изъ деднеи славы. Вы бо своими крамолами начясте
наводити поганыя на землю Русьскую, на жизнь Всеславлю,
которою бо беше насилiе отъ земли Половецкыя.
На седьмомъ веце Трояни вьрже Всеславъ жребии
о девицю себе любу.[805] Тъи клюками подъпьръ ся окони,
и скочи къ граду Кыеву, и дотчеся стружiемъ злата
стола Кыевьскаго. Скочи отъ нихъ лютымъ зверемъ
въ пълночи изъ Белаграда, обесися сине мьгле,[806]
утърже вазни съ три кусы, отвори врата Новуграду,[807]
разъшибе славу Ярославу,[808] скочи вълкомъ до Немигы -
съду токъ.[809] На Немизе снопы стелють головами,[810]
молотять цепы харалужными, на тоце животь кладуть,
веють душю отъ тела. Немизе кръвави брезе не бологомъ
бяхуть посеяни, посеяни костьми русьскыхъ сыновъ.
Всеславъ князь людемъ судяше, княземъ грады рядяше,
а самъ въ ночь вълкомъ рыскаше,[811] изъ Кыева дорыскаше
до куръ Тьмутороканя, великому Хърсови[812] вълкомъ путь
прерыскаше. Тому въ Полотьске позвонишя заутренюю
рано у Святыя Софеи въ колоколы, а онъ въ Кыеве
звонъ слышя.[813] Аще и вещя душя въ друзе теле,
нъ чясто беды страдаше. Тому вещеи Боянъ и пьрвое
припевку, смысленыи, рече: «Ни хытру, ни горазду,
ни пытьцю горазду суда Божiя не минути!»
О, стонати Русьскои земли, помянувъше пьрвую
годину и пьрвыхъ князеи! Того стараго Владимира
не льзе бе пригвоздити къ горамъ Кыевьскымъ,[814] сего
бо ныне сташя стязи Рюрикови, а друзiи Давидови,
нъ розьно ся имъ хоботы пашють,[815] копiя поють!
На Дунаи Ярославнынъ гласъ[816] слышить, зегзицею
незнаемъ рано кычеть: «Полечю, — рече, — зегзицею
по Дунаеви, омочю бебрянъ рукавъ[817] въ Каяле реце, утру
князю кръвавыя его раны на жестоцемъ его теле».
Ярославна рано плачеть въ Путивле на забрале, а ркучи:
«О ветре ветрило! Чему, господине, насильно вееши?
Чему мычеши хыновьскыя стрелкы на своею нетрудную
крыльцю на моея лады вои? Мало ли ти бяшеть горъ
подъ облакы веяти, лелеючи корабли на сине море?
Чему, господине, мое веселiе по ковылiю разъвея?»
Ярославна рано плачеть Путивлю городу на забороле,
а ркучи: «О Днепре Словутичю! Ты пробилъ еси каменныя
горы сквозь землю Половецкую. Ты лелеялъ еси на себе
Святъславли носады до пълку Кобякова.[818] Възлелеи,
господине, мою ладу къ мне, а быхъ не слала
къ нему слезъ на море рано!» Ярославна рано плачеть
въ Путивле на забрале, а ркучи: «Светлое и тресветлое
сълнце! Всемъ тепло и красно еси. Чему, господине,
простре горячюю свою лучю на лады вои, въ поле безводне
жяждею имъ луци съпряже, тугою имъ тулы затъче?»[819]
Прысну море полунощи, идуть смьрчи мьглами,
Игореви князю Богъ путь кажеть изъ земли Половецкыя
на землю Русьскую, къ отню злату столу. Погасошя
вечеру зори. Игорь спить, Игорь бдить, Игорь
мыслiю поля мерить отъ великаго Дону до малаго
Донця. Комоньнъ въ полуночи Овлуръ[820] свисну за рекою,
велить князю разумети. Князю Игорю не быть! Кликну,
стукну земля, въшюме трава, вежи ся половецкыя
подвизашя. А Игорь князь поскочи гърностаемъ
къ тростiю и белымъ гоголемъ на воду, въвьржеся
на бързъ комонь, и скочи съ него босымъ вълкомъ,
и потече къ лугу Донця, и полете соколомъ подъ мьглами,
избивая гуси и лебеди завтроку, и обеду, и ужине.
Коли Игорь соколомъ полете, тъгда Влуръ вълкомъ
потече, труся собою студеную росу, претъргоста бо
своя бързая комоня. Донець рече: «Княже Игорю!
Не мало ти величiя, а Кончику нелюбiя, а Русьскои
земли веселiя!» Игорь рече: «О Донче! Не мало ти
величiя, лелеявъшю князя на вълнахъ, стлавъшю ему
зелену траву на своихъ сребреныхъ брезехъ, одевавъшю
его теплыми мьглами подъ сенiю зелену древу, стрежаше
его гоголемъ на воде, чаицями на струяхъ, чьрнядьми
на ветрехъ.[821] Не тако ли, рече, река Стугна, худу струю
имея, пожьръши чюжи ручьи и стругы, рострена къ усту,
уношю князя Ростислава затвори[822] дне при темне березе.
Плачеться мати Ростиславля по уноши князи Ростиславе.[823]
Унышя цветы жялобою, и древо ся тугою къ земли приклонило.
А не сорокы въстроскоташя, на следу Игореве
ездить Гза съ Кончякомъ. Тъгда врани не граяхуть,
галици помълкошя, сорокы не троскоташя, полозiе
ползошя[824] только. Дятлове текътомъ путь къ реце кажуть,
соловiи веселыми песньми светъ поведають. Мълвить Гза
къ Кончякови: «Аже соколъ къ гнезду летить, соколичя
ростреляеве своими злачеными стрелами». Рече
Кончякъ ко Гзе: «Аже соколъ къ гнезду летить, а ве
сокольця опутаеве красною девицею И рече Гза
къ Кончакови: «Аще его опутаеве красною девицею,».[825]
ни нама будеть сокольця, ни нама красны девице,
то почнуть наю птици бити въ поле Половецкомъ».
Рекъ Боянъ и Ходына, Святъславля песнотворця
стараго времени Ярославля, Ольгова коганя хоти:
«Тяжько ти голове[826] кроме плечю, зло ти телу кроме
головы» — Русьскои земли безъ Игоря. Солнце светиться
на небесе — Игорь князь въ Русьскои земли. Девици
поють на Дунаи,[827] вьються голоси чрезъ море до Кыева.
Игорь едеть по Боричеву[828] къ Святеи Богородици
Пирогощеи.[829] Страны рады, гради весели.
Певъше песнь старымъ княземъ, а потомъ молодымъ
пети. Слава Игорю Святъславличю, буи туру Всеволоду,
Владимиру Игоревичи. Здрави князи и дружина, побарая
за христьяны на поганыя пълкы. Княземъ слава а дружине.
Аминь.[830]