Через некоторое время началась бомбежка. Падали бомбы, и конца этому не было. Земля дрожала. И в это время у Ангелы начались роды. Она кричала, молила о помощи. Незнакомка старалась ее успокоить, но сама была напугана, как и Ангела. Растерявшийся, напуганный всем увиденным, я выскочил из ямы, решив, что могу найти врача. Но вокруг меня бушевал огонь. Весь квартал был перемолот бомбами. В воздухе оглушительно ревели американские бомбардировщики. Беспомощный, я вернулся в укрытие и застал Ангелу в ужасном состоянии. Через некоторое время она умерла в родовых муках, охваченная ужасом от грохочущей вокруг бомбардировки.

Два дня и две ночи незнакомка не отходила от меня. Она помогла мне похоронить Ангелу, давала мне пить, когда меня мучила жажда. На третий день, когда я наконец пришел в себя, я посмотрел на нее так, будто увидел впервые. Я спросил, кто она, откуда и зачем пришла к нам. Она ответила, что должна была передать что-то Ангеле от ее старшего брата. Так я узнал, что брат Ангелы бежал из тюрьмы и теперь скрывается где-то в квартале Ватра Луминоаса. Луч надежды проник мне в душу. Я попросил незнакомку проводить меня к брату Ангелы.

Брат Ангелы встретил меня сердечно, как давно знакомого человека. Увидев у меня слезы на глазах, он расплакался тоже. Брат совсем не был похож на сестру. Только во взгляде у него было что-то общее с ней. Мы разговорились, он спросил у меня, что я намерен делать. Я рассказал, как убежал с фронта, и он одобрил мой поступок, сказал, что я поступил правильно, что честный человек не должен умирать на войне за интересы бояр. Я невольно вспомнил, как Ангела просила меня не вмешиваться в политику, и рассказал об этом ее брату. Горькая и, я бы сказал, ироническая улыбка промелькнула на его лице. Он ответил: «Разве возможно, чтобы ты не занимался политикой в то время, когда хозяева проводят свою политику, да к тому же кровавую? Нет, это невозможно! Рабочий должен делать свою политику, рабочую политику, иначе он пропадет, иначе он обречен на вечное рабство».

Я слушал его, понимал справедливость его слов и уже не чувствовал себя таким одиноким. Я спросил у него совета, что мне делать дальше. Он посмотрел мне в глаза и ответил: «Спрашиваешь, что тебе делать. Помогай нам. Сейчас самые сознательные рабочие готовятся к сражению. Нам нужны смелые люди. Ты можешь помочь нам». «Но чем? — спросил я». «Поможешь нам в перевозке оружия. Мы выдадим тебе документы, все, что требуется, и ты будешь действовать вместе с другими рабочими…»

Я согласился. И вот только теперь я понимаю, какое большое доверие мне оказал этот человек и как хорошо он сделал. Я начал работать. Мы часто виделись с ним и каждый раз часами вели разговор. Я стал ненавидеть фашизм, как ненавидел его он сам. Он мне многое объяснил. Да, вот так, друг, проходила моя жизнь в последние месяцы. А теперь я здесь, в окопе, и на рукаве у меня трехцветная повязка бойца «патриотической гвардии», и я знаю, зачем я здесь, знаю, почему я должен стрелять… И я буду стрелять… Гитлеровцы не войдут в Бухарест. А я…

Незнакомец не закончил фразы. Вражеский снаряд рассек воздух и взорвался неподалеку. Я услышал его слова:

— Начинается, браток…

Потом я видел, как он побежал к своим товарищам. Бывший солдат не ошибся. Начинался тяжелый бой. Гитлеровская артиллерия открыла сильный огонь по нашим позициям. Обстрел длился час, если не больше. Потом вражеская пехота пошла в атаку. Одна за другой атаки были отбиты. Рабочие из «патриотической гвардии» мужественно сражались. Я слушал грохот боя и спрашивал себя, где может находиться мой новый друг.

Я увидел его только под вечер. Гитлеровцы перешли в атаку при поддержке трех «тигров». Два танка были быстро выведены из строя, но третий на большой скорости двигался в нашу сторону. Казалось, ничто не может его остановить. И вдруг через амбразуру пулеметного гнезда я увидел человека, ползком направлявшегося навстречу «тигру». Это был мой «гражданский». Я увидел, как он поднялся и бросился со связкой гранат под гусеницы фашистского танка. Инстинктивно я закрыл глаза. Последовал сильный взрыв…

Гитлеровцы не вошли в Бухарест.

