Его убьют через секунду – и хорошо. А у Спаны на горле шрам, неровный, вроде осколком полоснуло… Домергианин сдавил ему локоть, пальцы разжались, сделались ватными.

– Сколько пылу. Вы, люди, иногда способны поразить, – Спана вздохнул, будто и полубога терзала усталость. – Димма, проводи инженера в тень, он перегрелся. Я в информаторий.

Димма заломил ему руку за спину, поволок к прилавкам; Пауль попробовал вырваться, не вышло, и лишь с яростью наблюдал, как ублюдочный владыка Клёта размашистым шагом пересёк площадь. Кто-то сунул под нос ковш холодной воды – Олив, мелкая дурёха, не сбежала, хлопочет.

– Ты напрочь спятил, – Димма припёр его к стене, от которой с противным шорохом отваливались куски штукатурки, – так Игера бесить! Радуйся, что он с похмелья не проспался, не то…

– Радуюсь! – Пауля шатнуло от собственной ругани, от бессильной тоски. – Твой господинчик меня не укокошил, передай поклон, пятки не забудь вылизать!

– Угомонись, – Димма обхватил его за талию, притиснулся. С Алексом они со дня знакомства обжимались по углам, а шалый домергианин лапает на рынке. – Решится со школой… Игеру пока не до того, очухается, я пристану с детишками. У меня свой интерес: Юргена некуда девать. Пауль, ты…

– Спана детей ненавидит. – То, что мелькнуло в точёном лице чужака, только ненавистью и можно назвать. Или болью. – Взял бы биометрику – и по детям, выборочно. Чтобы полезных рабов не задеть.

– Слишком вы тут болтливые, – Димма отодвинулся, покачал черноволосой стриженой головой, – забери Юргена к себе на пару дней. В долгу не останусь. У нас встреча с заказчиками в заливе… Юр, принеси сумку из кара, поживешь у Пауля.

Сын Диммы околачивался у прилавка, почёсывал расцарапанные коленки. Олив держала Масика на руках, косилась на расползающуюся толпу. Лукас мялся поодаль, прятал стыд и страх в ухмылке. Дети.

– Какого хрена я должен возиться с твоим Юргеном? – Без Диммы станет вовсе тошно, но Пауля несло. – Вы же палец о палец для нас не стукнете, тоже мне, раса господ!

Димма ему никто, трахнулись, когда семя яйца распирало. Без поцелуев и без ласк, домергианин раз пришёл забирать Юргена, – тот уже спал, все спали, домом владела тишина, – и Димма расстегнул Паулю ремень, полез в трусы. А потом лёг на продавленный диван и дал так, что Пауль разве зубами его тело не грыз. Размяк, идиот, а верить нельзя. На Клёте каждый за себя и бога, который за всех, нету.

– Ради вашего отребья не стукну, – отозвался Димма, и в отвердевшем лице появилось нечто, сказавшее: и впрямь господа, – ради тебя, Пауль Хейг, попробую.

Домергианин легонько прихватил его за плечо, будто передавая уверенную силу, чего от Алекса и ждать-то не приходилось, и понёсся за полоумным боссом к информаторию. Пауль постоял немного, втягивая прожаренный солнцем воздух, глотнул ещё воды и оторвался от стены. Олив опустила глаза, она считала его проигравшим. Юрген подсунулся под руку, и Пауль растрепал смоляные отцовские вихры. Зря он связался с чужаками, нелепым семейством, где не было жены и матери, а был лишь продувной папаша, неизвестно как родивший это патлатое чудо, неделями торчавший «на операциях», избивавший сына плёткой, нимало того не стесняясь. Чёрт, разве он не мечтал, чтобы у них с Алексом появились дети, их собственные, кровь от крови, плоть от плоти, не выл в подушку, понимая: такого не случится, мать-природа – редкая сука, и пасынкам-говномесам подарка не обломится?

– А школу откроют? – Юр поскрёб совершенно недомергианские конопушки на облупленном носу. – Вот бы попозже. Мы с Олив к морю собирались…

– Успеете искупаться, – Пауль вздохнул и щёлкнул по пёстрой курносой сопелке, – кепку надень, воронёнок.

