Мне кажется, это краткое отступление достаточно характеризует качества Васильева и всего экипажа его танка Т-34…
…Получив третье донесение Васильева, весь танковый полк устремился за его танком. Пехота рванулась следом, и сразу, за стеной надолб, наступающие растеклись в стороны, расширяя прорыв. С восьмидесяти — стометровой дистанции танки разрушали огнем противотанковый ров, надолбы на его дне были быстро подорваны и разрушены. Пехота кинулась штурмовать проволочные заграждения, накидывая на них доски, шинели, плащ-палатки — всё, что попадалось под руку.
Волна наступления от центра быстро растекалась по всему фронту штурмуемого участка. Умолкали минометы и пулеметные точки противника, вражеские солдаты и офицеры, захлестываемые штурмом, падали убитыми на дно траншей и сплошных воронок. Взлетел на воздух первый железобетонный дот, один за другим под гранатами и снарядами разваливались дзоты. Время не ощущалось. Линия укреплений сминалась и разрушалась во многих местах. По трупам врагов танки ворвались на окраину Кутерселькя. Пехота майора Колиуха поспешила в обход Кутерселькя с севера и северо-запада, атаковала укрепленную школу и дома поселка.
К середине дня Кутерселькя была полностью окружена, солдаты майора Колиуха уничтожали финнов во всех опорных пунктах окруженного участка, а сквозь него вперед устремились свежие стрелковые подразделения подполковника Королева, примкнувшие к продолжавшим сражение танкам. Со взятием Кутерселькя мощная, казавшаяся противнику неприступной, линия обороны прорвана. Только в самой Кутерселькя было взято двадцать три железобетонных дота. Захвачено много трофейных орудий, минометов и пулеметов. Части составлявших гарнизон Кутерселькя 53, 57 и 58-го финских полков и 200-го «добровольческого» полка эстонских фашистов разгромлены. Взяты пленные.
Надо сказать, что Гитлер, дав приказ этим частям держаться любой ценой, одновременно приказал командиру фашистской бронедивизии Лагусу (танки и самоходные орудия) бить по финнам, если они дрогнут под напором советских войск. Наши части не дали Лагусу, двинувшемуся от Лийколы, выполнить этот изуверский и предательский приказ Гитлера.
Слева от Кутерселькя вторая оборонительная линия противника была взломана сегодня же, 14 июня, и в нескольких местах прорвана другими нашими — частями, взявшими опорные пункты Ярви, Мустолово, Револомяки и Кортикюля.
Наступающие войска двинулись дальше, к третьей оборонительной линии врага — к линии Маннергейма…
До 10 часов вечера мы — Ганичев, Ланской и я, — забыв об утомлении и опасности, переходим от подразделения к подразделению, наблюдаем происходящее, расспрашиваем об обстановке, делаем записи…
Наша задача сейчас — домчаться до узла связи, написать и передать в редакцию сегодня же ночью наши корреспонденции.
Завтра они должны быть опубликованы: Ланского — в «Ленинградской правде», Ганичева — в «Правде», а моя — через ТАСС — во всех газетах страны.
17 июня
Я опять с Ганичевым. Спутник он превосходный — спокойный, уравновешенный, дружески вежливый, отличный товарищ.
Горизонт чист. За горизонтом — Балтика, подступающая к Карельскому перешейку мелким прибоем голубого Финского залива. Отлогий песчаный берег усеян гранитными валунами. Кое-где из воды черными точками выступают отдельные рифы. До войны купальщикам долго нужно было идти от берега, чтоб погрузиться в ласковую воду по пояс. Нынче на тоненькой бесконечной ленте пляжа нет никого, — берег залива минирован, окаймлен на всем своем протяжении рядами колючей проволоки.
Каждые сто-двести метров рогатки колючей проволоки выстраиваются в каре. Внутри каждого каре виднеется дзот; он похож на паука, вытянувшего во все стороны длинные ножки, похож потому, что от него в стороны и в глубь лесистого берега тянутся узкие ходы сообщения. В каждом дзоте три года подряд сидели настороженные наблюдатели. Они видели на горизонте серые полоски русских фортов, они разглядывали в бинокли купол Кронштадтского собора, они боялись морского десанта и губительного огня советских морских батарей. Теперь здесь безлюдно.
