В восемь пятнадцать к боковой двери подъехал лимузин Старика. В герметической тишине оранжереи Стэнли ничего не слышал, но он знал, что вот сейчас колеса плавно остановились на гравии под аркой — в этом доме все делалось строго по расписанию.

В восемь двадцать мисс Маргарет распахнула дверь и застучала каблуками по плитам.

— Папа, ты все же хочешь ехать в Порт-Беллу? Не передумал?

Старик словно не заметил ее поцелуя.

— Мне пришлось ждать.

Она засмеялась.

— Знаю, я опоздала на пять минут. Переодевалась, папа. Я так растолстела, что брюки выглядели просто немыслимо. — Легкий кивок, и Стэнли покатил кресло к дверям. — Нет уж, сажусь на диету!

Стэнли бережно, точно корзину с яйцами, перенес Старика из кресла в лимузин. Выпрямившись, он увидел рядом мисс Маргарет.

— Утром тут очень мило. — Она оглянулась через плечо на открытую дверь и на блестящий паркет за ней, потом посмотрела через газон на соседние дома, укрытые густой зеленью. — Именно сейчас, пока не явилась прислуга и не начала свою возню.

Она машинально провела пальцем по крыше автомобиля, проверяя, нет ли пыли. Пыли не было. Старик держал две смены шоферов, но выезжал он теперь редко, и от нечего делать они без конца полировали машины, когда им надоедало играть в кости.

Гараж прятался за чащей цветущих магнолий, чтобы пропорции дома не были ничем нарушены. Машину вызывали по телефону.

Сложно, думал Стэнли. Надо же так усложнять себе жизнь, лишь бы все было, как им хочется. Но они обязательно хотят, чтобы все было так, а не иначе.

— Стэнли, ты не знаешь, что происходит в гараже? — внезапно спросила мисс Маргарет. — Майкл устроил негритянский постоялый двор?

Зачем она так говорит? — подумал Стэнли. — Проверяет, может ли задеть меня? Но ведь не может!

— Нет, мэм.

— Ну, ладно, ладно, поехали. — Они обошли машину (Стэнли, как положено, держался в двух шагах позади нее). — Как он, по-твоему, выглядит? Цвет лица у него неважный.

— Дышит он легко.

И надо признать, думал Стэнли, Старик крепко вцепился в жизнь. Как старый краб в наживку. Никто не верил, что он выдержит последний приступ. А он — вот он.

Стэнли захлопнул дверцу и почтительно отступил, когда черный лимузин плавно тронулся с места. Сам он поведет в аэропорт вторую машину — с багажом, мисс Холлишер и ее любимым котом. Мисс Холлишер чинно сидела на заднем сиденье, ее розоватые волосы поблескивали в косых лучах утреннего солнца.

Даже и двигатель включен. Майкл знает свое дело. Стэнли усмехнулся. Он и правда завел у себя в гараже постоялый двор — у него там все время гостят то друзья, то родственники.

Садясь за руль, Стэнли увидел Элизабет. Черное форменное платье и белый фартучек нисколько не прятали ее пухленькой фигурки, а только придавали ей соблазнительность. «Она мне нравится, — как-то сказал Старик. — Красивая девчонка». Он ее так и ест глазами, подумал Стэнли. Так и ест…

Старик спокойно попыхивал сигарой и дремал, пока колеса самолета не коснулись мягко посадочной дорожки коллинсвильского аэродрома.

В ангаре стоял вертолет мистера Роберта, но Старик не захотел лететь. Он выбрал яхту. И они отправились на яхте.

Мисс Маргарет терпеть не могла яхт и поехала в автомобиле после того, как завезла Старика, Стэнли и мисс Холлишер в яхт-клуб. Мистер Роберт ждал их: он сам перенес Старика на борт и усадил в специальное кресло, поставленное в укрытом месте. Вентиляторы машинного отделения уже работали. Их ровный низкий гул заглушал плеск воды у борта и свай. Вдоль бетонного причала стояли в ряд пришвартовавшиеся носом яхты, точно щенята, сосущие мать. Нигде не было заметно никакого движения.

Рыбаки уже ушли в море, а просто любители морских прогулок еще не прибыли. Гавань была одновременно и полна яхт и пустынна.