Аурел Михале

Перевал

I

Около полуночи колонна все еще продвигалась ускоренным маршем по проселочной дороге, подгоняемая пустотой, которая, все нарастая, сгущалась сзади. Ночь стояла ясная, теплая, тихая, и только изредка ее оживляло легкое дуновение ветерка. Августовское небо, прозрачное и высокое, было усыпано звездами. Низко, у самой земли, стлалась густая пелена тяжелой сухой пыли, пахнущей глиной и битым камнем, которая закрывала шоссе и поле. Полковник Матеяну, скорчившись в коляске мотоцикла, опустив голову и закрыв глаза, не мог разобраться в царившей вокруг суматохе. Но все же он отчетливо различал непрерывный скрежет идущих позади танков, глухой рокот грузовиков, переполненных солдатами, изнуренными этим медленным движением, Время сделать очередной привал давно прошло, и он знал, что измученные солдаты клюют носом в автомашинах или на ходу, уцепившись за борта грузовиков, стволы орудий, что шоферы ведут грузовики, засыпая с открытыми глазами, что тени тех, кто не поспевают за колонной, все дальше отстают от нее. Он знал, что даже минута отдыха пошла бы им на пользу, но не мог дать им этой минуты, потому что они еще не оторвались на достаточное расстояние от советских войск, которые, несомненно, устремились по их следам. Впереди, покрытые краской, мигали время от времени слабым голубоватым светом фары, и в их нечетком свете он видел шоссе с разбитыми повозками и опрокинутыми в канаву орудиями, разбросанными и искореженными касками и винтовками, перевернутыми и сдвинутыми к обочине зарядными ящиками, с разбухшими от дневной жары трупами лошадей и группами бредущих по краям канав солдат, догоняющих прошедшие накануне колонны. И чем больше он думал о том неожиданном приказе, в соответствии с которым он оставил свои боевые позиции, тем больше его охватывали страх и беспокойство, что вскоре русские его нагонят… «Если бы немцы около месяца назад не отвели свои танки для прикрытия прорыва на Висле… Однако все напрасно. Это ничего не изменило бы, все равно мы оказались бы в таком положении… А что будет теперь? Какой смысл в этом нашем марше и почему мы должны делать такой крюк, если большая дорога ведет прямо на юг?» Матеяну вздрогнул, будто наяву почувствовав, как над колонной прошла холодная волна.

Мысли снова унесли его назад, к тому оставшемуся для него непонятным моменту, когда он, выполняя приказ, был вынужден выделить одну, танковую роту для прикрытия, чтобы прикрыть остальные силы, стремившиеся оторваться от советских войск. Заняв позицию на высоте у опушки леса и закрыв выход из долины танковой ротой, которая оседлала шоссе, он спокойно и уверенно, насколько можно было в сложившейся ситуации, ожидал советские танки. Но и долина перед ним, и проходившее по долине шоссе еще много часов оставались пустыми, как полигон, на котором солдаты, изображавшие противника, еще не установили мишени. Задержка советских танков, которые были замечены уже давно, сбила Матеяну с толку, и он приказал связать его со штабом дивизии.

— Не отвечает, господин полковник, — встревожено доложил лейтенант Войня.

— Тогда со штабом армии, и побыстрее…

На этот раз командиру взвода связи повезло, у аппарата оказался сам начальник штаба армии.

— Вы где? — с беспокойством спросил начальник штаба.

— Все там же…

Матеяну коротко доложил обстановку.

— Еще раз, — торопливо перебил его начальник штаба, — место, где вы находитесь!.. Так… оставайтесь у аппарата!

Но в то же мгновение Матеяну бросил наушники и микрофон сержанту и схватился за бинокль, Долина загрохотала: на другом конце, слева, на шоссе, наконец-то появились советские танки. Они шли на полном ходу, окутанные облаком желто-серой пыли. Земля сотрясалась под их гусеницами. Обеспокоенный, Матеяну молча перевел взгляд на противоположный конец долины. Он нахмурился, пальцы его крепче впились в бинокль. Подходили все новые и новые танки, и казалось, им не будет конца. В наушниках, которые держал сержант, послышался шум, и он схватил их, не отрывая взгляда от долины.