Что такое? Сквозь облака дыма и пыли вижу развороченный пустырь: ни станции, ни вагонов, ни грузовиков, ни людей… Стало понятно, почему так подбросило мой самолет: в вагонах были взрывчатка и боеприпасы, их разрушительная мощь, разбуженная нашими бомбами, в буквальном смысле слова смела с лица земли железнодорожную станцию и все, что при ней находилось.
На другой день, во время воздушной разведки, в районе Таты мне показалась подозрительной та ярость, с какой набросились на нас немецкие зенитки - это была сплошная стена огня.
«Что же у них тут такое важное, что они так усердно прикрывают?» - подумал я, ежесекундно маневрируя, чтобы лишить зенитчиков возможности пристреляться. Вглядевшись, обнаруживаю, что зенитки выстроились в почти правильный круг, а посредине этого круга закомуфлировано десять огромных емкостей для горючего.
Такое бензохранилище - ценная находка! Мысленно привязываю это место к наземным ориентирам и поворачиваю к дому. Но зенитчики все-таки сумели пристреляться [134] к моему самолету: разрывы снарядов все ближе и ближе. И вот - удар, треск - мне в лицо брызнули осколки лобового бронестекла… Видимо, зенитчики в первый момент посчитали, что сбили меня, а когда увидели, что Ил улетает, я был уже вне досягаемости их огня, хотя вел самолет почти вслепую: нестерпимая резь в глазах не позволяла поднять веки.
Передаю моему ведомому младшему лейтенанту Виктору Зубову, который теперь летает со мною постоянно:
- «22-й», я - «21-й», выходи вперед и веди меня домой: я плохо вижу.
Зубов вышел вперед, я кое-как различал силуэт его Ила. Над нашим аэродромом Виктор завел меня на посадочный курс, а руководитель полетов на старте подсказал мне по радио, и я благополучно произвел посадку. Подрулив к стоянке, остановил самолет и выключил двигатель. Тут подбегают ко мне механик Женя Вигура, техник звена Вася Байрачный, техник эскадрильи Афанасий Таран и еще несколько наших ребят. Они примчались, прослышав, что я ранен, и буквально на руках вынесли меня из кабины изрешеченного осколками самолета.
- Да что вы, братцы! - пытался я протестовать. - Сам дойду: у меня руки-ноги в порядке, только вот глаза…
Признаюсь, в глубине души мне было приятно, что товарищи относятся ко мне с такой горячей заботливостью и даже любовью.
* * *
- С глазами, слава богу, обошлось, - сказал мне полковой врач. - Но мне внушает тревогу ваше общее состояние. Я доложил командиру полка, что лейтенант Клевцов сильно переутомлен и нуждается хотя бы в кратковременном отдыхе.
- Напрасно, товарищ военврач, - ответил я. - Сейчас не время думать об отдыхе. Пока не добили фашистов полностью - мое место в строю. Отдыхать буду после победы, если посчастливится дожить. [135]
Однако командование рассудило иначе: был отдан приказ срочно отправить меня в Гедели. В этом местечке в имении бывшего правителя Венгрии Хорти недавно был открыт дом отдыха для летного состава 5-й воздушной армии.
Доставить меня туда на самолете связи поручили заместителю командира 3-й эскадрильи капитану Александру Ивановичу Кудапину. Ему в то время было уже 43 года, он считался одним из старейших летчиков Военно-Воздушных Сил. Он говорил нам, что до войны был личным летчиком Кагановича. Саша, как дружески называли его в полку, отличался вспыльчивостью и повышенной экспансивностью. В боевом полете, стоило появиться истребителям противника, нервы у Кудапина не выдерживали: он, как правило, выскакивал впереди ведущего группы. Летчики подшучивали, что в его руках всякий самолет становится истребителем.
… Машина, на которой нам предстоит лететь, - самолет связи По-2. Кудапин садится в переднюю кабину, я - на правах пассажира - в заднюю. Закрепляя привязные ремни, Саша и мне напоминает:
- Ваня, не забудь про ремни.
