— Церковь желает, чтобы стройка была закончена до лета, поскольку эта дорога позволит связать новый порт с церковью Благовещения. Акведук, который питал акрополь водой, уже перерезан.

Я вспомнил, что Динос, как и мой отец, тоже сомневается в существовании Бога. Он очень славный человек, но церковников терпеть не может. Его даже Хароном прозвали, после того как он однажды отдубасил попа, чуть не отправив его на тот свет. Я спросил, знает ли он, что изображено на чудотворной иконе.

— Сцена Благовещения. Но на ней навешано столько благодарственных даров и всяких драгоценностей, что почти ничего не видно. Знаешь, сколько религиозный туризм приносит местной Церкви? В прошлом году, который был не самым удачным, она заработала пять миллионов евро.

— И что она делает с этими деньгами?

— Выплачивает стипендии нескольким юнцам, которые изучают богословие, — сказал он с тонкой улыбкой. — Раздает фломастеры детишкам, когда те приходят в Дом культуры.

Мой телефон зазвонил.

— Если это твой отец, напомни ему, что у нас завтра вечером собрание, по поводу объездной дороги.

Это и впрямь оказался он. Сообщил, что матери надоело лечиться и она вышла на работу, хотя в больнице ей советовали полежать в постели до понедельника. Отец не слишком сердился, казалось, что он скорее обескуражен.

— Пап, я, может, завтра уеду. В воскресенье лечу в Фессалоники, а во вторник отправлюсь на Афон.

— Что ты там собираешься делать? — вытаращил глаза Динос.

— Я позволил себе заглянуть в одну из книг, которые ты привез с собой, в «Словарь досократической философии», — сказал отец.

— Нашел что-нибудь интересное?

— Одну фразу Гераклита о богах. Даже переписал на бумажку. Погоди, сейчас зачитаю.

Я подождал несколько секунд.

— Вот, слушай: «Этот мир не был создан ни богами, ни людьми».

— Скажи про собрание, — напомнил Динос.

Уходя, я тоже перешагнул через забор, но не так ловко, как Динос. «Он-то привык, — подумал я, — небось, каждый день лазает». Я наведался в агентство «Маркуизос» и забронировал место на первый воскресный авиарейс в Фессалоники. Пока мне оформляли билет, я заметил на другом конце порта миниатюрную женщину в черном, которая бодрым шагом направлялась к кондитерской Филиппусиса. Я дал себе зарок: улучить подходящий момент и растолковать матери, как Фалес измерил высоту пирамид. А еще решил взять с собой на Афон бутылку тиносской ракии и банку клубничного варенья.

12.

Путешествие началось благоприятно: погода была прекрасная, пилот выглядел опытным (поднявшись на борт, я отметил, что он в возрасте моего отца), красивая стюардесса с очаровательной улыбкой указала мне место в восемнадцатом ряду, рядом с иллюминатором, и мало того — сидевший впереди пассажир оказался монахом! Я догадался по его черному колпаку и очень длинной бороде — он наверняка не стриг ее годами. Она закрывает его лицо почти целиком, так что невозможно сказать, сколько ему лет. Да и знает ли он это сам? Помнит ли еще, когда родился? Не думаю, что монахи празднуют свои дни рождения, задувают свечи. Рядом с ним сидит какой-то молодой человек с черными, как смоль, коротко остриженными волосами, в белой рубашке, довольно широко открытой на груди. Так что нательный крест вполне заметен. Серебряный, больше, чем у Янны. Предполагаю, что это монах ему подарил.

Я испугался, только когда самолет взял разбег и крылья у него задрожали. Мелькнула мысль: неужели все самолеты так трясутся при взлете? И вдруг мы оказались в небе, а Греция стала похожа на географическую карту, которую учитель вешает на черной доске. Наша страна показалась мне даже еще более разбросанной, чем я тогда считал. Острова были словно плоты, груженные горами, долинами, домами, дорогами, машинами, электрическими столбами. Мне почудилось, что идет какой-то невероятный переезд, что вся страна подалась на новое место — начинать новую жизнь. Когда мы достигли значительной высоты и показались первые облака, я подумал о своей смерти. Осознал вдруг, что я больше не на земле, что уже распрощался с планетой.

