Докурив, он затоптал окурок и пошел домой. Зарыл за собой калитку и накинул крючок. Проходя мимо своего окна, еще раз взглянул на куриное дерево, ощущая желание швырнуть в крону увесистый булыжник. И увидел, что стоит человек, прижавшись к стволу. Овцын вздрогнул от неожиданности. Остановился и в слабом свете, падавшем из окна, разглядел Володю Левченко.
- Ну, привет, - сказал он.
- Здравствуйте, - сказал Володя.
Они помолчали, глядя друг на друга.
- Я вас не приглашаю, - сказал Овцын. - Жена уже легла. Впрочем, вы это знаете.
- Знаю, - тихо сказал Володя.
- Тогда спокойной ночи. И не стойте под деревом. Наверху куры, они могут испортить ваш костюм.
Он повернулся и пошел, но Володя остановил его.
- Подождите, Иван Андреевич. Я должен объяснить. Я просто обязан все объяснить...
- Стоит ли? - спросил Овцын. - Я все понял.
- Стоит, стоит, - торопливо заговорил Володя.- Ничего вы не поняли, если говорите, что вы все поняли. Не подумайте, что я хочу сделать что-нибудь обидное для вас...
- Отойдем от окна, - сказал Овцын.
Они пошли по тихой, пустынной улице почти вслепую, так было темно. Два-три окна светились в домах, да вдалеке мерцала тусклая лампочка над сараем дяди Амвросия.
- Я стал думать об Эре Николаевне с тех пор, как получил письмо от отца, - говорил Володя.- Она казалась мне необыкновенной женщиной. Я мечтал, что за мной тоже когда-нибудь в самую дальнюю даль приедет любимая... И вдруг я встречаю Эру Николаевну здесь, в своей дыре, и она оказалась прекрасной, разве это не чудо - встретить вдруг женщину, о которой мечтаешь, встретить ее во плоти, и она оказывается прекраснее, чем в мечтах? Нет, я все путаю, я мечтал не о ней, я мечтал о подобной женщине, просто представлял себя на вашем месте и переживал все это... Конечно, я люблю не ее, я люблю свою мечту, которая вдруг материализовалась вот так. Никогда у меня даже в мыслях не было прикоснуться к Эре Николаевне. Поймите меня, Иван Андреевич. Я весь перед вами, скрывать мне нечего, потому что я чист и в поступках и в мыслях.
«Бегло излагает, - подумал Овцын. - Давно эту речь подготовил. Но для меня ли? Может, для нее?..»
- Высечь, бы вас, лейтенант, ремешком по попке, - сказал он.
- Ну, ударьте меня, если я виноват, - предложил Володя.
- Ударить? А может, лучше рассказать отцу, какой ты еще сосунок в двадцать три года? Брось-ка ты кататься на этом катере, найди себе порядочную службу. Стыдно, приятель, начинать службу в белых брюках.
- Это не так просто, - сказал Володя. - Я же военный человек, весь под начальством.
- Вот и сделай то, что не просто... Зайдем? - Овцын указал на сарай дяди Амвросия.
- А что здесь?
- Не ресторан «Грузия», но тоже можно утолить жажду.
Овцын просунул в щель лезвие ножа и откинул крючок. Дядя Амвросий спал на лавке, лежа навзничь, сопя, выставив острый небритый подбородок. В темной глубине сарая стояли на деревянных подушках четыре сорокаведерные бочки. Опрокинутый ящик заменял стол. На нем была тарелка с помидорами и луком, банка едучей аджики, ломти хлеба и овечьего сыра - бесплатная закуска для друзей дяди Амвросия.
- Амброс! крикнул Овцын. - Вставай, кинто, вино украли!
- Вай-вай-вай! - пробормотал дядя Амвросий, но не раскрыл глаз.
Овцын приподнял щуплое, легкое тело старика, согнул его, усадил на
лавку.
- Вай-вай-вай! - простонал дядя Амвросий, разглядев Овцына. - Зачем не даешь спать старому человеку.
- Соскучился я по тебе, дядя Амброс, - сказал Овцын. - Налей три
стаканчика своего бургундского.
- Вай-вай-вай! - запел дяди Амвросий тенорком и принялся за привычную работу.
Он заправил розовую кишку в бочку, пососал прибор, сглотнул первый глоток вина и быстрым движением сунул конец кишки в горлышко бутылки.
- Вай-вай-вай! - пел он, пока сильная желтоватая струя наполняла бутыль.
