Всего же 16 января, пользуясь благоприятной погодой, наша авиация произвела 2800 самолето-вылетов, из них около двухсот было на счету 240-й истребительной.

17 января на земле продолжались упорные бои. Снова ухудшилась погода, и авиация действовала лишь мелкими группами. Истребители противника пытались оказывать противодействие нашим парам и четверкам. Из-за низкой облачности наши группы ходили на малых высотах, и гитлеровские истребители пытались атаковать с бреющего полета. В штаб дивизии, как обычно, шли донесения из полков. Поступило сообщение о воздушном бое, проведенном шестеркой капитана П. К. Лобаса. «Яки» сопровождали 12 «ильюшиных». Когда те возвращались домой, четыре ФВ-190 пытались атаковать их снизу с бреющего полета. Но наши истребители, хорошо изучившие приемы гитлеровцев, своевременно отразили эту атаку, навязали «фоккерам» бой, и младший лейтенант Н. И. Тёпин сбил один из них. П. К. Лобасу «везло» больше, чем другим ведущим: почти не бывало дня, чтобы его группа при вылете на сопровождение не приняла бой. Причем это происходило и в относительно спокойные дни. Другие ведущие в те же дни делали по нескольку вылетов на сопровождение — и обходилось... Но стоило ему повести группу, как среди гитлеровцев тотчас находились охотники испытать судьбу. Это, конечно, случайные совпадения, которые всегда оканчивались — совсем не случайно для противника — плачевно. Я не помню случая, чтобы летчики, которых вел капитан П. К. Лобас, ограничивались только отражением атак. Как правило, при атом один-два немецких истребителя бывали сокрушены. Заключительная фраза донесений, поступавших от его группы, была неизменной: «Наши истребители и штурмовики потерь не имели».

И все же, несмотря на победные боевые донесения, день 17 января стал для дивизии одним из самых тяжелых. Беда пришла с неожиданной стороны: при возвращении с боевого задания над своим аэродромом погиб [350] прекрасный летчик, командир 900-го истребительного авиаполка подполковник Александр Федорович Хотинский.

Подполковник Хотинский привел группу с боевого задания и ходил над аэродромом по кругу на высоте 800 метров. Производили взлет штурмовики, поэтому он ожидал, когда освободится полоса. Штурмовики и сопровождающие их «яки» 900-го полка взлетели, и Хотинский зашел на посадку. Когда он планировал на высоте 20–30 метров, в его самолет сзади неожиданно врезался Ил-2, пилотируемый младшим лейтенантом Н. С. Асташёвым. Младший лейтенант отстал от группы и, догоняя ее, шел по малому кругу над аэродромом на бреющем полете. Это было нарушение неоднократных строгих приказов командующего, запрещавших пролет через аэродром на бреющем. В результате оба пилота погибли.

Нет надобности говорить о том, что командующий издал жесткий приказ и строго наказал руководящий состав штурмового авиаполка и штурмовой авиадивизии. На войне много тяжелых потерь, и потому во сто крат тяжелее потери ничем не оправданные. Это тяжелое летное происшествие запомнилось ветеранам дивизии на многие годы. День 17 января 1945 года стал черным в 900-м полку и в дивизии.

* * *

К исходу дня 18 января войска фронта прорвали оборону противника на фронте 65 километров и продвинулись в глубину на 20–30 километров. Авиация 1-й и 3-й воздушных армий совершила 10350 (!) самолето-вылетов. Из этого числа около четверти всех вылетов было сделано в ночное время. Всем своим составом в этот день вылетала 6-я гвардейская бомбардировочная авиадивизия и дважды — 1-я гвардейская штурмовая. Наши истребители сопровождали штурмовиков.

Столь активная поддержка авиации сыграла важную роль в прорыве вражеской обороны. Военный совет фронта разослал авиационным частям и соединениям благодарственные телеграммы.

Весь день на главном направлении шли упорнейшие бои. Гитлеровцы предпринимали яростные контратаки, чтобы ликвидировать прорыв. Ожесточение столкнулось с ожесточением, ярость — с яростью, отчаяние — с непреклонной волей наших наступающих частей. Наибольшего успеха добилась в тот день 39-я армия. В полосе ее [351] наступления был введен в прорыв 1-й танковый корпус. Во взаимодействии с ним стрелковые соединения 39-й армии преодолели сопротивление фашистов, оборонявших хорошо укрепленный Ильменхорстский район и продвинулись вперед на 25–30 километров. Это был крупный успех.

