Изменить стиль страницы

— Мама, ведь ты не думаешь… — Лицо его покраснело, и он добавил: — Ведь это было давно. И вообще теперь не до этого, у нас другие заботы…

Янко украдкой взглянул на часы. Была половина третьего. Он резко поднялся со стула.

— Мне надо идти, пока не вышли подводчики.

Мать встала с лавки и схватила сына, за руку:

— Нет, Янко, подожди, ведь не сразу же…

— Не могу, мама.

— Ну хотя бы до завтра… Я сварю обед, хорошей лапши…

— Пойми, мама, — начал объяснять Янко. — Я приехал сюда попрадским экспрессом, а в поезде меня узнал мой бывший командир. Этакая дрянь! Я должен был быстро… — он удержался от слова «выпрыгнуть», чтобы не слишком перепугать мать, — быстро сойти. Потом мне попался грузовик. Здесь меня могут выследить.

Конечно, задерживать его дома было неразумно. В горах он будет в безопасности. Но в ней взбунтовались материнские чувства. Подобно вышедшему весной из берегов горному потоку, горячая и слепая любовь затмила ее разум. Она так долго не видела сына, а теперь он здесь, рядом с ней. Нет, не может она его отпустить. Если бы он остался хотя бы на часик-другой! А когда начнет светать, идти ему будет легче.

— Поешь еще, вздремни часок, — упрашивала она. Ей хотелось, чтобы Янко заснул и она смогла бы насмотреться на него. А что, если он погибнет в горах, ведь там он не будет сидеть просто так!

— Не бойся, я вернусь к тебе, — понял ее Янко. Но у матери защемило сердце: какой он непреклонный, как изменился, стал будто чужим ей. Но потом она испугалась этой мысли. Махнула рукой, как будто хотела отогнать назойливую муху.

«Ой, какая я глупая, думаю только о себе, — убеждала она себя. — Ведь здесь его и в самом деле схватят».

Легче стало на душе, и она понемногу успокоилась. Когда Янко оделся и крепко обнял ее, мать обрадовалась его ласке.

Она вышла с ним во двор. Ей пришло в голову, что она ничего не дала сыну с собой. Она вернулась и вынесла ему кусок хлеба с маслом.

Янко беспокойно хмурил брови и смотрел на часы. Он хмурился потому, что оказалось — о самом главном он и забыл.

— Да, мама, — сказал он, — обо мне никому ни слова, только Имро передай, чтобы в воскресенье утром пришел к лесной сторожке. Я буду там.

Когда он обнял ее во второй раз и ушел, мать застыла, как одурманенная. Она терла виски ладонью, как бы желая убедиться, что это не сон. Подождала, пока Янко скрылся за калиткой, а потом неуверенным шагом прошла через двор и вернулась в кухоньку.

На столе стояло блюдце и лежала шкурка от сала. На недавно вымытом полу у дверей остались мокрые следы. Она подошла к столу и оперлась руками на спинку стула.

«Да, Янко был здесь, это не сон», — осознала она и от радости заплакала.

3

После проливного майского дождя, хлынувшего в ночь на воскресенье, небо прояснилось. Зажглись зеленоватые звезды, чистые и блестящие, как будто вымытые дождем и высушенные ветерком, который тихо шелестел в молоденьких ярко-зеленых листьях орешника. Над горами взошла луна, и в ее серебристом свете забелели высившиеся над ароматным можжевельником скалы на Солисках. Низкая отава с нежными цветами тянулась к елям, из-за которых раздавались редкие глухие удары. Серая струйка дыма столбом поднималась в вышину и рассеивалась в освещенной луной и тысячами звезд ночи.

У высокой скалы тлел костер. Янко Приесол подбросил в него полную охапку сухого хвороста и уселся на кожаное пальто рядом с курчавым Имро Поляком. Пламя озарило его лицо с решительными, резко очерченными губами.

— Смотри, Имро, не забудь, — сказал он, — завтра же договорись с Газухой и дедом, чтобы дали нам знать, если придут солдаты. Там, на востоке, они приходили в горы раза три… Ну а настроение на фабрике хорошее? — Он вспомнил, что уже спрашивал парня об этом, и поэтому сразу же добавил: — Мы должны привлечь молодежь, не забудь…

Имро поморщился и махнул рукой:

— Куда там! Она нынче годится только для танцев. На уме одни проказы.

