Вечер был тихий, с ласковым морозцем, редкие снежинки мелькали в сиянии фонарей, и где-то поблизости был, наверное, каток, оттуда музыка доносилась, но в такой вечер и музыки не надо, а просто бродить рука об руку и говорить о пустяках или о серьезном, или молчать. И нельзя, невозможно было в такой вечер всерьез грустить о чем-то, и Князев, согретый вдобавок отменным ужином, стал умиротворенно думать о том, что впереди еще целых десять дней, и он обязательно встретит эту девчушку, и подойдет к ней запросто, как знакомый, и каждый вечер они будут бродить рука об руку по засыпающим улицам в кружении снежинок, а потом он возьмет и увезет ее с собой. Похитит!

Побегать по отделам Князеву действительно пришлось. Проект составлялся все-таки в спешке, кое-чего не учли, кое-что запроектировали лишнее. Каждая подпись в обходном листе стоила споров, исправлений. В отделах всегда кто-нибудь в отъезде, Князева усаживали за свободный стол, он вносил изменения, здесь же обсчитывал на бумажке, потом бежал в машбюро, шоколадку туда, шоколадку сюда, глядишь – и перепечатали вставку без очереди. Помогало еще то, что его знали в лицо, не зря пятый год ездил с проектами. А у тех, кто не знал, кто был очень занят или просто не в духе, все равно не хватало совести отмахнуться от этого рослого серьезного начальника партии. Северяне пользовались в управлении некоторыми привилегиями.

Уже в конце своего марафона Князев разговорился в производственном отделе с одним из специалистов – седым, усохшим, предпенсионного возраста. Тот знал некоторых старых работников экспедиции и расспрашивал о каждом. Потом спросил с усмешкой:

– Ну, а как новая метла?

Князев догадался, что речь об Арсентьеве, но вдаваться в подробности, выкладываться перед малознакомым человеком не хотелось. Он пожал плечами:

– Пока не разобрались.

– Лжедмитрий при нем?

– Пташнюк, что ли? Недавно приступил. Он тут нам устроил… – И Князев рассказал о борьбе Дмитрия Дмитриевича с опозданиями.

– Это что, – засмеялся специалист, – в свое время он не такие номера откалывал. Потом, правда, приструнили, тише стал. Этот дуэт быстро у вас порядок наведет, потом вспомните мои слова…

Князев вскоре забыл об этом разговоре, не придал ему значения – мало ли сплетен ходит в управлении. Голова его была занята предстоящим совещанием, на котором должны были утверждаться проекты. Это, в общем-то, было уже формальностью, все вопросы решались в рабочем порядке в отделах, но не каждый же день приходилось Князеву докладывать главному инженеру территориального управления. Впрочем, он знал, что все окончится успешно, и если волновался, то самую малость.

Вечером он неизменно приходил в «Енисей» и садился за «свой» столик. Коньяк начал пахнуть клопами, приелись порционные блюда, голосистый оркестрик вызывал изжогу, но он просиживал почти до закрытия. Идя по улицам, поворачивал голову в сторону каждой пригожей фигурки, но девчушка затаилась, затерялась в полумиллионном городе.

Потом он все-таки переломил себя и не глядел по сторонам ни по дороге в аэропорт, ни при посадке.

В Туранск прилетели вечером. Контора была уже закрыта, и Князев поспешил домой. Знакомый кисловатый запах сохатиной шкуры, ликование Дюка, который оставался на попечении соседей, возня с растопкой, с бочкой, где вода покрылась льдом в палец толщиной… Дома! Наконец-то дома.

А город, ресторан «Енисей», девчушка и прочие переживания – все это странный, странный сон.

Десять дней отлучки, а сколько дел на работе накопилось, сколько новостей. И главная новость – премия. За третий квартал. Полтора оклада. Не так чтобы очень, но все-таки. Можно сказать, с неба свалились. Давно уже геологи премии не получали. Молодец Арсентьев, сумел-таки. Не зря плановиком пригласил бывшего сослуживца. Правда, говорят, что скостили план по бурению, опять же Арсентьев добился, а то премии и в этот раз не видать бы. Конечно, буровики всегда подводят с планом, из-за них и мы страдаем. Ничего, Арсентьев и буровиков подтянет. Деловой товарищ.

