Облачность проходила полосами. Несколько раз катера благополучно, незаметно для вражеских береговых наблюдателей, проскакивали через залитые солнцем синие озера.

Звуки боя в воздухе и на воде доносились к Игнатову очень глухо, но и отдаленный артиллерийский гул помогал ориентироваться. Красная полоска на горизонте с дымовой шапкой над ней обозначала место, где начали громить конвой. Если иногда прорывался гул моторов на большой высоте, Игнатов принимал его как успокоительное заверение, что летчики не допустят к кораблям немецкую авиацию.

И вдруг на траверзе отряда разорвалось несколько тяжелых снарядов.

— Заметили!

Катера прибавили обороты и влетели под защиту новой облачности. Игнатов приказал глушить моторы. Он был открыт противником, но все-таки его карты не были известны. Он не боялся батарей — трудно попасть в маленькую подвижную цель, — но немцы могли прикрыться более опасной подвижной завесой из многочисленных катеров-охотников, сильно вооруженных и достаточно быстроходных, чтобы воспрепятствовать замыслу торпедных катеров.

Игнатов несколько минут прислушивался, а затем повел отряд прямо на высокий шиферный мыс. Пластины камня с выветренными краями почти отвесной стеной выступали из воды. В их расщелинах кричали гагары. Катерники проходили в дымке так близко к берегу, что к ним доносился шум прибоя. За мысом дымка уплотнилась. Она ползла с зюйда, из длинной трубы фиорда, вход в который обозначали мигающие огни створов.

Внезапно потянул ветерок, дымка заколебалась и стала быстро уходить вверх впереди катеров. Сама природа помогла Игнатову. Катера оставались невидимыми, а море перед ними открылось в далекой перспективе. Игнатов отчетливо увидел корабли конвоя. Он приказал приготовиться к атаке. Это и было то время, когда он открыл радиовахту и связался с Петровым, и Петров приказал ждать, пока выполнят свою задачу штурмовики. В минуту, когда ветер сносил дымку, с катеров наблюдали налет штурмовиков на корабли врага. Но звуки боя были слышны непрерывно; они приближались, а это значило, что немцы выигрывают пространство на пути в спасительный залив.

Игнатов уже не выключал микрофон. Он сидел на ступеньке, втянув голову в кабину, и слушал Кононова, управлявшего нападением авиации. Кононов объявил, что тральщики и сторожевик потоплены, и указал штурмовикам новые цели.

«Чего доброго, нам не в кого будет выпускать торпеды», — поддразнил себя Игнатов.

Но в следующих двух заходах штурмовики не имели удачи. Немцы медленно и тесно двигались всеми силами, создавая над кораблями непроходимую завесу огня. Игнатов услыхал приказание Петрова катерам — снять с воды летчиков, выбросившихся с подбитых самолетов. Потом Кононов приказал истребителям обстрелять мелкие корабли и таким образом отвлечь их огонь от штурмовиков на себя.

Игнатов понимал толк в красивой боевой работе, и его восхищало спокойное и четкое руководство Кононова непрекращающимися, очень быстрыми воздушными боями самолетов с кораблями.

— Вот орлы! — завистливо говорил он, томясь желанием скорее вступить в бой.

Наконец миноносцы Долганова, под залпы главного калибра, один за другим вновь пошли в торпедные атаки. Игнатов видел, как они вывели из строя два немецких корабля, но не знал, что успех удара по второй и последней группе миноносцев противника обошелся очень дорого. «Уверенный» получил снаряд в коридор гребного вала.

По всему чувствовалось, что подошло время для удара последним резервом — игнатовской группой.

Игнатов коротко приказал своей группе подстроиться фронтом влево от его катера и занял наблюдательный пост в рубке. Он вновь запросил у Петрова разрешения начать атаку и всем сердцем ждал ответного «добро».

И Петров, наконец приказал атаковать.

Взревели моторы. Ветер снес с воды дымку, сорвал и разметал копотную муть от пожаров и плотных пороховых газов, укрывавшую конвой. Игнатов устремил свой катер наперерез танкеру, сворачивавшему в устье фиорда, предоставив другим катерам действовать мористее.

