Находясь под ежедневным, неослабевающим давлением ордена, Эрик не замечал отсутствия друга. Некогда было замечать. И лишь с выпуском, тоска по субтильному эльфу завладела сердцем. Как они вообще могли существовать отдельно друг от друга после шести ярчайших лет в академии.
Жизнь показала, что могли. Возможно, Арон запретит любые встречи с Филом, сочтя его за ещё одно "слабое звено", поэтому лучше лишний раз при маге не заводить о нём разговор. Однажды, когда служба у Арона закончится, Эрик обязательно отправится к Лунному Лесу, и может быть, останется там. А пока…
Увлекшись размышлениями, Эрик не сразу заметил, что ступает по знакомой земле. Родная деревня Серый Луг вот — вот покажется за поворотом. Восемь лет назад он потратил три дня на дорогу до Новых Ветров. Спустя восемь лет, на это потребовалось полтора дня пешим ходом. К подобным преимуществам магии ещё долго придётся привыкать.
Сердце заколотилось быстрей, и Эрик не мог его контролировать. Тот самый поворот, дальше которого они с деревенскими мальчишками никогда не забегали — вот он. Дорожный указатель. Его раньше не было. Кому же могло понадобиться ставить указатель? Местные и так все дороги и тропки наизусть знают, а заезжие в такой глуши — редкость.
Из‑за деревьев медленно выплывало полотно родной деревни. С замиранием души, Эрик улавливал каждую деталь, выискивал любые видимые издали изменения. Вроде бы всё по — прежнему. Зелёный край остался таким же зелёным и цветущим, приземистые домики теснились один к другому, выстраиваясь в незатейливый лабиринт уютных улочек.
Всматриваясь в далёкий пейзаж деревни, Эрик и не заметил, как сам оказался частью этого пейзажа. Он шёл и смотрел, даже не замечая, куда идёт. Ноги сами вели.
Мир детства. Каким маленьким он стал. Дома зажиточных соседей, казавшиеся раньше ладными теремами, выглядели сейчас обычными домишками, не шедшими ни в какое сравнение с постройками Ветреного града. Вот завалинка у одного из таких домов, в былые времена всегда занятая бабульками — сплетницами — сейчас пустует, а земля под ней заросла травой. Могучий дуб, на его надёжные ветви всегда подвязывали качели и верёвки, а наверху, в кроне, ребята постарше каждый год строили шалаш. Теперь не всякий отважится залезть по сухим ветвям.
Эрик выискивал новые срубы, один или два виднелись на соседних улицах, но как много сгоревших и полусгнивших домов. Раньше такие быстро разбирали, а сейчас…
Пробегавшие мимо дети с удивлением и опаской проводили взглядом странного путника — новые лица редкость в деревнях. "Пришлые люди приносят за собой беду", — так староста всегда поговаривал.
Остановившись у покосившегося, низенького забора, Эрик с тоской смотрел на свой дом. Худая крыша, солома на ней гнилая, не менялась зиму или две, стены просели, маленькие окошки опустились совсем близко к земле, а рассохшиеся ставни: какая отвалилась, какая болтается на одной петле. Порожки в сени — через одну, да и те, что остались, вряд ли прослужат долго, старые доски даже на глаз выглядели паршиво. Сарай возле дома вообще завалился, а ведь раньше там держали целое хозяйство…
Как же так? Отец — работящие руки, никогда не запустил бы до такой степени дом. Что могло произойти?
Ответ сам пришёл, для этого не требовались сложные умозаключения.
Отказываясь верить в очевидное, Эрик не чувствуя себя, отворил скрипучую калитку и вошёл во двор. Косой взгляд на собачью будку. Будка пуста, не видно ни цепи, ни миски. Доски порожек заскрипели под ногами, но выдержали.
Трижды Эрик постучал в дверь. Он никогда не стучал в эту дверь, она всегда была для него открыта. Но сейчас он не мог позволить себе просто войти, прошло так много времени…
Половицы за дверью скрипнули. Клацнул засов.