Я беспечно машу рукой:
- Ну их! Тут и лететь-то всего ничего… Не успеем подняться, как уже пора будет садиться - каких-то шестьдесят километров…
Полет и в самом деле оказался недолгим: вот уже виден дворец Хорти. По привычке, хотя и из кабины пассажира, поглядываю вперед, отыскивая площадку, на которую можно было бы посадить наш По-2. Вижу, непосредственно над Гедели низко висят черные мощно-кучевые облака, которые со стороны севера как бы сливаются с землей. Чувствуется, что мы попали в зону восходящих и нисходящих воздушных потоков: самолет начало потряхивать, сначала чуть-чуть, потом все сильней и сильней. Черная стена облачности неудержимо надвигается, словно [136] хочет проглотить нас. Только я успел подумать, что вряд ли нам удастся сесть непосредственно в Гедели, как вдруг самолет камнем бросило вниз, а я, как сидел, держась за козырек кабины, так и остался в воздухе метрах в пяти над самолетом с оторвавшимся козырьком в судорожно сжатых руках. Все дальнейшее произошло в секунды, но, если разобрать поэтапно, дело было так. Отчетливо помню, что я почему-то не испугался, хотя ситуация была, прямо скажем, не из лучших. Глянув вниз, увидел под собой самолет, а метрах в ста под ним - землю-матушку.
«Высоко, - как-то отстраненно подумал я. - Без парашюта - неминуемо расшибешься… Летал-летал - на тебе!…»
Я не сразу стал падать вертикально на землю, хотя она, как ей и положено, притягивала к себе: на меня одновременно действовала сила инерции, и поэтому я летел в воздухе по сложной кривой: вниз и вперед.
В какое- то мгновение восходящий поток воздуха подбросил самолет вверх, наши траектории пересеклись -и я оказался на левом крыле, чуть сзади кабины. Однако меня тут же сдуло, и я лишь в последний момент успел ухватиться рукой за расчалку.
Между тем ничего не подозревающий Саша развернул машину на обратный курс, решив вернуться на свой аэродром. Спустя некоторое время, чрезвычайно довольный тем, что прекратилась болтанка, он с улыбкой оглянулся на заднюю кабину… Трудно передать всю гамму чувств, отразившихся на его лице: сначала крайнее удивление, потом испуг - он побледнел и с ужасом смотрел на пустую - без козырька - кабину. В полном смятении глянул он через другое плечо - и увидел меня, свисающего с левой плоскости. Не знаю, что в тот миг он ощутил с большей силой: страх, что я сейчас сорвусь, или радость, что я все-таки тут.
Саша прибрал обороты мотора, чтобы до минимума уменьшить скорость полета, и ласково мне говорит: [141]
Последние бои
(Отсутствуют страницы 137-140)
- Я - «21-й», атакуем эшелоны на железнодорожной станции. Всем стрелять по цистернам.
Закончив противозенитный маневр, энергично перевожу самолет в пикирование. Вот в перекрестии прицела цистерна. Стреляю длинными очередями - цистерна вспыхивает, к небу взлетает столб пламени. Остальные штурмовики тоже спикировали на станцию - оба эшелона охвачены огнем.
Наблюдая работу группы, я обратил особое внимание на грамотные и смелые действия младшего лейтенанта Бориса Балаева. Этот летчик отлично держался в строю, посланные им бомбы и снаряды ложились точно в цель. Забегая вперед, скажу, что после войны, как толковый командир-организатор, Балаев быстро вырос до командира эскадрильи. Уволившись в запас по сокращению, продолжительное время работал в Ижевском аэропорту диспетчером, потом трудился на механическом заводе. Скончался в феврале 1985 года.
С этого задания не вернулся самолет под № 27, который пилотировал молодой летчик Василий Плотников. Позже мы узнали: подбитый зениткой, он, тяжело раненный, ушел в сторону наших войск, стал кружить, подыскивая подходящую площадку для посадки. Хорошей площадки не оказалось, и летчик решил сесть на небольшую с убранными шасси, но на заходе не рассчитал и врезался в дом. Младший лейтенант Василий Георгиевич Плотников и его воздушный стрелок старший сержант Николай Никифорович Василенко погибли.
К исходу следующего дня мы узнали, что соединения 7-й гвардейской армии генерала М. С. Шумилова во взаимодействии с моряками Дунайской военной флотилии штурмом овладели Братиславой. Было радостно сознавать, что в этом успехе есть и наш вклад.