- Ну и техника! - тихо сказал Володя.- Это собственное вино?
- Колхозное, - сказал Овцын. - Не пугайтесь, наша акция не является поощрением частно-спекулятивного сектора.
- Я не пугаюсь, - сказал Володя. - Это интересно.
Они сели на лавку. Дядя Амвросий наполнил стаканы (свой он налил только до половины) и подвинул тарелку с помидорами. Овцын считался другом Амвросия - всегда угощал - и поэтому имел право на закуску.
- Скоро уезжаю, дядя Амброс, - сказал он.
- Вай-вай-вай! - покачал сухонькой головкой дядя Амвросий и проговорил тост-рококо за здравие и благополучие отъезжающих.
Стали пить горьковатое, хорошо утоляющее жажду вино. В это время скрипнула дверь и зашла Эра.
- Я испугалась, - сказала она. - Тебя все нет и нет... Прошла всю улицу... Добрый вечер, Володя.
- Здравствуйте, - сказал Володя и поставил стакан, расплескав вино. -Вот... Встретились с Иваном Андреевичем.
- Неожиданная и удивительная встреча, - сказал Овцын. - Как в романе. Французском. Или испанском.
- Ах, вот что... Я понимаю, - сказала Эра.
- Это нетрудно, - усмехнулся Овцын. - Амброс, еще стакан бургундского для леди.
- Пей, ласточка,- кротко произнес дядя Амвросий, подавая Эре стакан.
Собака Роза протиснулась в неплотно закрытую дверь, села у ног Эры,
подметая земляной пол лохматым хвостом. Овцын кинул ей кусок сыру.
- Ешь,- сказала Эра, и собака Роза стала есть сыр.
Дядя Амвросий, напевая песню без слов, вышел на нетвердых ногах из сарая, и Эра сказала:
- Володя, вы ставите меня в неловкое положение.
- Это не верно, - возразил Володя. - Я ни в какое положение вас не ставлю. Я с вами даже не говорил с того вечера. Я не навязываю своего знакомства, а если есть внимание, то оно незаметно.
- Будто бы... - покачала головой Эра.
- Это случайность и моя оплошность, - сказал Володя. - Все равно вы скоро уезжаете, о чем вам беспокоиться?
- О себе я не беспокоюсь, что мне в этом, - сказала Эра.
- А обо мне и подавно нечего, - произнес Володя, протянул руку, чтобы погладить собаку Розу, но отвел ее и положил на колени.
- Есть еще один человек, - сказала Эра.
Овцын налил себе еще вина из бутылки, макнул сыр в аджику.
- Иван Андреевич все знает, он не поймет меня неправильно, - сказал Володя.
Овцын съел сыр, прополоскал рот вином. «Аджика - это здорово изобретено!» - подумал он.
- Все равно ему неприятно, - сказала Эра.
Вернулся дядя Амвросий и пошел к бочкам, напевая.
- Прекратите эту балладу, - сказал Овцын.- Я устал слушать. Ступайте домой, Володя. И когда в следующий раз втюритесь в чужую жену, застегните душу на все пуговицы, как приличествует мужчине.
- Я не «втюрился» в вашу жену, я... - сказал Володя и осекся.
Овцын подождал, не закончит ли он фразу, потом поднялся и выплеснул остатки вина на земляной пол сарая.
- Что же вы сидите? - спросил он у Володи.
- Я еще побуду здесь, - ответил Володя.
- Амбросу надо спать, - сказал Овцын. - А советскому офицеру надо являться по утрам на службу свежим и готовым к ратным подвигам, а не притаскиваться из дешевого кабака, волоча ноги.
- Конечно,- сказал Володя.- Вы всегда правы.
Он поднялся, и они вместе вышли из сарая.
- Прощайте, - сказал Володя и медленно пошел к шоссе.
- Прощайте, - сказала Эра.
7
Уезжали в холодное, дождливое утро, и капли дождя смешались на лице Эры со слезами, когда она прижала к груди собаку Розу. Собака Роза все поняла и скулила, слизывая с лица Эры дождь и слезы. Потом она долго бежала за машиной, и слышен был ее визгливый лай.
- Задержимся у Серафимы? - спросил Овцын.
Эра держала у глаз платок.
- Все равно дождь, - сказала она сквозь слезы.
- Мы обещали.
- Неужели мы не можем не выполнить какого-то пустого обещания, если нам не хочется, если нам трудно?
- Не можем, - сказал он.
- Тогда заедем к ней... Конечно, надо заехать, - сказала она.