И все же мне было любопытно узнать, о чем говорят эти двое. В какой-то момент я приблизил ухо к щели между спинками их кресел, но ничего не расслышал. Однако уверен, что они о чем-то говорят, потому что вижу время от времени, как колпак монаха склоняется к соседнему креслу. Только их смех донесся, когда стюардесса принесла завтрак на индивидуальных подносиках цвета морской волны. Разглядывая свою порцию, я попробовал догадаться, что могло их так развеселить: может, рогалик? Омлет? Он был с маленьким помидорчиком и грибком. Грибок? Я решил, что их, должно быть, насмешила этикетка «Веселой буренки», плавленого сыра, на которой и вправду изображена смеющаяся корова. На Афоне коровы не водятся. У монахов аллергия не только на женщин, но и на животных женского пола, за исключением разве что кур. Кажется, я читал где-то, что кур они разводят. Во всяком случае, точно знаю, что в рацион старца Иосифа яйца входили.

Я выбрал место на правой стороне самолета в надежде увидеть Афон, когда мы достигнем Халкидики. Чуть раньше сидящие слева пассажиры увидят Олимп. В аэропорту я купил карту Греции и план города Фессалоники. Сейчас я как раз изучаю карту, разложив ее на соседнем сидении, пустом, как и все в девятнадцатом ряду. Лететь в Фессалоники первым рейсом на Вербное воскресенье желающих немного.

Олимп выше Афона на тысячу метров. У него несколько вершин, как и подобает горе, посвященной многим богам. Афон же, наоборот, имеет только одну вершину. Христиане пытались завладеть Олимпом, построив там несколько обителей, но все их попытки сорвались. Хоть им и удалось изгнать прежних богов из их жилища, но ни заменить их, ни стереть память о них они не смогли. Среди местных пастухов по-прежнему ходит слух, что в некоторые очень ясные дни на самой высокой вершине горы можно увидеть великолепный дворец Зевса.

Интересно, виден ли Олимп из монастырей Симонопетра и Григориат, которые находятся на западной стороне полуострова? Пожалуй, далековато. Между Афоном и Олимпом лежат еще два других отрога Халкидики и залив Термаик с Фессалониками, вторым по величине городом Греции. Урануполис от него всего в сотне километров. Я сяду в автобус во вторник, на заре. Сколько времени плыть на корабле от Урануполиса до Дафнии, главного порта на Святой Горе? Надеюсь, что к десяти утра прибуду на место. Колпак монаха снова наклоняется, но в этот раз к иллюминатору. Мы пролетаем над островом Эвбея.

Я то и дело засовываю руку в карман брюк и трогаю три орешка, подаренные мне Полиной Менексиаду. Они чуть темнее и глаже тех, что можно купить на рынке. Я сунул их в карман, тщательно вытряхнув из него крошки «византийского» печенья Филиппусиса, и так боюсь потерять, что постоянно держу при себе — трогаю, пересчитываю, поминутно удостоверяюсь, что ни один не пропал. Думаю, у меня нет ничего драгоценнее этих трех орешков, которые попали мне в руки только вчера.

Когда паром, на котором я приплыл с Тиноса, вошел в Пирейский порт, мне бросилось в глаза странное судно с множеством антенн, стоящее на якоре неподалеку от того места, где мы швартовались. На его корме находился некий снаряд, похожий на вертолет без лопастей. Не могу сказать, что я его сразу узнал, но мне все же показалось, что я его уже где-то видел. Едва сойдя на берег, я сразу направился к загадочному судну, на которое человек десять грузили ящики и всякого рода штуковины. Один из них тащил стопку пустых пластиковых ящиков из-под фруктов, другой — желтые поплавки размером с мяч. Вся эта суета происходила под присмотром пожилого седовласого мужчины с небольшим толстоствольным карабином в руках и молодой женщины, что-то помечавшей в блокноте. Я подошел достаточно близко, чтобы прочитать название судна — «Эгей». Аппарат же на его корме назывался «Фетида». Только когда я узнал батискаф Эллинского центра морских исследований, до меня дошло, что молодая женщина с блокнотом — Полина Менексиаду. Она опять сменила прическу, на этот раз собрав волосы в конский хвост. Мне пришлось напомнить ей нашу первую встречу, чтобы она меня узнала.