайковые перчатки при чистке сортира.

— Нет, — возразила она и ожидала бурной реакции, потому что венгр не выносил отказа, из-за чего между мужчинами часто обострялись отношения. Однако в этот раз он только равнодушно пожал плечами и исчез, а Паула наконец осталась одна.

Непроизвольно она поднесла к носу полотенце и понюхала его. Нотка древесины, смесь табака и чего-то, возбуждающего чувственность. Она уже однажды нюхала это. Паула еще раз озадаченно вдохнула этот запах. Непостижимо! Это был запах черной амбры, очень редкой и дорогой, аромат которой она еще никогда не ощущала на человеке. Как же так? Этот мужчина только что вышел из воды, а полотенце источает этот чувственный запах. Она глубже уткнулась носом в мокрое полотенце и почувствовала еще запах взморника, но его уже точно принесла вода. Теперь ей стало ясно, что желание прикоснуться к нему было продиктовано не только его безупречной красотой, но и этим запахом. Ее обоняние отреагировало на его ничтожные следы. Хотя полотенце было мокрым, ее желание прыгнуть в воду становилось все сильнее. Ласло вышел из воды, словно заново родившись, как ей показалось, и ей тоже хотелось хорошо себя чувствовать. Она была рада, что ее старший брат Йоханнес Карл тайком научил ее плавать во время каникул у бабушки Йозефы. Это стало одной из множества тайн, которые они с Йо хранили. Их самый невинный секрет заключался в том, что, когда они были одни, они давали друг другу разные имена. Так и появились Йо-Йо и Пиппа. Тогда она еще не знала, какая ужасная сила стоит за раскрытием тайны. Дрожь пробежала по ее стройному телу, для которого у ее мужа не было ничего, кроме насмешек и пренебрежения. Она запретила себе всякие мысли о своем прошлом, пребывая в настоящем моменте. И, будто назло всему, что было связано с прошлым, она расстегнула корсаж и сняла штаны. И только кожаный мешочек с колбой, наполненной ароматическим маслом, она никогда не снимала.

Она положила камень на свою одежду, чтобы вечерний бриз не сдул ее, и, вооружившись кусочком своего любимого мыла, вошла в реку, вода в которой, к ее удивлению, была не такой холодной, как она ожидала.

Паула наслаждалась свежей водой, намыливалась сделанным собственноручно мылом из санталовых и померанцевых цветов, даже нырнула, чтобы вымыть из своих слишком длинных волос взявшуюся коркой грязь, и, впервые с тех пор, как очутилась на Нуси-Бе, почувствовала себя хорошо. Завтра они, наверное, доберутся до Амбохиманги на востоке от Антананариву. Там находилась резиденция правящей королевы Ранавалуны II в летнем дворце, так как холм Амбохиманга располагался немного выше, чем столица Антананариву, и поэтому там было прохладнее.

Никогда Паула не подумала бы, что ей придется выжидать много месяцев на острове Нуси-Бе, расположенном перед северо-западным побережьем Мадагаскара, чтобы найти попутчиков к Антананариву. Ее план заключался в том, чтобы сразу после своего прибытия в июле, малагасийской зимой, отправиться дальше на ванильную плантацию своей бабушки, где-то на северо-востоке Мадагаскара. К сожалению, никто не мог ей точно сказать, существует ли еще эта плантация и ухаживал ли за нею кто-нибудь, так как мать категорически отказалась заниматься наследством Матильды. Больше двадцати лет за ней, по всей видимости, никто не следил. Поэтому несколько дней не играли большой роли, но все же с каждым часом, проведенным на Нуси-Бе, Паула становилась все беспокойнее. Кроме того, ее запасы заканчивались намного быстрее, чем она себе представляла до отъезда из империи, и ей пришлось зарабатывать деньги. Все необходимое для приготовления парфюмов и туалетной воды было у нее с собой, поскольку ее план состоял в том, чтобы на земельном участке бабушки, кроме ванили, выращивать цветы, пригодные для производства парфюмов. Со дня ее четырнадцатилетия, лазуритового дня, не проходило и суток, чтобы она не заглянула в рецепты своей бабушки. И каждый раз, когда она брала в руки книгу, у нее появлялось такое чувство, что между этими пожелтевшими страницами с выцветшими буквами таится что-то еще, но она не могла понять, что именно.