РАССКАЗ ЮРИСТА [126]
(пер. О. Румера)
Здесь начинается рассказ Юриста
О бедность, мать бесчисленных обид! [127]
Тебе, морозом, голодом томимой,
Взывать о помощи мешает стыд.
Но так твои страданья нестерпимы,
Что ты всегда принуждена, помимо
Желания, взаймы у ближних брать,
Иль попрошайничать, иль воровать.
Христа ты осуждаешь, негодуя,
Что правды нет в распределенье благ.
И сердцем злобствуешь напропалую,
Коль твой сосед не нищ, как ты, и наг.
«Вот погоди, — сжимая свой кулак,
Ты говоришь, — тебя поджарят черти
За то, что скрягою ты был до смерти».
Недаром мудрецы нам говорят,
Что смерть куда желанней нищей доли.
Того лишь уважают, кто богат,
А бедняка-соседа поневоле
Всего лишь терпят кое-как, не боле.
И правы мудрецы, что человек
Несчастен, если нищим прожил век.
Кто беден, ненавистен даже брату,
И от него, увы, друзья бегут.
Искусные купцы с сумой богатой,
Как правильно вы действуете тут!
Приносит вам ваш благородный труд
Лишь крупные очки, не единицы,—
В сочельник можете повеселиться.
Вы рыщете по волнам всех морей,
Вы посещаете края чужбины,
И вам, отцы вестей и новостей,
Краев земных все ведомы судьбины.
Я прославляю вас не без причины:
Ведь от купца услышал я рассказ,
Которым нынче позабавлю вас.
В далекой Сирии жила когда-то
Компания купцов, державших склад
Шелков и тканей с вышивкой из злата
И всяких пряностей. И стар и млад
В чужих краях вести был с ними рад
Продажу-куплю, — знали повсеместно
Товары их и нрав отменно честный.
И вот однажды, — то ль чтоб отдохнуть,
То ль по делам торговым, я не знаю,—
Сирийцев наших часть решила путь
Направить в Рим, туда не высылая
Гонцов заране из родного края.
Себе роскошный снявши в Риме дом,
Они все вместе поселились в нем.
Дни потекли чредой неутомимой,
И доносилась до купцов хвала
Констанце, дочери владыки Рима,—
Хвала, что на устах у всех была.
Ее красу и добрые дела
Все граждане превозносили дружно;
Об «этом рассказать подробней нужно.
Все говорили: «Дочь родил на свет
Наш добрый император, — многи лета
Дай бог ему! — которой ровни нет
И не было от сотворенья света
Так добродетельна принцесса эта
И хороша собой, что впору ей
Владычицею стать Европы всей.
В ней красота не связана с гордыней,
В ней юность легкомыслию чужда,
К участливой готова благостыне
Прелестная рука ее всегда.
Хоть молоды еще ее года,
Душа ее уже святою стала,
Всех добродетелей она зерцало».
Народный голос, видит бог, был прав.
Теперь опять к рассказу перейду я.
Вновь погрузив суда и повидав
Прекрасную принцессу молодую,
Купцы вернулись в Сирию родную,
Чтоб снова приступить к своим делам.
Подробности не интересны вам.
Султан сирийский очень благосклонно
Всегда тех славных принимал купцов,
Расспрашивал про берег отдаленный,
Про нравы и дела чужих краев.
Их угостить всегда он был готов,
Чтоб разузнать за чашей браги пенной
О чудесах неведомых вселенной.
В повествованье их на этот раз
Констанца много места занимала,
И про принцессу дивную рассказ
Султану душу взволновал немало.
Она ему такой желанной стала,
Что он хотел бы до скончанья дней
Любить ее и думать лишь о ней.
А в необъятной книге, той, что нами
Зовется небом, рок султана злой
Был звездными начертан письменами:
Смерть от любви. В огромной книге той
Начертано невидимой рукой,—
Ясней стекла для тех, кто понимает,—
Какая смерть любого ожидает.
