- Я готов, - как можно увереннее произнес он и занес руку над листком.

Хрипы донеслись из прибора, когда панелька поехала назад, а затем из магнитофона полился быстрый, резкий голос, буквально выплевывающий одно слово за другим. От неожиданности Уно чуть было не пропустил первые предложения, но вовремя опомнился и принялся быстро записывать.

- Бытие со всеми в единой и непоколебимой вере - есть наибольшее счастье, доступное каждому. Щедрый дар, ограждающий душу от иллюзорных и бессмысленных метаний: однако находятся неокрепшие умы, желающие большего. Первого человека, поправшего единую веру, звали Еретик. Ересь о том, что всепоглощающая вера поработила людей и загнала их в пещеру, срывалась с его уст. Сущий бред нес он про узкий просвет на стене - единственный доступный отблеск реального мира. Тяжкие оковы, по его словам, охватывали людей, не давая даже сдвинуть головы, вот и видели они лишь то, что было перед ними. Вскрикивал он, что обращены люди спиной к свету, и сравнивал он этот свет с пылающим огнем.

Ограждала узников также ширма, вроде тех, что используют в театре теней - стояла она меж спинами закованных и пламенем. Нелепые вещи говорил он про других людей, ходящих за ширмой и проносящих различные предметы - будь то статуи, вазы или нечто иное. Еретик говорил об иллюзиях, о жалких тенях, принимаемых людьми за реальные вещи. Не хотел он мириться с этим миром, и желал показать людям не тени, а сами предметы, да только не понимал он, насколько губительна истина. Ускользала правда и меж его пальцев, ведь не осознавал он всего счастья единства и веры.

Жалость лишь заслужил он собственными речами, и отвернулись от него люди, живущие в пещере. Другой мир не нужен был никому, всех прельщали тени, уже давно ставшие реальнее самих вещей. А ведь предсказуемо и понятно все было: если заставить людей смотреть прямо на свет, то не выдержат их глаза этого. Еретик слишком поздно понял, когда спалил свои глаза дотла, что истина чужда детям мрака, и вернулся он сам к тому, что мог видеть, не обжигаясь. Тогда понял он, что достовернее тени, чем реальные предметы в испепеляющем свете огня. Слеп остался еретик, но обрел он счастье под сводами пещеры в окружении близких людей.

Ясность сознания вернул он и стал проповедовать новую истину: пещера и тени - вот реальность, и тогда последовали за ним люди, и приняли искренние слова в свои души. Вера вновь объединила жителей пещеры, и познали они счастье.

- Лист - мне, - бойко скомандовал Жан, выключая магнитофон и протягивая руку вперед. - И никаких исправлений и дописываний - у меня четкие правила на этот счет.

Чернила из потекшей ручки оставили пару уродливых клякс, как на самом тексте, так и на руках Уно, так что он очень смущенно протянул исписанный листик старику. Неряшливость могла сыграть не лучшую роль при оценке, но мальчик хотел надеяться на лучшее. Осмотрев лист, Жан вновь задумчиво нахмурился и пожевал губами.

- Совсем забыл про твою анкету. Так, давай я быстро все заполню, а ты просто отвечай на вопросы, - после паузы вспомнил он, доставая очередной лист и новую ручку. - Я совершенно отвык от всех этих процедур - мало вас, так что все на свете забыть успеешь пока дождешься! Хорошо хоть расслабиться здесь можно в одиночестве...

- Особенный фиолетовый талон на "коньяк" помогает? - догадливо уточнил Уно.

- Будет тебе, какой еще фиолетовый? - сразу же занервничал Жан и осуждающе посмотрел на мальчика. Считалось очень неприличным обсуждать чужие талоны. - Если и есть такие, то не слышал о них никогда, а в бутылке чай самый обычный, просто бумажка странная наклеена. Скажешь еще - фиолетовые. Так, имена родителей?

- Папа умер год назад, но его звали Виттор, а маму зовут Лэсли.

- Отлично, - что-то поспешно черкнул старик. - Ну, а тебя-то как зовут? Единственный ребенок?

- Нет, есть еще сестренка Сара, а мое имя - Уно, - занервничав, ответил мальчик. - Учителям "Химеры" важно знать о моей семье?

