болони[768] бешя дебри Кыяне[769] и несошяся къ синему морю».

И рькошя бояре князю: «Уже, княже, туга умъ

полонила. Се бо два сокола слетеста съ отня стола

злата поискати града Тьмутороканя, а любо испити

шеломомъ Дону. Уже соколома крыльця припешали

поганыхъ саблями, а самою опуташя въ путины

железны.[770] Тьмно бо бе въ г день, два сълнця

помьркоста,[771] оба багряная стълпа погасоста

и въ море погрузиста, и великое буиство подаста хынови,

и съ нима молодая месяця, Олегъ и Святъславъ, тьмою

ся поволокоста. На реце на Каяле тьма светъ покрыла,

по Русьскои земли прострошяся половци акы пардуже гнездо.[772]

Уже снесеся хула на хвалу, уже тресну нужда на волю,

уже вьржеся Дивъ на землю.[773] Се бо готьскыя красныя

девы[774] въспешя на брезе синему морю: звоня Русьскымъ

златомъ, поють время Бусово,[775] лелеють месть Шароканю.[776]

А мы уже дружина жядни веселiя!»

Тъгда великыи Святъславъ изрони злато слово

сльзами смешено и рече: «О моя сыновьця, Игорю

и Всеволоде![777] Рано еста начала Половецкую землю мечи

цвелити, а себе славы искати. Нъ не честно одолесте,

не честно бо кровь поганую пролiясте. Ваю храбрая

сьрдця въ жестоцемъ харалузе скована, а въ буести

закалена. Се ли створисте моеи сребренеи седине?

А уже не вижду власти сильнаго и богатаго и многовои

брата моего Ярослава[778] съ Чьрниговьскыми былями,

съ могуты и съ татраны, и съ шельбиры, и съ топчакы,

и съ ревугы, и съ ольберы.[779] Тiи бо бесъ щитовъ

съ засапожникы кликомъ пълкы побеждають, звонячи

въ прадеднюю славу. Нъ рекосте: «Мужаимеся сами, преднюю

славу сами похытимъ, а заднею ся сами поделимъ!»

А чи диво ся, братце, стару помолодити? Коли

соколъ въ мытехъ бываеть, высоко птиць възбиваеть,

не дасть гнезда своего въ обиду.[780] Нъ се зло,

княже ми непособiе. Наниче ся годины обратишя.

Се у Римъ крычять подъ саблями половецкыми,

а Володимиръ подъ ранами.[781] Туга и тоска сыну Глебову!

Великии княже Всеволоде![782] Не мыслiю ти

прелетети издалечя отня злата стола поблюсти.[783]

Ты бо можеши Вългу веслы раскропити, а Донъ

шеломы выльяти. Аже бы ты былъ, то была бы чяга

по ногате, а кощеи по резане.[784] Ты бо можеши посуху

живыми шереширы[785] стреляти, удалыми сыны Глебовы.[786]

Ты буи Рюриче[787] и Давыде![788] Не ваю ли ‹вои› злачеными

шеломы по кръви плавашя?[789] Не ваю ли храбрая дружина

рыкають акы тури, ранени саблями калеными на поле

незнаеме? Въступита, господина, въ злата стремени

за обиду сего времени, за землю Русьскую,

за раны Игоревы, буего Святъславличя!

Галичьскыи Осмомысле Ярославе![790] Высоко

седиши на своемъ златокованнемъ столе, подпьръ

горы угорьскыя своими железными пълкы, заступивъ

королеви путь, затворивъ Дунаю ворота, мечя бремены

чрезъ облакы, суды рядя до Дуная. Грозы твоя по

землямъ текуть, отворяеши Кыеву врата, стреляеши

съ отня злата стола салътаны за землями.[791] Стреляи,

господине, Кончяка, поганаго кощея, за землю

Русьскую, за раны Игоревы, буего Святъславличя!

А ты буи Романе[792] и Мстиславе![793] Храбрая мысль

носить ваю умъ на дело. Высоко плаваеши на дело

въ буести, яко соколъ на ветрехъ ширяяся, хотя

птицю въ буистве одолети. Суть бо у ваю железнiи

паперси[794] подъ шеломы латиньскыми. Теми тресну земля,

и многы страны — хинова, литъва, ятвязи,[795] деремела[796]

и половци сулици своя повьргошя, а главы своя

поклонишя подъ тыи мечи харалужныи. Нъ уже, княже

Игорю, утърпе сълнцю светъ, а древо не бологомъ

листвiе сърони, по Ръси[797] и по Сули грады поделишя,

а Игорева храбраго пълку не кресити. Донъ ти, княже,

кличеть и зоветь князи на победу. Ольговичи

храбрiи князи доспели на брань.

Инъгварь и Всеволодъ и вси три Мстиславичи,[798]

не худа гнезда шестокрыльци![799] Не победными жребiи

собе власти расхытисте. Кое ваши златыи шеломи и

сулици ляцькыя и щити? Загородите полю ворота

своими острыми стрелами за землю Русьскую,

за раны Игоревы, буего Святъславличя!

Уже бо Сула не течеть сребреными струями

къ граду Переяславлю, и Двина болотомъ течеть

онымъ грознымъ полочяномъ подъ кликомъ поганыхъ.

Единъ же Изяславъ сынъ Васильковъ позвони своими

острыми мечи о шеломы литовьскыя, притрепа славу

деду своему Всеславу, а самъ подъ чьрлеными щиты

на кръваве траве притрепанъ литовьскыми мечи.

Исходи юна кровъ, а тъи рекъ:[800] «Дружину твою, княже,

птичь крылы приоде, а звери кровь полизашя».

Не бысть ту брата Брячислава, ни другаго — Всеволода,[801]

единъ же изрони жемчюжну душю изъ храбра тъла

чресъ злато ожерелiе.[802] Уныли голоси, пониче

веселiе, трубы трубять городеньскыя.[803]

Ярославле и вси внуци Всеславли![804] Уже понизите

стязи свои, вонзите свои мечи вережени, уже бо выскочисте