Это был свет, который любил.

Я не умела, а он умел.

Я поплыла, почему-то застыв.

Свет и любил, и манил.

Так излилась серебристым дождем

Грустно-любовная смесь.

Ода любви, разрази меня гром,

Мною напишется здесь.

Тут преисполнилось сердце хвалой.

Грянул бесчисленный хор.

Переплелись звуки с душой.

Господи! Стих – мой позор.

Я тобой опьянен, опьянен!

Ты одела для загса венец.

Я как Пушкин сегодня влюблен.

Ангел мой! Я ведь пьян, как Дантес.

Хочешь, прыгну в костюме с моста?

Этот загс – мой последний причал.

Я тобой опьянен неспроста.

Я счастливей невест не встречал.

И ласкает нас Питер с моста.

Дядя Питер! Спасибо тебе!

Зарифмую я тут «до утра».

В вальсе кружатся толпы невест.

Во мне – любовь от всей Вселенной.

В тебе – истоки от Востока.

Я весь влюблёно-несравненный

И патетично одинокий.

Тащит грехи свои русская баба,

Тащит безропотно. Пишет стихи.

И пожалеть её вроде бы надо.

Только забыть невозможно грехи.

Топчет она свое женское поле.

Жизнь её плетью хлестает. И крест

Свято несёт по грехам за собою,

Чтоб вдохновенно грешить среди мест!

Бежали дни в истошном беге…

Средь жизни строчек зрел побег.

Рулады страстные набега

Тихонько спрятались в душе

Чрезмерно пряными клише.

И, громкий крик маня в желанья,

Рвалась моя любовь на свет,

Как мотылёк в огонь летела,

Любовь, не ведая про смерть.

Пожар дыханья стал скучнеть…

И, осадив кнутом мечтанья,

Сочась сквозь жизнь, как боль и стон,

Любовь! спасёшь ты от стенанья!

И страсть станцует вальс-бостон!

И стих мой будет – чемпион!

Хорошо нам жить под Водолеем!

Пишем мы, силенок не жалея.

Кризис добротой преодолеем.

И стихи клепаем, как умеем.

Неистово желанья усмиряя,

Сжигая тысячи дымящихся свечей,

Сама, как штепсель, вдруг перегорая,

Она искала, где погорячей.

Сунусь я дегтем в медовую бочку —

Вылечу сердца твои я болезни.

Лечатся мёдом. Лечатся дёгтем.

Очень попытки лечиться полезны.

Соловьи стихают в роще дальней.

Плачет затуманенный закат.

И слеза скатилась так печально,

Что листок умылся невпопад.

Не травитесь, поэтки,

Ядом вечной любви!

Покаяньем кокетки

От судьбы не уйти.

За пределом Вселенной

Обретая покой,

Стих лепите нетленный

В восхожденьях душой.

И в неведомой дали

Так сплетайте строки,

Чтоб мужчины, рыдая,

Никуда не ушли.

В забубённом Сестрорецке,

Шкурку солнцем прокалив,

Я мечтал о стихо-рецках

Шелупонью всех сразив.

Нецензурно ресторанно

Я, как чудик, стих писал,

От Кореи до Урала

Поражая наповал.

Перья все мои побиты,

В голове дыра. Сибирь?

В Тель-Авив бы мне уехать!

Там я был бы как Снегирь!

Обрастал я шерстью, вырастая.

Шкура волчья, хвост и волчья пасть…

В человечьей полуночной стае

Зайцем гибну. Как бы не пропасть?

Ты в храм мой вошел в вожделенном хотенье,

Приник к алтарю, не спросясь разрешенья.

И так ты рванул по аллее растленья,

Что я покачнулась, упав в раздвоенье.

Смычок твой пиликал по порванным струнам,

Поскольку не первый открыл ты темницу.

Как птичка я билась в мистерии лунной

И стала похожа на курицу-птицу.

Разливши симфонию в храм мой поющий,

Ты так ликовал всемогуще и страстно,

Что я помолилась о годе грядущем:

Ведь буду как утка с яйцом. Очень странно!

Бесплатная доставка пиццы

Мне не мерещится, не снится.

Рвану-ка я на заграницу,

Чтоб лицезреть там груди, лица

И кис гламурных ипостась.

И, зудом томным возродясь,

Собой в коня преобразясь,

Любить иных, в постель ложась.

Улыбалась игриво с востока, проснувшись, светило.

И высокие травы шептали июльский сонет.

Тридцать лет, тридцать лет – это в браке, ребята, не хило!

Ты придешь в мои сны. И любовь тут же скажет «огромный привет!»

Как трудно жить,

Когда ножом ударят

И кровь сосут из лезвия в спине.

С насмешкою по телу, ох, блуждают

Враги с надменным взглядом на душе.