Такие мнения высказывали сотрудники, а Князев слушал, кивал. Все правильно. Лучший способ завоевать расположение подчиненных – добиться для них премии. Дескать, раньше не получали, без меня, а теперь – пожалуйста. Вот я какой, дескать. Впрочем, как бы там ни было, премия – это хорошо.

– Уже и приказ есть? – спросил он.

Еще нет, но скоро будет. Бухгалтер говорит, что деньги уже поступили. А еще говорит, что теперь, при новой системе оплаты, каждый квартал должны премию получать. Миллионерами станем.

– Значит, будем тянуться, -сказал Князев,- Игорь, я бы уже подыскивал место для гаража. А чета Афониных к концу договора обеспечит себя до глубокой старости.

Игорь Фишман, который мечтал об автомашине, зарделся, а Таня Афонина промолвила с легкой завистью:

– Вас, Александрович, все равно не переплюнешь.

По нынешним понятиям, Князев действительно был человеком состоятельным, получал сто процентов полярки. И хотя помогал матери, сестрам и себе ни в чем не отказывал, половину зарплаты все равно некуда было девать.

Случалось, что кто-нибудь из экспедиционных срочно рассчитывается, а денег на счету нет. Главбух к Князеву – выручай. Тот снимает с книжки нужную сумму, отдает кассиру. Потом долг с благодарностью погашают. В конторе было еще несколько «богачей», но главбух почему-то облюбовал Князева – холостяк, хозяин себе и своим денежкам.

На Севере, как известно, счет ведут по-крупному: сто рублей не деньги, сто километров не расстояние. Допустим, кончились у человека на курорте отпускные, и он на последний рубль телеграфирует родной бухгалтерии: «Вышлите пятьсот». И что, не вышлют? Вышлют, притом немедленно, телеграфом. Не каждому, конечно, да ведь не каждый и попросит.

Словом, таких, чтоб тянули от аванса до зарплаты, в экспедиции не было. И все же премии обрадовались все.

– А вообще как дела? – спросил Князев у своих камеральщиков, имея в виду дела производственные.

Словно бы ветерок смущения пронесся, дохнул и пропал, и воцарилось какое-то искусственное возбуждение. Наперебой кинулись отчитываться, показывать – все у всех в полном порядке, за десять дней отчет продвинулся значительно, стремительно, скачкообразно. Вот, пожалуйста, проверьте. Навалили перед ним ворох бумаг, карт, и глаза у всех были честные, невинные. И Князев понял: что-то стряслось.

– Такое впечатление, что мне надо почаще ездить в командировки, – сказал он. – Глядишь, и управимся с отчетом на месяц раньше. – Он обвел всех взглядом, задержался на Афонине, своем заместителе. – Чего-то вы не договариваете… Случилось что-то? Борис Иванович!

Афонин, опустив глаза, сказал:

– В твое отсутствие Арсентьев усиленно интересовался при каких обстоятельствах нашли руду. Те самые коренные выходы. Меня вызывал…

«Вот оно что, – подумал Князев. – Столько времени прошло, а он, значит, не забыл. Ну, что ж, рано или поздно это должно было всплыть. Теперь уже не страшно. Дело сделано, руда найдена, проект поисковой разведки утвержден. Теперь пусть докапывается».

– Вызывал, значит? – спросил Князев, чтобы не молчать. – Ну, а ты что?

– А что я? Я в другом отряде работал – так ему и сказал.

– И что же? На том разговор и закончился?

– Со мной – да, но он потом еще Илью вызывал. Из твоего отряда только он один остался… ну, свидетелем.

Князев повернул голову к Высотину, тот с готовностью подтвердил, пряча улыбку:

– Борису Ивановичу было труднее, его первого вызвали, ну а мне он успел шепнуть, в чем дело, и я, не моргнув глазом и, как выражался мой напарник Тапочкин, не дрогнув ни единым мускулом, сказал, что рудопроявление открыто в двухдневном рекогносцировочном маршруте. Так, как сказано в вашей докладной и задокументировано в полевой книжке.

– Ясно… – Князев присел на краешек своего стола, побарабанил пальцами по столешнице. – Что бы все это значило?