* * *

20 января решением командующего фронтом с рубежа реки Инстер (на стыке 39-й и 5-й армий) была введена в сражение 11-я гвардейская, которая до сих пор находилась в составе второго эшелона. Вскоре ее правофланговый 8-й гвардейский корпус во взаимодействии с 1-м танковым обошел инстербургскую группировку противника с запада. А 16-й и 36-й гвардейские стрелковые корпуса этой армии вместе с танкистами 2-го гвардейского танкового корпуса подошли к Инстербургу с севера.

Инстербургская группировка противника, как уже отмечалось, была наиболее крупной в центральной части Восточной Пруссии. Как и следовало ожидать, с развитием нашего наступления заметно повысила свою боевую и разведывательную активность авиация противника. Над полем боя стали появляться группы бомбардировщиков Ю-88 (реже — Ю-87) и большие группы (от 20 до 60 самолетов) «фокке-вульфов». Люфтваффе пытались сорвать или хотя бы замедлить темп продвижения наших войск. Однако мы сразу обратили внимание на то, что даже при налетах большими группами гитлеровские пилоты испытывают неуверенность и страх, и при первом же их сбитом самолете сбрасывают бомбы куда попало и немедленно пускаются наутек. Точно так же вели себя и истребители.

С вводом в сражение 11-й гвардейской 1-я гвардейская штурмовая и наша 240-я дивизии целиком переключились на поддержку соединений армии. 20 января истребители совершили 216 боевых вылетов на сопровождение штурмовиков и бомбардировщиков. Кроме того, 58 вылетов мы совершили на воздушную разведку. Но в последующие дни, вплоть до 25 января, погода резко ухудшилась. Лишь 26 января на отдельных участках распогодилось, и авиация смогла оказать пехоте кое-какую помощь, но она была в целом мизерной. Летчики нашей дивизии, например, 26 января произвели только 10 вылетов на воздушную разведку. Но уже на следующий день мы совершили 50 вылетов на сопровождение «ильюшиных»; 28 января — [352] 107 вылетов на прикрытие штурмовиков и пикировщиков. В последние дни января — снова ухудшение погоды...

Из этих данных видно, что из-за крайне неустойчивой погоды авиация не всегда могла оказывать поддержку наземным войскам в полную силу. А в те дни, когда мы совершали по нескольку боевых вылетов, каждый из них проходил на пределе возможностей. Как правило, вылетали только лучшие летчики и только в тех случаях, когда на том или ином участке действительно складывалась критическая ситуация. Так было и в последние дни января, когда наши войска подошли к укреплениям внешнего оборонительного обвода города-крепости Кенигсберга. Но в период разгрома инстербургской группировки и продвижения к Кенигсбергу погода в основном была нелетная.

Но даже в пасмурные дни на авиацию возлагалась задача, которую снять с нее никто не мог. Речь идет о воздушной разведке. Ее приходилось вести на предельно малых высотах. По низко летящему самолету, как известно, бьют из всех видов оружия. Это, конечно, приводило к потерям.

Спустя много лет после войны мне попала в архиве на глаза телефонограмма, точнее, запись телефонных разговоров между офицерами штабов воздушной армии и 240-й дивизии. Этот разговор, отрывок (односторонний) из которого я здесь хочу привести, красноречиво характеризует отношение к разведке в те дни.

Штаб армии: «Доложите, как идет выполнение вылетов на разведку? Сколько пар от вас вылетело? Какие районы просматриваются? Командующий 1-й воздушной армией передал: данное вам распоряжение выполнить. Ведение разведки в третьем и четвертом районах вести экипажами от других частей вашего хозяйства, а не разведэкипажами. Отвечайте о ходе выполнения. Доложить в 12.00, 14.00, 16.00».

Отвечать было трудно: погода — из ряда вон плохая. Земля закрыта плотным туманом и низкой облачностью, безопасность полета, даже посадки на аэродром при таких условиях гарантировать невозможно. Но главное — у летчика, который вылетает на разведку, часто практически нет шансов хоть что-нибудь увидеть. А напряжение боев на земле нарастает. Нелетная погода дает противнику дополнительный шанс: он маневрирует резервами, перегруппировывается, контратакует. Без помощи [353] авиации каждое оборонительное сооружение нашим пехотинцам приходится брать с большим напряжением и, конечно, с неоправданными потерями. И на аэродромах обстановка нервозная: летчики понимают, как нужна пехоте их поддержка, а вылететь нельзя. Воздушные разведчики — это тоже авиация, но штаб армии как будто забыл об этом. И снова следуют звонки и малоприятные разговоры.