После смерти Сян-вана [231] все чуские земли сдались Хань, не сдавалось только Лу. Тогда Хань[-ван] повел войска Поднебесной, намереваясь истребить непокорных. Но так как лусцы соблюдали церемонии и долг и готовы были стоять насмерть за своего правителя, [Хань-ван] взял голову Сян-вана и показал ее жителям владения Лу, после чего отцы и старшие братья в семьях лусцев решили сдаться.
Ранее чуский Хуай-ван первоначально пожаловал Сян Цзи владение и титул Лу-гуна, а теперь, когда он умер, Лу сдалось Хань позднее всех. Вот почему Сян-вана похоронили в Гучэне с почестями, отвечавшими его титулу луского гуна. Хань-ван объявил траур по Сян-вану и, оплакав его, уехал. Хань-ван не казнил ни одного из сородичей Сянов. Вскоре он пожаловал Сян-бо владение и титул Шэян-хоу [232]. Тао-хоу, Пингао-хоу и Сюаньу-хоу, принадлежавшим к роду Сян, было пожаловано [право] носить фамилию Лю [233].
***
Я, тайишгун, Придворный историограф, скажу так:
Я слышал, как ученый Чжоу [234] говорил: “У [императора] Шуня глаза как будто были с двойными зрачками”. Я слышал также, что и у Сян Юя тоже были двойные зрачки. Не был ли Юй потомком Шуня? [235]. [Иначе] почему бы он так стремительно возвысился?
Ведь когда дом Цинь упустил правление из рук, Чэнь Шэ первым создал затруднения [династии]; за ним, как рои пчел, друг за другом поднялись выдающиеся и храбрые люди на [156] борьбу, и не было им числа. Тогда [Сян] Юй, у которого не было ни вершка земли, воспользовался создавшимся положением, поднялся среди борозд и полей [236] и за три года, встав во главе пяти владетельных князей, уничтожил Цинь, разделил Поднебесную на части и сам жаловал владения и титулы ванов и хоу. Все управление исходило от [Сян] Юя, и он звался ваном-гегемоном. И хотя он не сохранил этого положения до конца, но подобных примеров со времени ближайшей древности не бывало.
Когда же [Сян] Юй нарушил соглашение о землях за заставами, затосковал о [родном] Чу, когда изгнал И-ди и поставил себя на его место, то стало трудно ему [отбиться] от обиженных ванов и хоу, поднявшихся против него. Он кичился своими подвигами в походах, полагался лишь на собственное разумение и не учился у древности. Действуя как ван-гегемон, он хотел одной лишь силой и военными походами управлять Поднебесной.
Прошло всего пять лет, и он погиб и лишился своего государства, найдя смерть в Дунчэне. Однако он до конца так и не прозрел и не признал себя виновным. Ошибка это! Возьмите его слова: “Это Небо губит меня, а не мои ошибки в боях [тому виною]!” Разве же это не заблуждение? [237].
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Гао-цзу был уроженцем селения Чжунъян вблизи города Фэньи в [уезде] Пэй [1]. Его фамилия Лю, второе имя — Цзи [2]. Отца его называли Тай-гуном (“Почтенным гуном”), а мать — Лю-ао (“Матроной Лю”) [3].
Следует сказать, что Лю-ао как-то отдыхала на склоне у большого озера и увидела во сне, что повстречалась с духом. В это время загремел гром, засверкала молния и вокруг стемнело. Когда Тай-гун вышел взглянуть, где жена, то увидел над ней чешуйчатого дракона. Через некоторое время она понесла, а потом родила [будущего] Гао-цзу [4].
Гао-цзу был человеком с большим носом и драконообразным лицом, с длинными усами и бородой, на левом бедре у него было семьдесят два родимых пятна [5]. Обладая гуманностью, он любил людей, охотно оказывал им благодеяния и отличался великодушием [6]. Всегда занятый большими планами, он не обращал внимания на повседневные дела по хозяйству, которыми занимались другие члены семьи. Достигнув зрелого возраста, он прошел проверку, стал чиновником [7]и был назначен на должность начальника волости Сышуй [8]. Ко всем чиновникам в управлении он относился с пренебрежением, любил вино и женщин и часто гулял у старушки Ван и матушки У в долг. Когда же, напившись, валился спать, матушка У [9] и старушка Ван часто видели над ним дракона, что весьма удивляло их. Стоило Гао-цзу купить вина и остаться гулять, как вина продавалось во много раз [158] больше [чем раньше] [10]. Видя такие чудеса, хозяйки этих кабачков в конце года обычно ломали дощечки с записями его счетов и прощали ему долги [11].