- Желательно, раз уж прислали такие анкеты. Дальше - сколько тебе полных лет? Атлантам, диггерам и прочим служителям порядка попадался? Если да, то какие штрафы получал? - затараторил Жан, как запись на диктофоне.

- Такого не было, - чувствуя, как краснеют кончики ушей, ответил Уно.

- Сколько лет? - переспросил Жан, подозрительно посмотрев на занервничавшего мальчика.

- В этом году исполнилось одиннадцать.

- Ладно, последний вопрос: из-за чего погиб твой отец?- простая фраза прозвучала как раскат грома, а цепкий взгляд старика уперся в Уно, словно желая прожечь насквозь.

- Извините, но я не знаю, - пробормотал Уно, сцепив дрожащие ладони на коленях: он совсем не хотел, чтобы учителя из "Химеры" решили, что он сын сумасшедшего, те более, все знали, почему в Таксонии сходят с ума. - Чем-то болел.

- Ничего подозрительного, похоже, нет, - довольно кивнул Жан, откладывая бумаги в сторону. - Ответ жди завтра, ближе к пяти часам. Заходи прямо сюда, на этот раз будет действительно открыто и без всяких загадок.

Стараясь не показывать, как сильно успокоила фраза про подозрительное, мальчик подскочил и в тот же миг почувствовал неладное. Тянущая боль сковала ноги, и неприятное покалывание пошло от еще не до конца заживших колен. Яркой вспышкой всплыло воспоминание наставлений Аврелия: чтобы ткани восстановились, необходимо каждые три часа смазывать ноги и руки. Хотя на Заводской тридцать пять и не было часов, мальчик быстро сообразил, что прошло уже куда больше времени. О том, что может случиться, если забыть про лечение, доктор не говорил, но по онемению Уно догадался, что ничего хорошего.

Баночка с желтой мазью так и осталась лежать недалеко от колыбельки Сары.

Жан, сощурившись, поднял голову и удивленно посмотрел на мальчика - похоже, он решил, что Уно с места рванет домой, хвастаться пройденным экзаменом. Едва ли он ожидал, что мальчик замрет столбом прямо перед столом.

- С тобой все в порядке? - уточнил старик, подозрительно осмотрев мальчика. - Ты как-то побледнел, да и руки что-то затряслись.

- Все хорошо! - бойко соврал Уно и, мысленно понадеявшись, что не упадет в грязь лицом в прямом смысле слова, на негнущихся ногах направился к выходу.

- Осторожнее, что ли, - пробормотал Жан.

Не прощаясь, мальчик вывалился на улицу и сразу чуть было не упал на острую щебенку, потеряв равновесие. Еще не стершееся из памяти ощущение всепоглощающей слабости вернулось, и Уно испугался, что не сможет добраться до дома без чьей-либо помощи. Будет глупо попасть на атлантов просто из-за того, что он не успеет до отбоя переступить порог дома.

- Нужна помощь? - совсем рядом прозвучал низкий, хриплый голос.

Уно повернул голову и увидел кудрявого, чуть сутулого паренька лет двадцати пяти. Светлые волосы были завиты так сильно, что походили на пружинки, задорно торчащие в разные стороны. Он бы выглядел забавно, если бы не донельзя серьезный взгляд синих глаз. Мальчик не мог понять, то ли он смотрит изучающе, то ли сочувствующее.

Уно почувствовал себя непонятным существом, выползшим из катакомб и невольно поежился.

Черный кусочек бумаги с металлически кружком по центру выглядывал из-под правой перчатки - почему-то мальчик сразу обратил внимание на эту деталь. Про черные талоны он ни разу не слышал. Вроде бы и не было таких!

- Да, мне что-то нехорошо стало, - не очень уверенно ответил Уно, поняв, что пауза затягивается.

- Ага, я заметил, - хмыкнул парень.- Еле на ногах стоишь. Давай, цепляйся за меня, помогу дойти до дома.

Тяжело выдохнув, Уно схватился за плечо незнакомца и постарался встать ровно. Мальчик не ожидал получить помощь, но отказываться было глупо. Ему нужно добраться до дома как можно скорее. Сара ведь осталась совсем одна!

Только сейчас Уно вспомнил о сестренке, и эйфория от пройденного экзамена резко схлынула. Щеки ребенка запылали. Как он мог забыть о малышке?! "Химера" затуманила его сознание.