Здесь Трактирщик прервал Чосеров рассказ о сэре Топасе
ЭПИЛОГ К РАССКАЗУ О СЭРЕ ТОПАСЕ
(пер. И. Кашкина)
«Клянусь крестом, довольно! Нету сил! —
Трактирщик во весь голос возопил,—
От болтовни твоей завяли уши.
Глупей еще не слыхивал я чуши.
А люди те, должно быть, угорели,
Кому по вкусу эти доггерели». [141]
«Не прерывал, однако, ты других,—
Я возразил, — а это стих как стих.
Претензий я твоих не понимаю
И лучшего стиха найти не чаю».
«Ну, если уж по правде говорить,
Так стих такой не стоит и бранить,
И нечего напрасно время тратить».
(Тут он ввернул еще проклятье кстати.)
«И прямо, сэр, в глаза я вам скажу,
Пока всем делом я руковожу,
Не дам задаром рифмами бренчать,
И коль рассказ взялись вы рассказать,
Так вот его и расскажите нам.
Вам слово, так и быть, вторично дам.
Пусть тот рассказ в стихах иль в прозе будет,
Но пусть он мысль и радость в сердце будит».
«Одну безделку в прозе я слыхал, [142]
И за нее я ваших жду похвал,
Иль вы и в самом деле очень строги.
Ее я слышал уж не раз от многих».
ПРОЛОГ МОНАХА
(пер. И. Кашкина)
Веселые слова Трактирщика Монаху
Когда, хоть и не без натуги, мне
О Мелибее и его жене
Закончить удалось на этот раз
Без меры затянувшийся рассказ,—
Трактирщик в горести своей признался:
«От бочки эля я бы отказался,
Лишь бы жене моей послушать вас.
Авось бы вразумил ее рассказ
Об этаком смирении примерном.
Христовы кости! Вот он, всем пример нам.
Коль поварятам надо взбучку дать,
Ей только и забот, что мне совать
Дубину в руки, в голос причитая:
«Лупи их крепче! Ой, напасть какая!
Бей насмерть! Не жалей дрянных щенят».
А то косой золовка кинет взгляд
Иль в церкви место не тотчас уступит,—
Опять меня жена за это лупит.
В лицо мне вцепится и ну кричать:
«О подлый трус! Не смеешь наказать
Обидчицу. Садись тогда за прялку,
А нож дай мне, чтоб заколоть нахалку».
И так с утра до вечера вопит,
И в доме коромыслом дым стоит:
«Ой, горе мне! Мой муж чурбан и тряпка.
Терплю обиды, как простая стряпка,
А он жену не может защитить».
В аду таком приходится мне жить,—
То ль драться каждый день со всей округой,
То ль из дому уйти, то ль слушать ругань.
И ждет жена, чтоб, распалив свой гнев,
Я зарычал, как африканский лев;
Надеется, что недруга зарежу,
Чтоб ей сбежать, сказав, что ночью брежу
Убийствами, что тайный я злодей
(Хоть никогда я не противлюсь ей,
Чтоб оплеухами не пообедать),—
Всяк мог бы мощь руки ее изведать,
Осмелься он… Ну, да к чему мечтать.
Что ж, сэр монах, вам время начинать,
Но только, чур, смотрите веселее,
Тогда и солнце будет нам милее.
Рочестер скоро, вон за тем холмом.
Не нарушайте нам игры нытьем.
Не знаю только, как мне кликать вас:
Сэр Джон, мессир Альбан иль сэр Томас.
Не знаю точно родословной вашей,
Ни звания, ни должности монашьей.
Наверное, вы келарь или ризник:
Ведь щек таких не видывал я в жизни.
А ваше пастбище, должно быть, тучно,
И вам пастись на нем, видать, сподручно.
На постника вы вовсе не похожи;
Не нагулять, постясь, подобной рожи.
Вам должное воздать я был бы рад:
В монастыре, конечно, вы аббат,
Не послушник, а мудрый управитель,
Которым похваляется обитель.
Клянусь, нет человека в мире целом,
Кто б станом был вам равен или телом.
Ах, черт! И этакого молодца
Лишить насильно брачного венца!
Бог покарай из братии церковной
Того, кто вас склонил к стезе духовной.
Каким ты был бы славным петухом,
Будь долгом то, что кажется грехом:
Ведь, разрешив себе совокупленье,
Какие ты зачал бы поколенья!
Увы! Почто, монах, надел ты рясу?
Как будто в льве убьешь привычку к мясу?
Будь папой я, поверь ты мне, монах,
Монахи все ходили бы в штанах,
Коль не слаба мужская их натура,
Будь велика или мала тонзура,
И жен имели бы. Страдает мир:
Ведь семя лучшее бесплодит клир.
Побеги хилы от мирских корней,
И род людской все плоше, все хилей.
Супружеской в мирянах мало силы.
Вы женам нашим почему так милы?
Вы лучше нас умеете любить,
Венере подать можете платить
Монетой крупной, полноценной, веской,
А не чеканки люксембургской мерзкой.
Вы не сердитесь, сэр, что так шучу,—
Я в шутке правду высказать хочу».
Монах его дослушал и в ответ:
«Я выполню, хозяин, свой обет
И расскажу вам два иль три рассказа
Впоследствии; для первого же раза
Хотел бы, коль не скучно вам сие,
Днесь Эдварда святого житие
Поведать или лучше, для начала,
Трагедию из тех, что я немало,
Числом до сотни, в келье сочинил.
Трагедию бы я определил
Как житие людей, кто в славе, в силе
Все дни свои счастливо проводили
И вдруг, низвергнуты в кромешный мрак
Нужды и бедствий, завершили так
Свой славный век бесславною кончиной.
Как враг людской бессчетные личины
Принять готов, так для трагедий сих
Берут размером разнородный стих;
Обычный же размер для них — гексаметр, [143]
Длиною он в шесть стоп… Хотя вы сами
Трагедий строй легко определите,
Коль вслушаетесь в них. Итак, внемлите.
Но прежде чем рассказывать начну,
Заметить надобно, что не одну
Из былей тех о славных королях,
О папах, императорах, царях
Вы, может быть, не раз уже слыхали —
Так чтоб меня потом не упрекали
За то, что их кой-как расположу
И что придет на ум, то расскажу
Вперед, а что запамятую — после.
Мысль в них одна, их слушай вместе, врозь ли».
вернуться
141
Доггерель— неравностопная строфа с добавочными, так называемыми хвостовыми, рифмами («rime couée»), применявшаяся в шуточных жанрах; распространительно — всякий ковыляющий, плохой стих.
вернуться
142
Одну безделку в прозе я слыхал… — Подобную характеристику «Рассказа о Мелибее», этого длиннейшего трактата, занимающего свыше пятидесяти страниц (922 строки) убористой прозы, можно воспринимать лишь как ироническую. «Рассказ о Мелибее», один из многочисленных вариантов притчи о долготерпеливом Иове, в настоящем издании опускается.
вернуться
143
Гексаметр. — Вместо обещанного в прологе гекзаметра, то есть, вероятно, не дактилического стиха Гомерова эпоса, а шестистопного ямбического стиха, все «трагедии» монаха написаны обычным у Чосера пятистопным ямбом.