Гао-цзу часто отбывал повинности в Сяньяне и там бродил где хотел. [Однажды он] увидел циньского императора [12]и, глубоко вздохнув, сказал: “О! Вот каким должен быть великий муж!” [13]. Люй-гун — уроженец Шаньфу [14] — был в дружбе с начальником уезда Пэй. Спасаясь от мести [недругов], он приехал к нему как гость, а затем и совсем поселился в Пэй. Когда выдающиеся и храбрые мужи и чиновники уезда Пэйсянь услышали, что к начальнику уезда приехал важный гость, они все отправились к нему с поздравлениями. Сяо Хэ, который был старшим над чиновниками и ведал приемами и подношениями, предупредил всех знатных мужей [15]: “Тот, кто представится, поднося менее тысячи монет, будет посажен у главного зала [во дворе]”. Гао-цзу, занимавший должность начальника волости и всегда относившийся пренебрежительно к остальным чиновникам, тут же составил ложное представление, в котором говорилось: “Приветствую вас десятью тысячами монет”, хотя на самом деле он не имел ни одной монеты.
Когда вручили представление [Гао-цзу], Люй-гун был поражен, встал и встретил его у ворот. Люй-гун хорошо умел оценивать людей по их обличью, поэтому, увидев внешность Гао-цзу, проникся к нему большим уважением, ввел внутрь зала и усадил. Сяо Хэ сказал: “Лю Цзи, конечно, любит произносить громкие слова, но мало что способен сделать”, но Гао-цзу с презрением относящийся к собравшимся гостям, забрался на самое почетное место, не испытывая ни малейшего стыда. Когда пиршество подошло к концу, Люй-гун сделал глазами знак, настоятельно предлагая Гао-цзу остаться. Гао-цзу дождался конца гулянья, и тогда Люй-гун сказал ему: “С малых лет я хорошо умел определять людей по их внешности, я видел много лиц, но не встречал подобного вашему, Цзи. Прошу вас, Цзи, берегите себя! У меня есть кровная дочь, и я хотел бы сделать ее вашей, Цзи, верной прислужницей” [16]. Когда пиршество завершилось, Люй-ао, [159] рассердившись на мужа, сказала: “Вы всегда высоко ставили свою дочь и хотели отдать ее в жены богатому человеку. Начальник уезда Пэй в дружбе с вами, и он просил ее у вас, но вы не отдали. Как же вы теперь так необдуманно пообещали выдать ее за Лю Цзи?”. Люй-гун ответил: “Это то, о чем не дано знать детям и женщинам” и отдал все-таки дочь Лю Цзи. Дочь Люй-гуна стала [впоследствии] императрицей Люй, у нее родились [будущий] император Сяо-хуй и принцесса Лу-юань [17].
231
Сян Юй погиб в 202 г. до н. э., на пятом году формального правления династии Хань. Поскольку Сян Юй родился в 15 г. правления Цинь Ши-хуана, т. е. в 232 г., следовательно, он погиб тридцати одного года от роду.
232
Шэян — территория пожалования находилась в пределах совр. уезда Хуайань пров. Цзянсу. О Сян-бо см. также прим. 92.
233
Отношение Лю Бана к мертвому уже Сян Юю: объявление траура, похороны с почестями, даже плач по покойнику, наконец, награждения Сян-бо и других членов рода Сян владениями и титулами — соответствует принятым в то время порядкам (так поступили и с Чэн Шэ — руководителем восстания низов), говорит о том, что будущий ханьский император воздал должное своему поверженному врагу, который сыграл большую роль в победе над Цинь (об этом подробно пишет в своей монографии “Сыма Цянь — историк” Ю. Л. Кроль). Пожалование некоторым хоу из рода Сян права носить фамилию Лю, т. е. фамилию фактически царствующего дома, тоже свидетельствует о признании заслуг Сян Юя в становлении династии.
234
Чжоу-шэн — ученый ханьского времени. Кун Вэнь-сян считает его видным конфуцианцем начала Хань. Слова Сыма Цяня: “Я слышал как ученый Чжоу говорил…” можно рассматривать как свидетельство личных встреч и бесед историка с Чжоу-шэном.
235
О двойных зрачках Шуня, прозванного Чун-хуа, см. т. I, стр. 242, прим. 93. В древнем мире господствовала вера в генетическую связь правителей с мифическими героями древности. В Китае родословные всех основателен династий Чжоу, Цинь и Хань связывались с легендарными временами (см. т. I). Отсюда и попытка связать происхождение Сян Юя с легендарным Шунем.
