Довернув свой самолет немного вправо, я увидел, что к Кралькину приближаются два стервятника: один сверху сзади, другой снизу, тут же отдал команду:
- Виталий, маневрируй!
Если бы он в этот момент бросил свой самолет в сторону, то сбил бы прицел «фоккеров» и остался невредимым, но, видимо, он не услышал меня. Так или иначе, только оба «фоккера» с дистанции метров в 150 одновременно открыли огонь по Кралькину. Самолет взорвался и развалился на куски.
Я следил за падающими обломками, надеясь увидеть парашютистов, но так и не дождался…
Прямо под собой я разглядел аэродром, а на нем до полусотни бомбардировщиков и истребителей. О существовании этого аэродрома мы не знали, за что и поплатились: ясно, что этот район охранялся фашистами с особой тщательностью.
Сердце у меня сжималось от горя, я мысленно прощался с Виталием Кралькиным, одним из самых близких моих друзей, как вдруг услышал:
- Командир, Зубова подбили!
Смотрю, у самолета Зубова огромная пробоина в фюзеляже. [120]
«Ну уж нет, гады!-стиснув зубы, подумал я, взглянув на снующих вокруг Зубова вражеских истребителей. - Не дам вам добить Виктора!»
Передаю по радио Деркачеву:
- «20-й», я - «21-й», уменьши скорость: надо спасать Зубова.
Пропускаю Зубова вперед и чуть выше его маневрирую «змейкой», увертываюсь от «фоккеров», и вместе с воздушным стрелком отбиваем их атаки от Зубова и впереди летящей пары.
«Фоккеры» предприняли атаку снизу. Один из них, нацелившийся на самолет Зинченко, промахнулся и выскочил впереди него. Зинченко не растерялся, успел взять его в перекрестие прицела и нажал на гашетки пушек и пулеметов. «Фоккер» загорелся и свечой врезался в землю.
За линией фронта наши зенитчики отсекли от нас преследователей, им пришлось вернуться на свою территорию. Все наши машины оказались продырявленными, а у самолета Зубова, едва он приземлился, отвалился хвост.
Настроение было угнетенное. Я не мог понять, почему капитан Деркачев, опытный боевой командир, хороший ведущий групп, смелый и решительный, в этом полете допустил ряд ошибок: не проанализировал как следует наземную и воздушную обстановку, средства противовоздушной обороны противника, характер цели, способ ее уничтожения, направление подхода к цели и ее атаки, не дождался истребителей прикрытия…
С такими мыслями пришел я на полковой разбор боевых действий за 23 октября. Этот разбор проходил, как никогда, бурно, было высказано много разных мнений, но в конце концов все пришли к выводу, что порыв души с его неодолимой жаждой победы надо сочетать с велением разума, что необходимо подчиняться не только чувству, но и трезвому, дальновидному расчету.
Через два дня после гибели Кралькина я выполнял воздушную разведку на шоссейных и железных дорогах от [121] Сольнока на Цеглед. Моим ведомым был летчик 1-й эскадрильи младший лейтенант А. Н. Доценко. Нас прикрывали четыре «лавочкина». На этот раз полет оказался весьма удачным: мы не только сфотографировали заданные объекты, но на одной из железнодорожных станций подожгли два состава; не только обнаружили аэродром, но, воспользовавшись тем, что наше появление было для немцев полной неожиданностью (они не успели ни поднять на воздух дежурных истребителей, ни открыть зенитный огонь), подожгли на стоянке три вражеских самолета.
- Это им за Кралькина, за других наших товарищей! - сказал я Мише Горбунову. - Так сказать, задаток, завтра они получат сполна…
Назавтра обнаруженным нами аэродромом занялся братский - 130-й гвардейский ШАП нашей дивизии. Штурмовики уничтожили большое количество «мессеров», но и сами не досчитались нескольких самолетов…
С начала Ясско-Кишиневской операции наша 2-я эскадрилья потеряла почти половину своего летного состава. Бесконечно жаль славных боевых друзей - Кралькина, Соболевского, Житникова и других моих товарищей, о которых всегда вспоминаю с душевной болью и о которых хочется сказать словами поэта Сергея Острового:
Холмы у памяти покаты,
Но пусть, сгоревшие в огне,
Солдаты, мертвые солдаты,
Живут с живыми наравне…
Будапештская наступательная операция
29 октября 1944 года мы приступили к Будапештской наступательной операции. Началась она с авиационных ударов по вражеским войскам и опорным пунктам. Следом мощный удар по врагу нанесла артиллерия.