До их рожденья был начертан рок
Помпея, Юлия и Ахиллеса,
Определен войны фиванской срок,
Предсказана кончина Геркулеса,
Сократа, Турна. Но лежит завеса
На нашем зренье, — к звездным письмен
Мы слепы, их язык невнятен нам.
На заседанье тайного совета
О замысле своем сказал султан,
Прибавив (сообщить спешу вам это),
Что он погибнет от сердечных ран,
Коль знак любви ему не будет дан.
Должна Констанца стать его женою,
Дотоль он не найдет себе покоя.
Разнообразных мнений ряд потом
Был высказан при этом обсужденье;
Не позабыли вспомнить и о том,
Что надо опасаться наважденья,
Все споры прекративши, в заключенье
Совета члены порешили так:
Единственный хороший выход — брак.
Но овладело членами совета
Сомнение. Принцесса и султан
Различной веры, — не преграда ль это?
Захочет ли владыка христиан
Дочь отпустить в ему враждебный стан,
Чтоб стал ее супругом некрещеный,
Закону Магомета подчиненный?
«Мне от Констанцы отказаться? Нет,—
Ответил он, — скорей приму крещенье;
Без этой женщины не мил мне свет.
Поэтому оставьте возраженья
И помогите мне обресть спасенье.
Лишь в ней оно, — душе моей покой
Даст лишь Констанца, став моей женой».
Обмен посольствами, переговоры,
Содействие святейшего отца,
И рыцарства, и церкви, для которой
Сбылась мечта неверье до конца
Сразить во славу вящую творца,
К трактату привели, чье содержанье
Я предлагаю вашему вниманью.
Султан сирийский должен быть крещен
С баронами и всей дружиной ленной;
Тогда в супруги получает он
Констанцу с суммой золота отменной
И обещанье помощи военной.
Трактат скреплен был клятвою двойной.
Констанца, в путь! С тобою всеблагой.
Подробного рассказа вы не ждите
О брачном поезде, о тех, кто был
К ее блистательной причислен свите,
Которую отец ей снарядил.
Нет у меня ни времени, ни сил
Для описания столь славной свиты,
Составленной из знати именитой.
Лишь кратко сообщить могу я вам:
В нее вошли епископы, вассалы
И много видных рыцарей и дам.
Народу власть молиться приказала
В церквах о том, чтоб небо ниспослало
Младой чете во всех делах успех
И чтоб их путь свершился без помех.
И наступил отплытья день тревожный,
Отплытья день забрезжил роковой.
Охвачены горячкою дорожной,
Все стали собираться в путь морской.
Томима безотчетною тоской,
Констанца встала, бледная, с постели
И попросила, чтоб ее одели.
Как было слез не лить горячих ей,
Властителя заморского невесте?
Вдали от родины и всех друзей
Ей предстояло в незнакомом месте
Всю жизнь прожить с супругом чуждым вместе.
Лишь между близкими удачен брак,—
Всегда и всюду это было так.
«Отец, тобой взлелеянное чадо,—
Шептали бледные ее уста,—
Благослови! О мать, моя отрада
(Нежней люблю лишь одного Христа),
Прости навек! Родимые места
Я покидаю, вашей ласки милой
Я больше не увижу до могилы.
Я уезжаю к варварам от вас,
Покорно вашу исполняя волю.
Мне тот, кто умер на кресте за нас,
Поможет с горькою смириться долей,
Хотя б томилась я от тяжкой боли.
Мы, женщины, для рабства рождены
И слушаться мужей своих должны».
Когда твердыня Илиона пала,
Когда разрушил Фивы супостат,
Когда теснили рати Ганнибала
Им трижды побежденный вечный град,—
Звучали стоны горестней навряд,
Чем при прощанье девы безутешной,
Все ж надо было в путь сбираться спешно.
О твердь жестокая, чей бег дневной
Все увлекает к западу с востока
И твари всей, живой и неживой,
Велит покорствовать веленью рока!
Ты, при отплытье, в небесах высоко
Расположила хор созвездий так,
Что было ясно: Марс расстроит брак.
