Под вечер 18 октября я выполнял воздушную разведку. На восточном берегу Тиссы, километрах в 40-45 к северо-западу от города Сарваш, обнаружил немецкую группировку - до сотни танков и автомашин. На земле шел бой. По информации штаба дивизии, весь восточный берег Тиссы на этом участке был занят нашими войсками. Между тем я видел ясно, что противник в развернувшемся бою, имея явное численное превосходство, теснит наши части. Обо всем этом я сразу же доложил командованию, как и о других разведданных.

На другой день, едва проснувшись, почувствовал, что сильно простужен. Оно и немудрено: уже давно мои сапоги настолько прохудились, что я постоянно ходил с мокрыми ногами. Пришлось идти к врачу, а потом - уже в десятый раз - к старшине попросить поменять мне сапоги или хотя бы старые починить. Короче говоря, в этот день на воздушную разведку вместо меня вылетел штурман полка гвардии майор Константин Филиппович Воробьев.

Взлетев и набрав высоту, он доложил фактическую погоду по маршруту, после чего замолчал наглухо. Все попытки вызвать его на связь успеха не имели…

Только через несколько дней вернувшийся на аэродром воздушный стрелок Воробьева рассказал, что произошло. Мы узнали, что в тот день Воробьев на малой высоте вышел к Тиссе, пролетел вверх против течения несколько километров, убедился в том, что погода нелетная для боевой работы, и тут вышел на немецкую группировку, ту самую, что я обнаружил накануне вечером.

Танки двигались на восток. Воробьев захотел убедиться, что это действительно немцы, и стал выполнять вираж. Зенитки открыли по нему огонь, и прямым попаданием [111] снаряда в кабину самолета его ранило в обе руки. Машина оказалась неуправляемой. Однако майор изловчился и, действуя локтевыми суставами, сумел посадить самолет с убранными шасси на вспаханное поле.

Воробьева вместе с воздушным стрелком подобрали на дороге, к которой те вышли, местные крестьяне. Они на повозке доставили летчиков в ближайший медсанбат советских войск.

Встретиться с майором Воробьевым мне довелось только в мае 1945 года во Львове, где я с группой летчиков получал новые самолеты. Воробьев лежал там в госпитале. Левая рука так и осталась искалеченной, правую врачам удалось спасти. Но с авиацией Константину Филипповичу пришлось распрощаться…

* * *

… Итак, мы ждали от Воробьева данных о погоде в районе боевых действий, а он молчал…

Внезапно со стороны дороги, проходившей неподалеку от аэродрома, но едва различимой сквозь сетку моросящего дождя, послышался какой-то шум.

Командир полка Давыдов послал штабного офицера выяснить, в чем дело. Тот вскоре вернулся и доложил:

- Оборона, где находились румынские части, прорвана, наступают немецкие танки. По дороге бегут румынские войска, автомашины вязнут в разъезженных колеях.

Ближе к вечеру паника на дороге усилилась. Нам из штаба дивизии поступило приказание занять круговую оборону.

Наступила ночь. Мой однополчанин старший техник 2-й эскадрильи Афанасий Ананьевич Таран уже в послевоенные годы очень достоверно описал события той ночи в письме, адресованном Ф. Ф. Бахиреву:

«Никто не спит. Авиация превратилась в наземные войска. Аэродром - опорный пункт круговой обороны. Самолеты как огневые точки. Бортовое оружие пристреляно по участкам вероятного появления врага. Воздушные стрелки [112] - в кабинах за пулеметами. Зенитные орудия - противотанковые пушки. Впереди самолетов окопались бойцы с противотанковыми гранатами. Выставлено боевое охранение. Действует наземная разведка…»

К утру ничего существенного не произошло. Немцы были остановлены подошедшими советскими войсками. Но им все же удалось окружить небольшую группу наших войск. Из штаба дивизии поступило распоряжение нашему полку срочно разведать сложившуюся обстановку, а также сбросить вымпел в район окружения - для моральной поддержки наших солдат и офицеров. Для выполнения этой сложной боевой задачи приказали выделить самый опытный экипаж.

