Несмотря на то что площадь севастопольского плацдарма по сравнению с началом обороны сократилась, была изыскана возможность базировать на нем больше авиации. К Херсонесскому аэродрому прибавились новые - на Куликовом поле, а затем и в Юхариной балке. Аэродромы были небольшими, но имели надежные укрытия для самолетов, подземные хранилища горючего. В целях рассредоточения приходящих с Кавказа кораблей Военный совет решил построить запасные причалы в бухтах Камышевой и Казачьей, вдали от обычных мест разгрузки судов. В штольнях у Карантинной бухты оборудовались запасные командные пункты Приморской армии и береговой обороны, подземные помещения для их штабов.
Представлялось вполне возможным, что при новом натиске на Севастополь, если дело до него дойдет, противник попытается подкрепить атаки с фронта выброской на территории оборонительного района воздушного десанта - весной это было вероятнее, чем зимой. На такой случай разделили [260]плацдарм СОР на зоны противовоздушно-десантной обороны, передвинули некоторые части второго эшелона в районы, считавшиеся наиболее десантоопасными, провели ряд учений и тренировок.
Значительных изменений в численном составе гарнизона СОР больше не происходило - крупных людских подкреплений не поступало с января. Основные соединения Приморской армии имели изрядный некомплект. По войска были теперь лучше вооружены. Прибавилось автоматов и пулеметов, в марте поступила первая партия противотанковых ружей. Появились в частях тяжелые, 120-миллиметровые, минометы (а 82-миллиметровые в достатке производились на нашем спецкомбинате). И главное - больше стало полевой артиллерии. Вместе с прибывшими недавно двумя отдельными противотанковыми полками на севастопольских рубежах стояло к весне пять артполков армейского подчинения и восемь дивизионных.
Мы очень заботились о восстановлении боеспособности береговой артиллерии - главной огневой силы Севастополя. Как выручала она в ноябре и декабре, читатель помнит. Но многие орудия превысили в два - два с половиной раза свою норму выстрелов, и возникла необходимость заменять стволы или лейнеры практически на всех батареях, причем требовалось сделать это гораздо быстрее, чем делалось обычно. Сроки работ для каждой батареи устанавливались Военным советом.
С наибольшими трудностями были сопряжены работы на самых мощных батареях - 30-й и 35-й, где подлежали замене восемь громадных стволов весом по пятьдесят с лишним тонн. И если 35-я батарея стояла все-таки достаточно далеко от переднего края, то от орудийных башен: 30-й было до него всего полтора километра. Позиция «тридцатки» просматривалась из расположения противника и обстреливалась даже из минометов. Любые наружные работы здесь были возможны лишь в ночное время. И все равно исключалось использование подъемного крана - его никак не укроешь. А без крана такие стволы еще никогда не устанавливались. Нельзя было также снимать броневые крышки башен - вражеский обстрел мог повредить внутренние механизмы.
Выход из положения искали и инженеры артотдела, и старые мастера-пушкари. Возникавшие соображения обсуждались у генерала П. А. Моргунова. Очень ценные предложения внес мастер артремонтных мастерских С. И. Прокуда. В конечном счете Военному совету был представлен [261] детальный план, предусматривавший выполнение всех работ вручную с помощью домкратов и такелажной техники. Понадобилось, правда, проложить небольшую железнодорожную ветку, чтобы подвезти новые стволы прямо к башням на платформах. Для очистки стволов от арсенальной смазки выбрали довольно неожиданное, но оказавшееся вполне подходящим место - тупик у пассажирского перрона городского вокзала, над которым сохранился навес, скрывавший заводимую туда на день платформу.