236
Лун-му *** — “насыпи и десятины”, т. е. поля и пашни. Намек на то, что Сян Юй поднялся из не очень знатного рода.
237
Перевод эпилога главы на русский язык имеется также в книге В. М. Алексеева “Китайская классическая проза”, М., 1958, стр. 135–136.
Эпилог отражает сложное отношение Сыма Цяня к Сян Юю. В первой его части показаны быстрое выдвижение Сян Юя, успехи его в сокрушении Цинь и превращение в гегемона — фактического правителя всего Китая. Историк подчеркивает, что таких примеров история страны за последние столетия не давала. Отмечается личная храбрость Сян Юя, его прямота, верность слову. Во второй части эпилога показан крах Сян Юя, постепенное нарастание неудач, ошибки в войне, самомнение, жестокость. Гибель Сян Юя признается как бы воздаянием за его ошибки, посланным ему Небом. И в то же время нельзя отделаться от ощущения известной симпатии Сыма Цяня к герою, он словно сожалеет о его заблуждениях: “Разве же это не заблуждение?”. В литературе часто встречается трактовка личности Сян Юя лишь как человека жестокого и коварного “как представителя произвола” (в частности, см. у Кроля, стр. 182). В такой характеристике, на наш взгляд, лишь часть истины. Коварства и жестокости хватало и у Лю Бана. Даже в этой главе историк не раз упоминает об истреблении населения городов ханьскими войсками. А разве нарушение Лю Баном соглашения о границе по Хунгоу не коварство? Нет оснований идеализировать Лю Бана и излишне нагнетать краски в характеристике Сян Юя. Заключительные сцены поведения Сян Юя и его обращение с конниками снова показывают его положительные черты. Перед нами сложная человеческая личность, мастерски изображенная Сыма Цянем в 7 гл.
Глава 8
1
Ли *** — территориальная община, поселение (см. прим. 228 к 7 гл.). Термин и *** в данном контексте означает более крупную, чем ли, административную единицу — населенный пункт, город (о социальных функциях ли и и в эпоху Чжоу см. Л. С. Васильев, Аграрные отношения и община в Древнем Китае, М., 1961, стр. 106–123).
Пэй — название уезда, при Цинь входившего в состав области Сышуй (совр. уезд Пэйсянь пров. Цзянсу. См. прим. 30 к 7 гл.).
2
Подлинное имя первого ханьского императора было Бан ***. Этот иероглиф входил в число табуированных знаков. Это зафиксировано, в частности, в Ди-ван ши цзи Хуанфу Ми (см.: Ди-ван ши цзи и цунь, Пекин, 1964, гл. 7, стр. 107) и отмечено в труде Чэнь Юаня “Примеры табуированных имен в исторических сочинениях” (гл. 8, стр. 130). Цзи *** — второе имя Лю Бана. Предполагается, что так обозначалось его место среди братьев, так как цзи указывает на третьего по старшинству из сыновей (ХЧКЧ, II, 611).
3
О Тай-гуне см. также прим. 165 к 7 гл. В Ди-ван ши цзи его титулуют Тай-шан-хуаном и называют по имени — Чжи-цзя (стр. 107).
4
По одним данным, Лю Бан родился на 51 г. правления циньского Чжао-сян-вана, т. е. в 256 г. до н. э. В таком случае к моменту занятия престола ему было 56 лет, а умер он 62 лет. По другим данным, родился он в 247 г. до н. э. и умер 53 лет от роду. Ван Мин-шэн придерживается второй версии, считая, что 51-й год правления Чжао-сян-вана притянут искусственно, так как это был год смерти последнего чжоуского правителя Нань-вана. По этой версии, Хуанфу Ми, стремясь создать непосредственную преемственность от Чжоу к Хань, ввел эту дату (Ван Мин-шэн, Ши-ци ши шанцюэ — “Суждения по поводу семнадцати династийных историй”, Пекин, 1958, стр. 19–20). Установить истинные даты сейчас едва ли возможно.
Удивительные истории, связанные с Лю Баном и попавшие в главу, несомненно представляют собой дань, отданную Сыма Цянем господствующей традиции; цель этих историй — показать возвышение будущего ханьского правителя с помощью Неба, выражавшего свою волю через различные знамения (подробное исследование отношения Сыма Цяня к Гао-цзу предпринял Ю. Кроль, — “Сыма Цянь — историк”, стр. 134–150).
Цзяо-лун *** — чешуйчатый дракон (см. Гуанъя).