Старик поглядел по сторонам, проникаясь ощущением дня. Он поворачивал голову медленно и осторожно, словно боялся, что она отвалится, как отваливаются от стебля семенные коробочки. Он смотрел на тихую гавань, и его старые глаза даже не сощурились от яркого света. Шея у него расслабилась и стала прямее. Он ничего не сказал, но еле заметно кивнул.

Вентиляторы умолкли, заработали двигатели. Мистер Роберт поднялся на мостик, вытаскивая из кармана солнечные очки.

Стэнли снял швартовы. Пятидесятифутовый черный корпус медленно выдвинулся из ряда неподвижных судов, яхта повернула и направилась к проходу между двумя длинными каменными молами, за которыми открывалась бухта.

Нос плавно разрезал зеркальную воду, винты вращались медленно, почти не поднимая волны, и яхты, мимо которых они проходили, покачивались еле-еле. Солнце начало пробиваться сквозь дымку и плыло в ней, как яичный желток.

Минут через десять Старик опять задремал. Мисс Холлишер, сидевшая в шезлонге, шепнула Стэнли:

— Такие поездки ему уже не под силу.

— Зато нам приятно, — шепнул он в ответ.

Заболоченная бухта, тростник и водяные гиацинты остались позади, они вышли на простор Мексиканского залива, и даже вода под килем ощущалась теперь по-другому. Суша кончалась так постепенно, подумал Стэнли, что трудно сказать: граница вот тут.

А зачем мне, собственно, всегда надо знать все точно? — спросил он себя насмешливо. — Как будто глядишь на карту и говоришь: «Сейчас я тут-то и тут-то». Мне-то с какой стати об этом беспокоиться?

Старик дремал, свесив руки по сторонам кресла. Костлявые желтые пальцы были скрючены, как когти хищной птицы.

Птицы, думал Стэнли, все птицы да птицы… Яхта и та «Кондор». И повсюду, куда ни глянь, кондор. Золотыми буквами на широкой корме среди прихотливых блестящих завитушек, на спасательных кругах, у входа в каюту. На фарфоре, на стекле, на серебре. Даже на простынях и полотенцах. Большая черная птица с распростертыми крыльями.

Стэнли зевнул и подумал о Вере. Наверно, начала свою возню в их доме: расправляет полотенца на вешалках в ванных — она всегда особенно следит за полотенцами.

Мисс Холлишер сказала:

— Надеюсь, Перси хорошо перенесет поездку.

— Конечно.

— Это котик моей мамы.

— Вы мне говорили, — терпеливо ответил Стэнли.

— С ним никогда не чувствуешь себя одинокой, Стэнли. Вы не поверите.

— Нет, почему же.

— В некотором смысле он был мне утешением в последние годы мамы. Она сильно напоминала… — Мисс Холлишер кивнула в сторону Старика.

Стэнли знал все подробности о последней болезни ее матери, знал о том, как мисс Холлишер ухаживала за ней до самого конца. «Когда она умерла, — этими словами мисс Холлишер всегда заканчивала свой рассказ, — кожа у нее была безупречна. Я столько приложила стараний». Стэнли не понимал, какое значение могло иметь состояние кожи покойницы. Однако мисс Холлишер усматривала в этом что-то важное. Во всяком случае, она постоянно об этом говорит, значит… Ну, как и этот чертов кот.

А мисс Холлишер продолжала:

— Может быть, вы не чувствуете потребности хоть в каком-то обществе, как я.

— У меня хватает общества, — сказал Стэнли.

С его женой Верой одиноким себя не почувствуешь. С той минуты, как он возвращался домой, и до той, когда он утром уходил на работу, на него, как струи воды из душа, лились и лились разговоры. Они женаты уже двадцать пять лет, и он давно научился не слушать. Он знал ее всю жизнь — в Галф-Спрингсе их родители были соседями, а ее мать до сих пор живет в том же доме вместе с сыном, невесткой и их шестью взрослыми детьми. А в старом доме Стэнли живет его овдовевшая сестра — ее муж был убит во Вьетнаме.

В Галф-Спрингсе словно ничто не меняется. Люди_: умирают, их место занимают их дети, но, в сущности, все остается как было.

Стэнли вдруг спросил себя, почему он теперь так редко бывает там. Ведь от Коллинсвиля, где он теперь живет, туда на машине можно добраться за каких-нибудь два часа. И все-таки он не ездит, а Вера никогда не уговаривает его навестить родных. Просто ему как-то не по себе там. Он перестал быть своим в родном городке, среди близких и их детей.