Работами на 30-й батарее руководил военинженер 1 ранга А. А. Алексеев. Выделенные в его распоряжение рабочие мастерских и артиллеристы нередко имели на отдых всего четыре часа в сутки. Не раз ремонтники попадали под огневые налеты, и тогда было одинаково рискованно как прервать работу, оставив технику незащищенной, так и продолжать ее. То, что дело благополучно довели до конца, и даже раньше назначенного срока, явилось настоящим подвигом. А противник, хотя его подчас и настораживало ночное движение на позиции давно молчавшей «тридцатки» (кстати, немцы неизвестно почему именовали ее «Фортом Максима Горького»), явно еще не догадывался, что батарея, стоящая у него под носом, вновь обрела свою грозную силу. Вводить ее в действие без крайней необходимости командование СОР не спешило.
В честь завершения работ на батарее майора Г. А. Александера состоялся митинг. На нем выступили и мы с Филиппом Сергеевичем Октябрьским. Отличившимся рабочим и артиллеристам были вручены боевые награды.
За относительно спокойные месяцы преобразились батареи, оснащенные орудиями с «Червоной Украины» и попавших под вражеские бомбы эсминцев. Орудия, поставленные сперва на временные деревянные основания, перенесли на бетонные, что обеспечивало большую точность огня, оборудовали бетонированные дворики, укрытия для людей и боезапаса.
На участках, оде линия фронта проходила позади прежних рубежей, сооружались новые доты. Общее число артиллерийских дотов, сократившееся в ходе декабрьских боев, вновь возросло до шести с лишним десятков. Каждому имевшемуся в Севастополе морскому орудию, включая и те, которые потребовалось капитально отремонтировать, было найдено надлежащее место.
* * *
Во второй половине апреля мы узнали об организационных изменениях в управлении силами, действовавшими на [262] левом фланге советско-германского фронта. За этими мерами виделась озабоченность Ставки положением на Юге. Было образовано главнокомандование Северо-Кавказского направления, включавшего Крымский фронт, Черноморский флот, Севастопольский оборонительный район, а также Северо-Кавказский военный округ. Из подчинения Крымскому фронту флот и СОР вышли. Главкомом направления Ставка назначила Маршала Советского Союза С. М. Буденного, его заместителем по морской части - адмирала И. С. Исакова.
Эти перемены застали вице-адмирала Ф. С. Октябрьского на Керченском полуострове: командующий Крымским фронтом, еще в качестве нашего начальника, вызывал его для решения текущих оперативных вопросов. Затем в Краснодаре, где развертывался штаб Северо-Кавказского направления, командующий флотом представился С. М. Буденному и докладывал о черноморских делах прибывшему туда наркому ВМФ Н. Г. Кузнецову. Речь шла прежде всего о продолжавшей осложняться обстановке на морских коммуникациях, о том, как обеспечить снабжение Севастополя.
Николай Герасимович Кузнецов собирался после посещения кавказских баз побывать в Севастополе. Обсуждалось, каким путем - по морю или по воздуху надежнее к нам добраться. Но что-то помешало наркому осуществить это намерение, и он вскоре вернулся в Москву.
На Кавказе, где базировались наши бригады подводных лодок, Ф. С. Октябрьский отдал, пока в предварительном порядке, распоряжение о подготовке к транспортным рейсам в Севастополь также и подводных кораблей, сперва - наиболее крупных. Мы никогда раньше не думали, что придется ставить подводникам подобные задачи, но события развивались так, что для питания СОР могли понадобиться и подлодки.
Филипп Сергеевич вернулся в Севастополь очень озабоченным. И не только положением на море. Следует сказать, что к моменту его отбытия в Керчь и на Кавказ флотская разведка получила достоверные, как мы были убеждены (такими они и оказались), данные об интенсивной подготовке гитлеровцев к наступлению против войск Крымского фронта. При встрече с командующим фронтом Ф. С. Октябрьский изложил эти сведения лично ему, однако генерал-лейтенант Д. Т. Козлов отнесся к ним недоверчиво, поскольку они, по-видимому, не совпадали с его оценкой обстановки. Он сказал Октябрьскому, что армии фронта перейдут в наступление в начале мая и Крым будет очищен [263] от фашистских захватчиков. Но сроков решительного наступления с Керченского полуострова называлось уже немало, и в реальность этого нового не очень верилось.