5
Лицо Лю Бана должно было указывать на таинственную связь его рождения с драконом, с историей о чудесном зачатии будущего императора. Расположение родимых пятен, по древним поверьям, имело тайный смысл: например, родимое пятно на бедре предвещало большие свершения, на кистях рук, на лице — могло быть предвестником несчастья. Гадатели — фанши *** составляли схемы с указанием значений родимых пятен в зависимости от их расположения на теле. Число 72 имело сакраментальный смысл. Оно соответствовало числу дней, приходившихся на период господства каждой из пяти стихий в году, числу металлов на земле, числу древних правителей, приносивших жертвы Небу и Земле на горе Тайшань, и т. д.
6
Выражение и хо жу *** истолковывается либо как “великодушный, с открытой душой” (Шаванн, Дабс), либо как “разумный, понятливый” (Уотсон). Нами взято первое значение.
7
В биографии земляка и сотоварища Лю Бана — Лу Ваня упоминается о том, что они вместе учились грамоте (ШЦ, V, 2637); таким образом, Гао-цзу с детства готовил себя не к черной работе.
8
О тине см. прим. 228 к 7 гл. Сышуй — см. прим. 107 к 6 гл. В Хань шу написано: Сы шан, т. е. “на реке Сышуй”. Там (в уезде Пэйсянь пров. Цзянсу) в свое время была найдена стела Гао-цзу и, по свидетельству Ко ди чжи, помещался храм его памяти.
9
У-фу *** в нашем переводе “матушка У”. В ханьских текстах иероглиф фу ***, равноценный *** или ***, прибавлялся к фамилии, означая “женщина, хозяйка, дама”. Чэнь Чжи приводит примеры надписей на дощечках из Цзюйяня, подтверждающих это употребление фу в подлинных документах эпохи Хань (Чэнь Чжи, Хань шу синь чжэн — “Новые исследования текста Хань шу”, Тяньцзинь, 1959, стр. 1).
10
Нами принято толкование Чжан Шоу-цзе и Чжао И, которые связывают приход Гао-цзу в кабачки с последующим наплывом посетителей (так перевели Дабс и Уотсон).
11
Во время расчетов, чаще всего перед праздником весны, записи всех расходов и долгов предъявлялись к оплате, а после расчетов ликвидировались (чжэ). Удачливые кабатчицы, изумленные особыми знаками судьбы Лю Бана, видимо, списывали его долги без оплаты.
12
В данной главе слово гуань — “смотреть” повторено дважды. Первое гуань мы связываем с цзун — “своевольно, по своему разумению, желанию” (так у Шаванна, — 2, 327), а второе — с встречей с Ши-хуаном. Однако в Хань шу знак гуань не повторяется, что меняет смысл: “позволил себе взглянуть на Цинь Ши-хуанди”.
13
Ван Мин-шэн сравнивает отношение будущих соперников к Ши-хуану. Сян Юй при виде императора дерзко воскликнул: “Этого можно свергнуть и занять его место!” (гл. 7), а Лю Бан был восхищен величием императора (“Суждения о 17 династийных историях”, стр. 17). Репликой Лю Бана историк вновь подчеркивал будущее этого человека.
14
Имени Люй-гуна в Ши цзи не встречается (титул этот упоминается в 8, 9, 18 гл.). Шаньфу — название уезда, основанного при династии Цинь. Находился на месте совр. уезда Шаньсянь в пров. Шаньдун.
15
Здесь употреблено слово дафу ***, которое относится к уездным богатеям и чиновникам, пришедшим на прием, и может быть переведено словосочетанием “знатные мужи, знатные гости”. Чжао И включает в число таких дафу деревенских богатеев — сян хао *** и влиятельных чиновников — цзянь ли ***. При династии Цинь существовал уже целый ряд титулов для низших категорий знати с этим словом: гуаньдафу ***, гундафу ***, удафу ***, цидафу *** и др. (ХЧКЧ, II, 615). Отсюда их общее наименование — дафу.
16
Примеры таких физиогномических пророчеств имеются во многих древнекитайских книгах. Философ Сюнь-цзы нападал на такого рода обычаи (Сюнь-цзы цзянь-ши, Пекин, 1956, гл. 5, стр. 47), что свидетельствует о их достаточно широком распространении. Люй-гун предложил Лю Бану свою родную дочь в качестве цзи чжоу це *** — дословно “прислужница с совком и метлой, наложница”, а в переносном смысле — “жена”.
17
Сына Лю Бана звали Ин, Сяо-хуй — его посмертный титул (о нем и Лю-хоу см. гл. 9). О Лу-юань см. прим. 164 к 7 гл.