Эти фальшивые ноты в оригинальном и талантливо написанном романе объясняются несостоятельностью некоторых мировоззренческих позиций писателя. Джон Ле Карре выражает свою неприязнь к британским политическим институтам, но в то же время ставит знак равенства между ними и политическими институтами социалистических стран. Для писателя весь этот (порой относительно спокойный, порой острый в своих столкновениях) конфликт, носящий название «холодная война», бессмыслен и враждебен человеку, потому что в нем обе стороны одинаково антигуманны и агрессивны. Эта очень удобная своей «надклассовостью» идея нашла свое выражение не только в произведениях писателя, она прозвучала и в ряде его высказываний, опубликованных в печати. Чтобы не быть голословными, позволим себе процитировать некоторые из них:[87]

«Мы, на Западе, претендуем на защиту Человека, прав индивидуума, но куда только исчезает наше уважение к индивидууму и как мы умеем (если понадобится) эксплуатировать его человечность, превращая ее в смертельное оружие!..»

Писатель очень просто объясняет положение, сложившееся сейчас в мире: «Две силы, антагонистические в своих принципах, но весьма сходные в методах, а между ними — человек. Раздавленный человек… Смешно, не правда ли?» Когда кто-то из журналистов заметил, что жизнь, описанная Ле Карре, грустна, романист сказал: «Наивно отвечать на подобные замечания. Мои книги грустны потому, что грустен мир, потому что грустны проблемы, с которыми сталкиваются мои герои».

Эта позиция — стать над борьбой, поставив знак равенства между двумя лагерями, — для Ле Карре является синонимом высшей объективности. Писатель покорно подвергает себя допросам журналистов и охотно отвечает на их вопросы, но, к сожалению, репортеры предпочитают не задавать ему именно самых важных вопросов, таких, как:

Поскольку «холодная война» угнетает и деформирует Человека (с большой буквы), то не мешало бы знать, кто несет за нее ответственность, ведь война («холодная» она или «горячая») всегда начинается с благословения каких-то сил. Не согласится ли Джон Ле Карре, что этот «холодный» конфликт возник по инициативе западных сил, создавших целую систему институтов и стратегические штабы для поддержания и дальнейшего углубления конфликта, тогда как СССР и социалистические страны всеми своими действиями на международной арене способствуют прекращению этой «холодной войны и укреплению мира?

Если писатель всерьез утверждает, что обе стороны, точнее, обе разведки, «действуют одинаковыми методами», имеет ли читатель право знать, на основании каких фактов делается этот вывод, где, когда и как Джон Ле Карре познакомился с принципами и способом действия социалистических разведок?

И наконец, раз уж романист сам признает, что обе силы «антагонистичны по своим принципам», может быть, стоит все-таки объяснить, что это за принципы и каковы различия между ними? Потому что вряд ли можно считать объективным человека, который согласится поставить знак равенства между милитаризмом и борьбой за сохранение мира, между человеконенавистничеством и гуманизмом, между корыстными интересами эксплуататорской верхушки и законными интересами всего народа. А именно таковы кардинальные отличия в принципах обоих миров. Дать одинаковую оценку двум несоизмеримым величинам, из которых одна явно отрицательная, а вторая, бесспорно, положительная, еще не значит быть объективным. Напротив, это значит проявить грубое пренебрежение к правде, завысить отрицательную величину, уравняв ее с положительной, и занизить положительную, поставив ее на одну доску с отрицательной величиной.