— Ну, это уж ваша вина, — отрезал Янко. — А что Юрко Врбенский, почему он не пришел копать землянку?

— Заходил я к нему, да разве он пойдет? Нога, говорит, у него болит.

— А молодой Плавка?

Имро снова махнул рукой и заворчал:

— Как же, Плавка… Пахать он, говорит, должен, для этого его якобы и из армии отпустили.

Янко негодовал. Как же это так? Трали-вали, а когда надо — вот тебе, пожалуйста! Он вспомнил колхозников: старики уже, некоторые инвалиды, а ведь помогали чем только могли.

— Несознательная у нас молодежь, — сказал Янко с грустным выражением лица. — Я разговаривал с людьми: народ кроткий, как голуби. Как будто не знает, как немцы у нас хозяйничают. Не понимаю, как он так может, этот Врбенский?

— Ну что я могу поделать? — задумчиво ответил Имро и провел рукой по кудрявым волосам. — Тебе легко, грамотному, опытному, а нам каково?

Янко сжал зубы. Кто же пойдет в горы, если все так рассуждают? Одни не знают что к чему, у других сердце всегда в пятках. Хорошо, что здесь их уже трое. Но Моравчик ему не нравится. Он все время прячется. Да и Йожко Пятка не лучше. Он, правда, завербовал Моравчика из армии, но вчера, увидав в долине двух жандармов, испугался. Имро с Сохором очень хотели бы остаться, но они пока приносят больше пользы в Погорелой. Оба, конечно, в прошлом солдаты, у Имро даже были нашивки… Надо, однако, поторопиться с землянками и доставить в горы ребят. Ведь через две недели прибудет советский командир.

— Знаешь что, — вывел его из задумчивости Имро, — сходим за Милкой Пучиковой и вместе что-нибудь придумаем. Это боевая девушка, и ума у нее, пожалуй, больше, чем у иного парня.

— Милка? — удивился Янко и вспомнил подругу своего детства. — Интересно, интересно! Если бы ты не напомнил, я бы совсем забыл о ней. А где она теперь?

— Работает в компосесорате [3]. Мать ее тоже участвует в нашей работе. Это она помогала мне с листовками. Меня посадили, а ее даже не заподозрили.

— Ну, она всегда была шустрой. Еще детьми мы помогали собирать средства на Испанию, — оживился Янко. — Помнишь, Имро? Она и тогда ловко выходила из положения. Но все это были лишь детские забавы.

Янко снова замолчал и задумался. Он почувствовал на себе тяжкий груз ответственности. Он должен был создать сильное партизанское подразделение и ждать приказа. Но как его создать? Как привлечь ребят, которые не видят дальше своего носа? С чего начать?

Пока Имро раздувал костер, высоко в небе зажглись две голубые звезды. Казалось, что они все увеличиваются. Более того, движутся. Их голубой свет четко выделялся среди зеленоватых огоньков остальных звезд, а постепенно они стали отличаться от них и величиной. Над горами грохотало так, как бывает, когда приближается гроза, потом грохот перешел в рокот, и вдруг, будто ночью взошло солнце, яркое сияние озарило темные верхушки елей и поляну. Когда сияние погасло, рокот усилился, потом стал слабеть, перешел в гул, а металлическая песня мотора долго еще отражалась от скал.

Голубые огоньки превратились в точки и скрылись за вершинами. Снова воцарилась тишина, только лес шумел, а над сосной по ту сторону поляны колюче засветились зеленые глаза совы.

Янко и Имро долго стояли, обратив лица к звездам. Вспыхнула ветвь в костре, и мимолетный блеск голубоватых, с розовыми концами язычков пламени осветил их. Янко подтолкнул Имро и взорвался:

— Наши! Ей-богу, наши! Я сразу же увидел! — начал объяснять он, взволнованный. — Это советский самолет!

— В самом деле? — просиял Имро.

— Я их узнаю по гудению моторов, — ответил Янко, положив руку на плечо друга. — Мы должны были разжечь костры треугольниками.

Из лесной сторожки выбежали трое мужчин. Костер выхватил из темноты их лица: двое молодые, такого же возраста, что и Янко, третьему, с продолговатым лицом и большим орлиным носом, было больше сорока.

— Ну что, Ондро? Видели? — обратился Янко к Ондро Сохору, рабочему с лесопилки Газдика.

вернуться

3

Совместное владение землей, лесом и т. п. — Прим. ред.