Вдоль самого берега, сразу за колючей проволокой и строем деревьев, бежит, извиваясь, гладкое Приморское шоссе. С обеих сторон стоят веселые разноцветные дачи. Они то вытягиваются в линию, прерываемую садами и рощами, то группируются в маленькие поселки. За ними направо — сплошной стеной тянется лес: ели, березы, осины и ольхи с рябиной, жимолостью, калиной, крушиной и всем многообразием других кустарников. По ветвям деревьев не прыгают белки, не видно птиц, — животные и пернатые удалились в самую глушь лесов.
Многие дачи вдоль шоссе сожжены и разбиты. Сегодня в них располагаются наши командные пункты, штабы, столовые, госпитали, базы снабжения. Вокруг них на несколько часов становятся лагерем наступающие подразделения. Сквозь ветви деревьев повсюду видны бесчисленные танки, орудия, автомашины.
Им некогда задерживаться надолго: заправятся, перегруппируются, вновь вытягиваются на шоссе в линию, чтобы двигаться дальше. Всё Приморское шоссе, на десятки километров, — непрерывно движущийся поток боевой техники. На борту пятитонного, переполненного солдатами грузовика мелом выведена аккуратная надпись: «Станция назначения — Выборг». «Вперед, на Выборг!» — написано на гигантских стволах самоходных орудий. Навстречу нескончаемому потоку машин идет группа пленных в серых каскетках и куртках. Они не могут оторвать испуганных глаз от нашей боевой техники. Они воочию убеждаются, как обманывало их начальство, неизменно твердя, что у русских ничего нет и что потому, мол, продолжение войны с русскими дело далеко не безнадежное… Зато теперь они до конца понимают всю беспредельную глупость и подлость своего незадачливого правительства.
Еще три дня назад, выйдя на берег в местечке Тюрисевя, за Териоками, мы наблюдали, как эшелоны наших самолетов непрерывно бомбили опорный пункт второй вражеской оборонительной линии — прибрежный поселок Мятсякюля. Взрывы поднимались над берегом сплошным каскадом огня и дыма. На шоссе впереди рушились высокие мосты через рассекающие берег реки Патрикин-Йоки и Ваммелсун-Йоки.
Сегодня, включенные в движущуюся колонну, мы проносимся в автомашине по новым мостам через эти реки, и Мятсякюля остается далеко позади, в тылу, со всеми его разбитыми железобетонными дотами, с трупами вражеских солдат, которые еще не успели убрать. Позавчера были взяты Лаутаранта, Инониеми и богатый военной историей форт Ино. Только что к нему с моря подходили три наши канонерские лодки и четыре бронекатера; балтийцы разминировали берег и, получив новое задание, отправились дальше, вдоль побережья, поддерживая своим огнем стремительно наступающую пехоту.
В блиндажах и в домиках Ино мы видим следы паники, обуревавшей гарнизон форта. Ему грозило полное окружение, — по лесистым холмам к берегу приближались подразделения 108-го стрелкового корпуса, в море вырастали силуэты приближавшихся боевых кораблей. Солдаты и офицеры гарнизона бежали, оставив на столах недоеденную бобовую кашу, не успев подобрать разбросанные повсюду боеприпасы и оперативные документы.
Еще только два-три часа назад был взят форт Ино, а грохот удаляющегося боя слабеет с каждой минутой. Л. С. Ганичев, фотокорреспондент Рюмкин, я и подхваченный нами в Мятсякюля спецкор «Комсомольской правды» Кудояров мчимся в «эмке» по шоссе дальше.
На перекрестках лесных дорог еще нет указателей со стрелками, что ставятся едва успевающими идти по пятам передовых наступающих войск дорожниками. Здесь из леса выходят одетые в маскировочные пятнистые халаты группы штурмовиков, только что очистившие лес от разбежавшихся вражеских автоматчиков. Здесь, за деревней, взятой меньше часа назад, мы натыкаемся на группу домиков, из которых бойцы трофейной команды выносят, деловито пересчитывая, кипы белья, ящики с сапогами, тюки с новым серосуконным обмундированием. Большой склад снабжения достался в полной сохранности, — отступавшие не успели даже поджечь его.