Госпожа Деварен приняла деловой вид, как при серьезных делах.

— Ай, ай! Неужели ты воображаешь себе, что моя касса без дна? Я тебе дала четыре миллиона при выходе замуж, то есть прекрасный доход в сто пятьдесят тысяч франков, недвижимое имущество на улице Риволи и восемьдесят тысяч франков, которые благоразумно удерживаю у себя в доме и с которых даю вам проценты. Сто пятьдесят тысяч франков уже взяты и, наверно, прожиты. А мой нотариус уведомил меня, что недвижимое имущество на улице Риволи продано, но на деньги не сделано никакого оборота.

Госпожа Деварен остановилась. Она говорила с таким прямодушием, которое делало ее такой сильной.

Глядя пристально на Мишелину, она сказала:

— Известно ли тебе обо всем этом, Мишелина?

Княгиня, глубоко смущенная, так как на этот раз разговор не касался вопроса о чувстве, а о материальных делах, ответила:

— Нет, мама.

— Как же это может быть? — вскричала госпожа Деварен, — Ничего нельзя сделать без твоей подписи.

— Я дала ее, — прошептала Мишелина.

— Ты дала ее? — повторила мать с оттенком невыразимого гнева. — Когда же?

— На другой день моей свадьбы.

— Твой муж имел настолько неблагоразумия, чтобы просить тебя на другой день после брака?..

Мишелина улыбнулась.

— Он ни о чем меня не просил, мама, — сказала она. — Я сама ему предложила… Ты выдала меня замуж с условием неприкосновенности приданого.

— Благоразумно! С таким молодцом, как твой муж…

— Твое недоверие должно оскорблять его, и я стыдилась бы… Я ничего тебе не сказала, потому что с твоим характером, как я знаю, ты могла бы помешать браку, а я любила Сержа. Я подписала контракт, как ты желала, а на другой день дала моему мужу полную доверенность.

Гнев госпожи Деварен стих. Она наблюдала за Мишелиной: она хотела знать глубину пропасти, куда бросилась дочь со своим слепым доверием.

— Что же он тогда сказал тебе? — спросила она.

— Ничего, — ответила Мишелина спокойно. — Со слезами на глазах поцеловал меня. Я видела, что эта маленькая любезность шла прямо от сердца, и я была счастлива! Слушай, мама, — прибавила молодая женщина с блестящими глазами при воспоминании испытанной радости, — он может все тратить, потому что я уже заранее вознаграждена!

Госпожа Деварен пожала плечами:

— Милая дочка, — сказала она, — ты поступаешь безрассудно, скрывая все от меня, Боже мой, но что же такое есть в этом молодце, что он сводит с ума всех женщин?

— Всех? — вскричала живо Мишелина, глядя вопросительно на мать с сильным душевным беспокойством.

— Да, это только так говорится, — сказала госпожа Деварен. — Но, моя дорогая, ты понимаешь, что не могу я быть довольной всем тем, что ты рассказала мне сейчас. Слеза и один поцелуй! Черт возьми! Этим не заработаешь и одного франка из твоего приданого!

Мишелина старалась сделать новую попытку, чтобы взять штурмом возмутившееся сердце.

— Но, мама, оставь же меня быть счастливой!

— Можно быть счастливой и не делая глупостей. Нет нужды заводить лошадей для устройства бегов.

— Ах! А какие красивые масти он выбрал! — перебила Мишелина с улыбкой. — Одна вся серая, серебристая в яблоках, другая еще лучше. Одно очарование!

— Ты находишь? Что же, ты не разборчива! — сказала госпожа Деварен, воодушевляясь. — А клуб? А игра? Что ты мне скажешь на это?

Мишелина побледнела и ответила так небрежно, что матери сделалось больно:

— Стоит ли делать столько шуму из–за какого–нибудь ничтожного проигрыша?

Такая постоянная защита Мишелиной Сержа раздражала мать.

— Оставь меня в покое, — с сердцем продолжала она, — мне хорошо все известно, Он тебя оставляет одну почти каждый вечер, чтобы проводить ночи за картами с такими прекрасными господами, которые могут увлечь хоть кого угодно! Дорогая моя, хочешь ли ты, я предскажу тебе судьбу твоего мужа? Он начал с карт, потом занялся лошадьми и кончит дурными женщинами.

— Мама! — вскричала Мишелина, пораженная в сердце.

