Царь Василий, видя отвагу Девгения, с горсткой воинов обратился в бегство. Девгений же оставшихся воинов перебил, а иных связал и крикнул за реку слугам своим: «Приведите ко мне коня моего борзого по кличке Ветер». Они же пригнали к нему коня, и, вскочив на него, помчался Девгений, и скоро нагнал царя Василия у стен его города, и всех воинов, что были с ним, перебил, а царя и трех спутников его в плен взял.

И послал одного из них в город с вестью. И сказал горожанам: «Выходите навстречу Девгению, с этого дня даровал ему бог царствовать в стране вашей». Они же, услышав это, собрались и вышли сразиться с ним перед городом, думая, что бьются с простым человеком. А он послал к ним сказать: «Сложите ваше оружие и не гневите меня». Они же отвечали: «Не можешь же ты один против целого города стать». Услышав их ответ, разгневался Девгений и бросился на них: одних перебил, других связал и передал слугам своим, и в город вошел, и стал там царствовать. А пленных вскоре освободил, как говорится в Писании: «Не может быть раб больше господина своего, а сын больше отца своего».

«А еще мне осталось жить двенадцать лет и хочу теперь отдохнуть, много уже повидал войн и побед за юность свою», — так сказал Девгений отцу своему и посадил его на царском престоле, а пленных своих призвал и даровал им свободу. А Канаму и Иоакиму клеймо на лицо поставил и отпустил их на родину. И призвал к себе всех родичей своих, и пребывали все в радости великой, и продолжалось так много дней.

Богу нашему слава ныне, и присно, и во веки веков.

Аминь.

Не лепо ли ны бяшеть, братiе, начяти старыми

словесы трудныхъ повестiи о пълку Игореве,[719]

Игоря Святъславличя! Начяти же ся тои песни по

былинамъ сего времени, а не по замышленiю Бояню.

Боянъ бо вещiи, аще кому хотяше песнь творити,[720]

то растекашется мыслiю по древу, серымъ вълкомъ[721]

по земли, сизымъ орломъ подъ облакы. Помняшеть

бо речь пьрвыхъ временъ усобице. Тъгда пущяшеть

i соколовъ на стадо лебедеи, которыи дотечяше,

та преди песнь пояше старому Ярославу, храброму[722]

Мстиславу, иже зареза Редедю предъ пълкы[723]

касожьскыми, красному Романови Святъславличю.[724]

Боянъ же, братiе, не i соколовъ на стадо лебедеи

пущяше, нъ своя вещiя пьрсты на живыя струны

въскладаше, они же сами княземъ славу рокотаху.

Почнемъ же, братiе, повесть сiю отъ стараго

Владимира до нынешняго Игоря, иже истягну умъ[725]

крепостiю своею и поостри ‹и› сьрдця своего мужьствомъ,

напълнивъся ратнаго духа, наведе своя храбрыя

пълкы на землю Половецкую за землю Русьскую.

Тъгда Игорь възре на светлое сълнце и виде[726]

отъ него тьмою вся своя воя прикрыты. И рече Игорь

къ дружине своеи: «Братiе и дружино! Луче жь бы

потяту быти, неже полонену быти. А въсядемъ,

братiе, на своя бързыя комони, да позримъ синего

Дону!» Спала князю умъ похоти и жялость ему

знаменiе заступи искусити Дону великаго. «Хощю

бо, — рече, — копiе приломити конець поля[727]

Половецкаго, съ вами, русичи, хощю главу

свою приложити, а любо испити шеломомъ Дону!»[728]

О Бояне, соловiю стараго времени! А бы ты сiя

пълкы ущекоталъ, скачя, славiю, по мыслену древу,

летая умомъ подъ облакы, свивая славы оба полы

сего времени, рыщя въ тропу Трояню чресъ поля на горы.[729]

Пети было песнь Игореви того ‹Велеса› внуку: «Не буря[730]

соколы занесе чресъ поля широкая — галици стады бежять

къ Дону великому…» Чили въспети было, вещеи

Бояне, Велесовъ внуче: «Комони ржуть за Сулою,[731]

звенить слава въ Кыеве; трубы трубять

въ Новеграде, стоять стязи въ Путивле».[732]

Игорь ждеть мила брата Всеволода. И рече[733]

ему буи туръ Всеволодъ: «Одинъ братъ, одинъ светъ[734]

светлыи ты, Игорю, оба есве Святъславличя! Седлаи,

брате, своя бързыя комони, а мои ти готови,

оседлани у Курьска на переди. А мои ти куряне

сведоми къмети; подъ трубами повити, подъ шеломы

възлелеяни, конець копiя въскърмлени; пути имъ

ведоми, яругы имъ знаемы, луци у нихъ напряжени,

тули отворени, сабли изъострены, сами скачють акы

серыи вълци въ поле, ищучи себе чти, а князю славы».

Тъгда въступи Игорь князь въ златъ стремень

и поеха по чистому полю. Сълнце ему тьмою путь

заступаше, нощь стонущи ему грозою птичь убуди

свистъ зверинъ въста,[735] Дивъ кличеть вьрху[736]

древа, велить послушяти земли незнаеме, Вълзе,

и Поморiю, и Посулiю, и Сурожю, и Корсуню,[737]

и тебе, тьмутороканьскыи бълванъ![738] А половци

неготовами дорогами побегошя къ Дону великому,

крычять телегы полунощи, рци лебеди роспужени.

Игорь къ Дону вои ведеть! Уже бо беды его пасеть птичь

по дубiю. Вълци грозу въсрожать по яругамъ, орли

клектомъ на кости звери зовуть, лисици брешють на

чьрленыя щиты. О Русьская земле! уже за шеломянемъ еси!

Дълго ночь мьркнеть. Заря светъ запала,

мьгла поля покрыла, щекотъ славiи успе, говоръ

галичь убудися. Русичи великая поля чьрлеными щиты

прегородишя, ищучи себе чти, а князю славы.

Съ заратя въ пятъкъ потъпташя поганыя пълкы

половецкыя, и россушяся стрелами по полю, помчяшя

красныя девкы половецкыя, а съ ними злато, и

паволокы, и драгыя оксамиты;[739] орьтъмами и япончицями[740]

и кожюхы начяшя мосты мостити по болотомъ и

грязивымъ местомъ, и всякыми узорочьи половецкыми.

Чьрленъ стягь, бела хорюговь, чьрлена чолка,[741]

сребрено стружiе[742] — храброму Святъславличю!

Дремлеть въ поле Ольгово хороброе гнездо.