Извилистый восход, бедой чреватый,
С чьего пути в темнейший входит дом
Владыка часа, немощью объятый!
О Марс, о Атизар [128]в стеченье том!
Луна, ты по небу скользишь тайком
Оттоль, где пребывала ты в покое,
Туда, где дверь закрыта пред тобою.
Ужели, император, ты не мог
Найти философа в своей столице,
Который бы вам день избрать помог?
Должны бы быть благоразумней, мнится,
Столь выдающегося сана лица.
Ведь гороскоп Констанцы знали вы.
Глуп смертный и невежествен, увы!
Принцессу, полную немой печали,
Торжественно на палубу внесли;
Ее уста чуть внятно прошептали:
«Христос вам дни счастливые пошли!»
И вот корабль отчалил от земли.
Прощай, Констанца! К своему рассказу,
С тобой расставшись, возвращаюсь сразу.
Султана мать, всех подлых гадин злей,
Узнав, что сын, наперекор обетам,
От веры отрекается своей,
Тотчас послала за своим советом.
Они пришли, и на собранье этом,
Когда уселись все вокруг стола,
Она к ним речь такую повела:
«Известно вам намеренье султана?
Пренебрегая верою отцов,
Отречься от закона Алькорана,
Нам данного пророком, он готов.
Но я, на ветер не бросая слов,
Скажу одно: не соглашусь на это,—
Милей, чем жизнь, мне вера Магомета.
От новой веры нам не ждать добра!
Всех нас она поработит жестоко,
И мы в аду, когда придет пора,
Сгорим за отреченье от пророка.
Но если буду я не одинока
В горячем рвенье защитить ислам,
Вас всех спасти я обещаю вам!»
Все поклялись ей помогать всемерно,
Во всех ее делах при ней стоять
Дружиной крепкой и до гроба верной
И тьму сообщников завербовать.
Их клятву выслушав, султана мать
Свершить намеренье решила злое.
И с речью обратилась к ним такою:
«Притворно примем веру христиан,—
Что стоит окунуться, в самом деле? —
И пир такой задам я, что султан
Не заподозрит нашей тайной цели.
Его жена — хотя бы из купели
Овечкой вышла чистою она —
С себя не смоет алого пятна».
Султанша мерзкая, исчадье ада,
Семирамида новая, змея,
Таящая в себе источник яда!
Притворство — внешность женская твоя.
В твоей груди безбожная семья
Порочных и зловредных сил гнездится,
Готовых с добродетелью сразиться.
О сатана завистливый, с тех пор
Как изгнан ты из нашего предела,
Чрез женщину, творцу наперекор,
Свое проклятое творишь ты дело.
Спокон веков душа ее и тело —
Твои орудья. Этот брак святой
Решил ты раздавить своей пятой.
вернуться
126
Предположительно датируется 1390 г., по намекам на сарацин. Рассказ юриста заимствован из англо-норманнского прозаического переложения Николаем Триве (ум. в 1334 г.) староанглийской были, действие которой приурочено к IV в. н. э. Из тысячи стихов этого рассказа больше трети представляют добавления Чосера к сухому аллегорическому и нарочито назидательному повествованию бретонской хроники.
В первых четырех строфах много заимствований из XVI гл. трактата папы Иннокентия III «De contemptu mundi» («О презрении к миру»). Трактат этот, по собственному указанию Чосера, был переведен им, но перевод до нас не дошел.
Рассказ юриста написан так называемой «Чосеровой стансой». Это семистрочная строфа при схеме рифм ababbcc со свободным чередованием мужских и женских окончаний.
вернуться
127
О бедность, мать бесчисленных обид! — Аналогичное обращение к бедности встречается в драматической поэме Барри Корнуолла «Сокол». Соответствующий монолог этой пьесы послужил источником фрагмента Пушкина «О бедность, как я затвердил урок твой горький».
вернуться
128
Атизар— в астрологии дурное влияние планеты.