— А все эти выдумки будут оплачиваться твоими деньгами! Но, к счастью, твоя мать тут, чтобы охранять твое семейное счастье! Ручаюсь тебе, что я так направлю твоего мужа, что в будущем он пойдет по прямой дороге!

Мишелина быстро встала перед своей матерью. Она была так бледна, что мать испугалась. Дрожащим голосом она сказала:

— Мама, если ты хоть слово когда–нибудь скажешь о моем муже, берегись! Я никогда более с тобой не увижусь.

Госпожа Деварен отступила. Это уже не была более та слабая Мишелина, находящая силу в слезах, но женщина, горячо любящая и готовая всеми силами защищать любимого ею человека. Мать молчала, не решаясь более говорить.

— Мама, — продолжала Мишелина с грустью, но решительно, — это объяснение было неизбежно. Я уже заранее страдала от этого, потому что чувствовала, что буду поставлена между любовью к моему мужу и моим уважением к тебе.

— Между тем и другим, — сказала горько мать, — я вижу, ты не колеблешься.

— Это мой долг. Если бы я поступила иначе, то ты сама бы со своим здравым смыслом поняла бы, что делаю я дурно.

— О, Мишелина, могла ли я ожидать, что ты так переменишься! — воскликнула мать от отчаяния. — Как будто не ты говоришь, а кто–то другой! Безрассудная! Ты не видишь, куда ты позволяешь себя вести! Ты сама приготовляешь себе несчастье! Не думай, что слова эти внушены мне ревностью! Нет, возвышенное чувство подсказывает мне их, и в эту самую минуту я боюсь, что моя материнская любовь дает мне дар провидения. Еще есть время остановить тебя на пути, по которому ты скользишь. Может быть, ты думаешь привязать мужа своим великодушием? Нет, ты только удалишь его от себя, позволяя ему исполнять все его прихоти. Там, где ты думаешь дать ему доказательства любви, он увидит только твою слабость, Если во всем ты будешь ему уступать, он тебя скоро станет считать за ничто. Если ты будешь всегда преклоняться перед ним, берегись! Он наступит на тебя!

Княгиня гордо покачала головой и с улыбкой сказала:

— Ты не знаешь его, мама. Это настоящий дворянин: она понимает все тонкости. Поэтому можно более выиграть, если положиться на его благоразумие, чем стараться сопротивляться его желанию. Ты порицаешь поведение своего зятя, но ты его почти не понимаешь. Я это осознаю. Что поделаешь? Он совсем другого происхождения, чем мы. Ему необходима самая утонченная роскошь, которая для нас с тобой была бы не нужна, тогда как для него потеря ее была бы очень тяжела. Послушай, он очень страдал, когда был беден! Теперь он вознаграждает себя. Мы делаем некоторые глупости, это верно. Но что же из этого? Для кого ты копила богатство? Для меня. С какой целью? Для моего счастья!.. Итак, я счастлива, что могу окружить своего князя всем блеском, который к нему так идет. За это он мне благодарен, он любит меня, а любовь его для меня дороже всего на свете. Я чувствую, что в тот день, когда он перестанет меня любить, я умру.

— Мишелина! — воскликнула госпожа Деварен вне себя, нервно схватив дочь.

Молодая женщина положила тихо свою белокурую головку на плечо матери и прошептала ей на ухо едва слышным голосом:

— Не правда ли, ты не хочешь разбить мою жизнь? Я понимаю твое недовольство. Оно справедливо, я это чувствую. Ты и не можешь иначе думать, ведь ты женщина такая трудолюбивая и простая. Но я прошу тебя, принеси мне жертву: перестань сердиться: не волнуй себя разными думами, скрой в себе самой свои чувства и не говори более ничего из любви ко мне!

Мать была побеждена. Она никогда не могла устоять против этого умоляющего голоса, она никогда ни в чем не могла отказать этому розовому ротику, почти касавшемуся своими губками ее шеи.

— О, жестокое дитя, — говорила она, вздыхая, — как ты меня огорчаешь!

— Не правда ли, ты согласна, мамочка? — шептала Мишелина, бросаясь в объятия той, которая, как она чувствовала, так глубоко ее обожала.

— Я сделаю все, что ты захочешь, — сказала госпожа Деварен, целуя волосы дочери, эти золотистые волосы, которые она, бывало, так любила гладить.