Расстояние быстро сокращалось, хотя немцы заметили катера, как только они выскочили из дымки. Косой дождь красных, зеленых, желтых трасс несся навстречу, но не останавливал атакующих. Катера, как одушевленные существа, прыгали на волнах, и люди не замечали осколков, впивавшихся в сталь и дерево. Да и раненые не сразу замечали свои ранения — был тот великолепный, пафосный миг торпедной атаки, когда все внимание, все мысли, все чувства людей слиты с кораблем и устремлены к одной быстро приближающейся цели.

Несколько раз близкие разрывы встряхивали катер с такой силой, что связист, принимавший донесения, валился на палубу и тщетно пытался встать. Но даже стоя на колене, он точно и четко повторил Игнатову доклады трех командиров катеров об успехах их атак.

Игнатов мельком увидел новые густые тучи дыма, укрывшие пламя в нескольких очагах взрывов, но его внимание в эту минуту было приковано к своей собственной цели — танкеру.

Пятнадцать, двенадцать, десять, шесть, четыре кабельтовых… Время?

Наметанным глазом он определил угол встречи торпеды с врагом. Жестом показал командиру катера, как подвернуть. Торпеды прыгнули вперед… Почти мгновенно раздался гулкий двойной взрыв… И когда после поворота Игнатов оглянулся, танкер опускался в воду, разламываясь на части.

Они во всю прыть удирали от миноносца, и все шло отлично. Но вдруг катер не вылез на гребень очередной волны и беспомощно осел назад. Из палубы на корме вырвался дым, и сквозь грохот взрыва старшина мотористов закричал:

— Амба, лишились хода!..

Корабли поворачивали на обратный курс. Флаг «единица» — сигнал походного строя — снова развевался на мачте «Упорного». Тройка истребителей сделала последний разворот над остатками конвоя и сообщила, что в фиорд вошли миноносец, транспорт и два сторожевика. Это было все, что осталось от крупных кораблей конвоя. Кононов уже отпустил штурмовиков, на смену истребителям прикрытия шла свежая группа, и на мостике начались возбужденные разговоры о бое, когда Петров сердито закричал:

— Тише!

Побледнев, напряженный, каким не был даже в час сражения, он сжимал в руке микрофон и повторял:

— «Каэн два», я вас слушаю, повторите. «Каэн два»! «Каэн два»!

Невольно и Долганов, и Кононов, и Бекренев шагнули к микрофону, хотя голос Игнатова стал отчетливо слышен на всем мостике:

— Я лишился хода. Катера противника меня расстреливают. Нахожусь у западного мыса в устье фиорда. Вышлите самолеты, отгоните немцев.

Другой торопливый голос прокричал:

— «Каэн два», я — «Каэн восемь». Мы вас ищем! Мы вас ищем! Опять попали в дымку.

Игнатов спокойно и сосредоточенно, без тени волнения, объявил:

— Я тоже в дымке. Буду давать зеленые ракеты.

Все взгляды обратились на море. В той стороне, где находился Игнатов, клубились дымы, продолжались пожары. Катера, возвращавшиеся на поиски своего командира, должны были обойти горящие озера нефти, проскочить несколько дымовых завес, поставленных для отхода, а потом попадали в облачность. И та же облачность, несомненно, затруднит поиск самолетам.

Кононов разом вспомнил свой тонущий самолет, незнакомые голоса, шаги на крыле самолета, палубу катера, каюту Игнатова в скале, решение весело отпраздновать знакомство после боевой операции… Неужели он, Кононов, спасенный Игнатовым, не сумеет ему помочь?..

Он послал одно звено, второе звено — самых лучших летчиков, какие были в воздухе. И закричал Игнатову:

— Держись, Игнатов, друг, послал два звена. Скажи, как услышишь над собой самолет.

— Хорошо, — сказал Игнатов, — торопитесь. Немцы в восьми кабельтовых. Расходую последний боезапас.

Да, самолеты гудели на весте, и катера были где-то за завесами, и он по-прежнему вел неравный бой.

Миноносцы прошли мимо «Упорного». По приказанию Долганова «Умный» занял место головного корабля. Николай Ильич увидел Неделяева и Сенцова, они стояли, отдавая честь, а горнист «Умного» играл захождение. Николай Ильич сердито замахал рукой. Отбой! Отбой! Сейчас было не до щегольства, не до упоения победой.