Результат преднамеренной диверсии или индивидуалистской и нигилистической путаницы, позиция Джона Ле Карре заменяет перспективу реального выхода комплексом безысходности, а порыв законного протеста — примирением пессимиста. Можно было бы возразить, что произведения этого писателя все же являются и формой протеста. Это так. Но поскольку этот протест в равной мере адресован и виновным и невиновным, он лишается какого бы то ни было реального эффекта. Впрочем, что касается выводов и морали, то есть путей спасения Человека (с большой буквы), Ле Карре здесь расписывается в своем полном бессилии. На вопрос: «Где же, по-вашему, выход?» — романист отвечает: «Проповеди не моя специальность. Да и потом я, в сущности, не знаю ответа. Мои книги — отражение моих тревог и моих исканий. Мои герои смутно чувствуют, что являются игрушками в руках того, что называют судьбой. В действительности же они не принимают самостоятельных решений… Для этого существуют другие. И хоровод марионеток и призраков продолжает кружиться…»

Скептицизм и пессимизм накладывают мрачный отпечаток на книги Джона Ле Карре. Талантливый реалист в обрисовке знакомого ему мира, автор создает выдуманных схематических героев, фальшивые ситуации и псевдореалистические драмы, пытаясь описать мир социализма, поскольку в этом случае он располагает не точными и глубокими знаниями, а лишь предубеждениями. Эта известная реакционность концепции и противоречивые стороны метода вряд ли занимали бы нас, если бы речь шла о ремесленнике, эксплуатирующем тему разведки единственно с целью добиться материальной выгоды и пропагандистского эффекта. Но Джон Ле Карре — писатель, серьезно относящийся к своей профессии, один из немногих западных художников, сознающих реальные возможности шпионского романа.

«Шпионский роман позволяет показать все, как когда-то любовный роман. Кого сегодня можно заинтересовать изменой? Она уже не вызывает скандала. Тогда как шпионаж присутствует везде, и он наилучшим образом отражает общество нашего времени». Какой-то журналист возразил ему: «Простите, но мне кажется, что у шпионского романа все же есть границы». На что Ле Карре ответил: «Это неверно. Быть писателем — значит объяснять себя, судить себя, добраться до изнанки своей души, до последнего предела своих пределов. Границы шпионского романа нельзя устанавливать, исходя из особенностей этого довольно своеобразного жанра, они связаны единственно с творческими возможностями писателя, исследующего шпионаж».

С этих позиций романист презрительно отзывается о герое Флеминга: «Бонд — проститутка… Бонд как раз такая фигура, которая помогает нам уйти от действительности. Алкоголик, который добивается удовольствия, ничего не чувствуя при этом. Все у него фальшиво. В конечном счете, Бонд — это миф мастурбации».

Аналогично мнение Ле Карре и о всей массовой шпионской литературе: уводящая от больших проблем ложь, произвольно сфабрикованная мифология. «С конца прошлой войны и с начала «холодной» мы живем этой мифологией. В газетах нам постоянно рассказывают о шпионах, пойманных на Востоке или на Западе. Литература присвоила себе эту тему и, как это всегда бывает, создала миф, искажающий действительность или даже уничтожающий ее».

Отрицая всю эту продукцию мифологии и мифомании, Ле Карре поставил перед собой задачу связать конфликты шпионажа с человеческой драмой, с характерами и поведением героев, с проблемами, которые всегда были в центре науки о человеке, называемой литературой: «Я взял людей незначительных, безымянных, заурядных, подобных первому встречному прохожему, и оставил их в полнейшем хаосе, в магме шпионажа. Как бы смогли выбраться эти люди? С помощью усердия, предательства или безумия? Поиск ответа на эти вопросы очень увлекает меня».

Попытка ответить на них и привела писателя к созданию его четвертого романа — «Зеркальная война» («The Looking Glass War», 1965). Здесь перед нами уже судьба не одного основного героя, а деятельность группы людей, служащих в каком-то секретном разведывательном управлении: это глава шпионской секции Леклерк и его помощники — Тэйлор, Авери, Удфорд и Халдейн. У этой организации славное прошлое и бесцветное настоящее. Она влачит свое жалкое существование, почти забытая министерством, в каком-то заброшенном здании, без всяких средств и даже без легковой машины. По стенам комнат развешены фотоснимки времен войны, и Леклерк с чувством умиления и тоски говорит об этом чудесном, прекрасном времени — войне, когда их разведка процветала, а в министерстве считались с ней и предоставляли ей полную свободу действия. Но времена изменились, и Леклерк со своими людьми никому теперь не нужен.