****

Злость дрожала в пальцах, и старый, громадный, как колесо местных машин, коммуникатор забарахлил, выдав вспышку вместо полноценной картинки. Он сбивает настройки рухляди, очумелый приятель Диммы вот так же сбил настройки ему самому. Димма скрывал связь с человеком. Зачем? На Земле большинство опускаются ниже некуда, спят со здешними, заводят с ними… маленьких, крикливых, очень хрупких созданий. Посильнее сожмёшь, косточки всмятку, но от них столько бед.

Игер сложил руки на коленях, глубоко вздохнул. Долговязый оператор с кирпично-красным, как у всех здесь, загаром, сунулся было, ожёгся – то ли об оружие с характерной ребристой камерой поверх ствола, то ли о неподвижного посетителя – и отскочил. Крайне полезная штука видиста, даже примитивные земные образцы, но люди толком не выучились ею пользоваться. Наверное, отпугивает название: цель жизни – странноватое имечко для оружия, пусть и биометрического. Программа не даст убить, только ранит или выведет из строя мужчин, оставив женщин невредимыми; поразит заражённых, пощадив здоровых; сделает выбор за стрелка. Кажется, видисту изобрели во время чумных бунтов, когда климат пошёл вразнос и появились штаммы, долгие столетья скрытые в почве и во льдах. Игер благодарно погладил рукоять. Оно нравилось ему, умное, сложное оружие, подчинившееся без всяких программ, что и для высшего уникала редкость. Напоминание о доме, о том, для чего он был создан и как жил до того, как попал на берега тёплой лужи, где нет отлаженных коммуникаций и приходится тащиться на пыльный рынок, забираться в каморку, воняющую краской и горелой изоляцией, и дожидаться, пока древняя техника соизволит заработать.

Этот тип, с глазами светлыми и мятежными, как северный ураган, прямыми русыми волосами, инженер Пауль Хейг, провалиться ему в здешний песок, что-то с ним сделал. Ковырнул жёсткую корку, а под ней не рубцы – свежее мясо с кровью. Нашёлся в тупой толпе один, с пламенем на устах и верой вместо щита, с тысячью способами свернуть себе шею, обделаться на потеху покорному стаду. Такими были те, кто впервые скрестил человеческие клетки с бездушной электроникой, строил корабли, иглами вонзившиеся в звёзды, создавал и губил миры. Его, Игера Спаны, предки – истинно белые, самовлюблённые, строптивые, ни в чём не разбирающиеся, но протягивающие руки и говорившие: моё. Они и Паулю Хейгу тоже родня. Наскакивал, будто с дубиной на десантный кар, совести, видишь ли, добивался… от предателя и труса, утонувшего в луже. Инженер из захолустья не мог знать, отчего Игер оказался на лазурном шарике, – никто не знает, кроме Сида, – но точно требовал ответа за всё. За клан, за семью и отца. За Радека.

Чушь, его корёжит подступающая течка, и перевелись давно герои, палкой пробивающие новые дороги. Разлетелись по космосу, подарив Землю цветным. В одном инженер и Димма правы: нужно завести на базе приличный коммуникатор. Колло, царёк удельный, денег жалел.

Игер тронул давно не мытый бок выкидыша цивилизации, успокаивая больше себя, чем технику, приказал выдать сообщения. Среди зелёных огоньков мерцал тревожный красный – солнце светит, волны плещут, клётские оборванцы забились в свои лачуги, значит, потерпит. Он проверял статус Радека весной, случись что, сообщат, ни к чему дёргаться, но сейчас вдруг захотелось… не увидеть, вовсе нет, хотя с маху он врубил и изображение. Убедиться, что сын не похож на здешних жвачных, правда, ему же хуже, если не похож. Вырастет инженером Хейгом, наплачется. Прививки, осмотры, индикаторы развития, – ого, совсем неплохо, менторы в клане одобрили бы, начальная ступень в разгаре, что бы это ни значило, – золотистые завитки на висках – ястребиная порода Сида; синие берилловые глаза; мягкий загар, хитрая полуулыбка – опять же наследство Леттеры. Здоровый, счастливый ребёнок. И не полукровка с худобой и веснушками, как мальчишка Диммы.