Встречать неожиданного гостя вышла мама. Слова, заготовленные Эриком специально для этой встречи, так и не прозвучали. Он смотрел на маму, удивляясь произошедшим в ней изменениям. Эрик запомнил её молодой и красивой, но сейчас он видел на измождённом лице множество морщин, худые плечи и руки, высушенные тяжёлым трудом и долгими переживаниями, покрывала мешковатая одежда. Женщина сутулилась и от того казалась меньше ростом.
Эрик с жалостью посмотрел в родные глаза и увидел в них своё отражение, увидел себя таким, каким видела его она: молодым мужчиной с трёхдневной порослью на лице, возмужавшим, в походной одежде. Таким ли она ожидала его увидеть? Казалось, первые несколько секунд женщина пыталась уловить знакомые черты лица. Но на самом деле сразу узнала сына, просто не верила собственным глазам.
Да, он изменился, но всё же остался тем самым Эриком, рыжим сорванцом, единственным и любимым. Это не забывается. Но как изменилась она… Что пережила за это время? Как выдержала потерю мужа? Как пыталась удержать хозяйство сама, но сломалась под натиском одиночества и тоски? Все, кого она любила, оставили её…
Эрик многое прочёл в её усталых глазах и ощутил на себе жуткую вину, что сам ни разу не вырвался из лап ордена, чтобы навестить, узнать как дела, хоть чем‑то помочь. Он просто на годы забыл о доме и о родителях. Но ведь те, кто учились вместе с ним, тоже не могли покидать орден надолго и тоже годами не виделись с родными… Оправдания. Фил не имел возможности съездить домой — до Лунного Леса ехать несколько недель, а вот он, Эрик, мог отлучиться. Мог… Но забыл. Спасовал перед авторитетом Арона, а потом и забыл, увлёкся учёбой, ведь так было проще.
Они разглядывали друг друга, не замечая затянувшегося молчания. Сын корил себя. Мать не могла открыть рта и пошевелиться — переполнявшее счастье сковало хлеще стальных цепей.
Наконец, Эрик нашёл в себе силы для слов.
— Мама… — что‑то надломилось глубоко в груди, и заготовленная фраза застряла в горле.
— Эрик, сыночек! — мать не выдержала и обняла сына, так крепко, как только могла, прижалась к плечу, такая маленькая и хрупкая.
Эрик ощутил подрагивания её спины под прижатыми ладонями. Он никогда не видел мать плачущей, и это ещё сильней заставило ощутить горечь вины. Ну как он мог так надолго бросить её, заставить выживать? Она растила его, отдавала все силы, но для чего? Чтобы однажды он ушёл, в тот самый момент, когда был нужен больше всего?
Кровь прилила к щекам, непривычная тяжесть скопилась под глазами, но он сдержался.
— Эрик, наконец‑то ты вернулся… — сквозь слёзы выдавила мать. — Тебя так не хватало…
Эрик стиснул зубы. Она верит в то, что он останется и будет с ней, избавит от одиночества, от тоскливых дум. А он скоро уйдёт. Должен уйти. Он выбрал свою судьбу, и никто из родных не должен из‑за этого пострадать. Все деньги, что дал с собой в дорогу дальновидный Арон, Эрик оставит матери, но не возникнет и капли сомнений в том, что она, не задумываясь, променяла бы любую сумму на сына.
— Ты останешься? — словно читая его душевное смятение, спросила мать, с надеждой заглянув в глаза. — Так плохо одной…
Теперь Эрик знал, что не ошибся на счёт отца, да и как можно было ошибиться — всё очевидно.
Он глядел в её лицо, силясь сказать что‑нибудь одобряющее.
— Мам… — и снова комок. Он знал что говорить, но почему так трудно произнести эти простые слова. За двадцать пять лет он ни разу не говорил их и, наверное, никогда бы не сказал, если бы не покинул дом. Что ж, сейчас самый подходящий момент. Он вновь прижал маму к груди, чувствуя, как последняя нить стойкости рвётся. — Я тебя люблю…
На половине фразы голос надорвался, и Эрик зарыдал, не стесняясь и не сдерживаясь, так, как ещё никогда не рыдал. А мама успокаивающе поглаживала сына по спине.
Как в детстве.