Теперь дело было за наземными войсками. И они [122] успешно, хотя и с тяжелыми боями, продвигались вперед.
Нашей задачей сделалось преследование и уничтожение отступающих фашистов.
С радостью отмечали мы на своих полетных картах новые рубежи, занятые советскими войсками. По этим отметинам можно было с уверенностью сказать: прорыв удался!
Мы знали по прошлому опыту, что, если в первый день наступления войска не продвинутся на 9-12 километров, считай, наступление захлебнулось: не удалось пробить главную полосу обороны противника. В следующие два-три дня роты и батальоны будут редеть, обескровливаться, артиллерия почти безрезультатно израсходует боеприпасы, накопленные за многие дни обороны, застынут на исходных позициях танки… Еще рывок - и вот уже иссякли последние резервы. Это - на земле. А мы - в небе - будем вылетать все реже и реже, все меньшими группами: скажутся и наши потери.
Верный признак: если несколько дней в начале наступления мы продолжаем боевую работу на прежних рубежах, значит, значительного продвижения наземных войск на сей раз ждать не приходится. Значит, все чаще нас будут посылать на уничтожение подходящих резервов противника. Если немцы не перейдут в контрнаступление, нас как резерв на короткое время оставят в покое для пополнения летным составом и самолетами. А там - «Слушай приказ!…» - и вот мы уже на другом участке фронта, а то и на другом фронте в полной боевой готовности исполнять то великое и священное, к чему все мы призваны и что кратко отлито в команду: «В атаку за мной!» На то мы и летчики-гвардейцы штурмового авиационного корпуса резерва Верховного Главнокомандования!…
Итак, прорыв на Будапештском направлении, по всем признакам, удался.
Нашей работе мешали плохие метеоусловия, однако мы с утра до ночи наносили противнику удары мелкими [123] группами, звеньями, парами. Мы не давали гитлеровцам возможности вести организованную оборону даже в заранее подготовленных опорных пунктах.
Войска 46-й армии и 2-го механизированного корпуса за два дня наступления продвинулись на 30-40 километров, а 7-я гвардейская армия вышла на западный берег Тиссы, захватила там большой плацдарм и вскоре заняла город Сольнок.
Чем ближе Будапешт, тем сильнее сопротивлялся враг. Воздушные бои велись непрерывно. На подступах к венгерской столице в небе вновь появилась немецкая авиагруппа «удет»; иной раз перевес сил в воздухе оказывался на стороне немцев.
Хотя гитлеровские войска были уже не те, что в прежние годы, но на отдельных участках фронта, в частности на Будапештском направлении, они сопротивлялись отчаянно. Мы несли ощутимые потери.
У нас стало не хватать самолетов, приходилось летать на боевые задания по очереди.
…Погода совсем испортилась: затяжные моросящие дожди сменялись туманом. Прежде сухой канал дренажной системы почти доверху наполнился сточными водами, на летном поле стояли лужи, попадешь в них на взлете или при посадке - жди неприятностей…
Полк томился без настоящего дела в наземных учебных занятиях. Даже нас, разведчиков, реже посылали на задания. Летчики толпились у синоптической карты в надежде на хороший прогноз погоды. Но он неизменно оставался плохим…
Как раз в это время пришло радостное сообщение, что на гвардейском знамени нашего полка появился орден Суворова III степени. Удостоены наград и наиболее отличившиеся летчики, воздушные стрелки и специалисты технической службы. Меня наградили орденом Александра Невского.
2- й штурмовой авиационный корпус был преобразован [124] в 3-й гвардейский, Смоленский, ордена Красного Знамени штурмовой авиационный корпус.