Командир полка Давыдов вызвал к себе командира 2-й эскадрильи Деркачева и меня (я к тому времени был уже заместителем командира эскадрильи). Ознакомив нас с поставленной задачей, Давыдов сказал, что намерен поручить ее выполнение Клевцову, и спросил на этот счет мнение командира эскадрильи.

- Согласен, - отозвался Деркачев, - кандидатура подходящая.

- Значит, решено. - Давыдов повернулся ко мне: - Как думаете выполнять задачу?

После небольшого раздумья я сказал:

- Считаю, что надо вылететь не парой, как обычно, а четверкой Илов под прикрытием истребителей. Действую так: вывожу четверку в заданный район на высоте 1000 метров. После этого я один снижаюсь до минимальной высоты, визуально просматриваю местность и с прицельной точностью сбрасываю вымпел. Оставшиеся на высоте Илы под командой Кралькина кружатся над этим районом, подавляя зенитную артиллерию, а истребители прикрывают их и меня от атак истребителей противника.

Давыдов и Деркачев одобрили мой план.

- Тогда вот вам, товарищ Клевцов, вымпел!-сказал командир полка. - Прочтите, что на нем написано - и вы [113] поймете, что от вас во многом зависит судьба наших ребят, попавших в окружение.

Он подал мне привязанный к небольшому камню кусок кумача. На нем было написано: «Товарищи, держитесь! Ведите бой в окружении. К вам идет помощь!»

- Истребители прикрытия пристроятся к вам, когда вы отойдете от аэродрома. Позывной ведущего - «Ястреб-30». Есть вопросы?

- Вопросов нет, все ясно, товарищ командир!

- Тогда идите, поставьте задачу всем летящим экипажам - и вылетайте. Желаю успеха.

В успехе я не сомневался, надеясь на свой опыт и опыт воздушного стрелка Михаила Горбунова. Надо сказать, что роль воздушного стрелка при определении принадлежности войск поистине неоценима. Дело в том, что летчик не имеет возможности детально рассматривать землю: он пилотирует самолет, ориентируется на местности, выполняет противозенитные маневры. Другое дело воздушный стрелок: он свободен от этих обязанностей, поэтому имеет возможность наблюдать за землей и, зная отличительные признаки своих и чужих войск, с уверенностью их опознает. Летчик, используя данные своих наблюдений и доклады воздушного стрелка, получает полное представление о наземной обстановке.

Десять минут спустя мы были уже в воздухе и с набором высоты взяли курс в заданный район. По радио запрашиваю ведущего группы истребителей:

- «Ястреб-30», я - «Сокол-21». Как слышите? Сообщите готовность.

- «Сокол-21», я - «Ястреб-30», слышу хорошо, вас вижу, пристраиваюсь, все нормально.

Прилетев в заданный район, я, как и было условлено с экипажами Илов, энергичным разворотом отваливаю от группы и снижаюсь. Слышу по радио взволнованный голос:

- «Сокол-21», я - «Ястреб-30», куда ты?!

Выходит, истребителей не предупредили о характере [114] моего необычного задания. Вот те раз! Но вдаваться в объяснения некогда, отвечаю коротко:

- Выполняю задание.

Приближаюсь к земле:

- Миша, смотри в оба!

Впереди небольшой населенный пункт, вижу до сорока танков, автомашин и до батальона пехоты.

- Шинели зеленые, на бортах техники - кресты, люди разбегаются, - докладывает Горбунов. - Немцы!

В подтверждение этого внизу застрекотали зенитные пулеметы и «эрликоны».

Уходим от греха подальше, а километра через три на опушке леса видим еще какое-то скопление войск: несколько артиллерийских орудий, 10 танков, 15 автомашин и до двух рот пехоты.

Горбунов докладывает (впрочем, я и сам все отлично вижу, так как лечу на минимальной высоте):

- Шинели серые, на бортах - звездочки, люди машут руками и шапками. Наши!

Так в течение 20 минут мы облетели весь заданный район, я имел полную ясность относительно расположения наших и вражеских частей и их численности.

Осталось сбросить вымпел.

- Миша, сбросишь вымпел по моей команде - не промахнись!