– А ты не переигрываешь? – Изогнув бровь, поинтересовалась я.

– А ты не переигрываешь, Жозефина?

– Я – нет, – ответила я искренне. – Если бы я хотела убить Селину Фишер, уж поверь мне, я бы сделала это так, что никто, никогда и ни при каких обстоятельствах не смог бы выйти на меня. Как в случае с Иветтой, – тут я снова улыбнулась, и протестующее взмахнула рукой, предвидя возможный вопрос, – но сразу спешу заметить – я её не убивала. Это сделал её муж. С моей подачи, разумеется, если тебе так уж хочется знать. Но, надо ли говорить, что ты никогда этого не докажешь?

– Чёрт возьми, так я и думал, что ты рано или поздно до неё доберёшься, – произнёс де Бриньон, качая головой. – Жозефина, ну зачем? Не нужно было! Хотя, признаться, я вздохнул с облегчением, когда узнал о её смерти. Я до сих пор не могу простить ей гибель моей сестры…

– Дело было не только в твоей сестре, Эрнест, – ответила я невозмутимо. – Ты совершенно правильно сказал, эта шлюха помогала Рене оформлять бракоразводный процесс, используя свои связи в адвокатских кругах. Она сделала так, чтобы уволили моего отца, ты в курсе? Он хотел помешать им оставить меня на улице без гроша в кармане. Теперь сидит у себя в поместье, в полнейшей нищете, став жертвой своих же собственных интриг, и распродаёт мебель потихоньку, чтобы было, на что купить еду! Бедный папочка! Слышал бы ты, как убедительно когда-то он говорил, что Рене Бланшар лучший кандидат в мужья! – Тут я невольно позлорадствовала, представив, как плохо, должно быть, ему теперь, и как он сожалеет о содеянном. – Что касается Иветты, с ней в любом случае нужно было что-то решать, и неважно, разведусь я с Рене или нет. Эта шлюха спала с моим мужем, и не стеснялась говорить мне об этом в лицо. Нет, а почему только мне? Разве Дэвид не заслуживал правды? А вот тут, ты прав, Эрнест, я переиграла. Слегка. Я не думала, что он её убьёт, клянусь тебе. Я не учла тот факт, что Дэвид Симонс на самом деле Давид Симон-ад-Фархади, иранец, хозяин крупной компании по добыче нефти в Керманшахе. У мусульман не в почёте измены. Тем более, такие грязные.

– О, господи, – только и сказал Эрнест.

– Я, правда, думала, что он просто урезонит её, и всё. Побьёт, может быть, или посадит под домашний арест? Когда я шла к нему, я не подозревала, во что это выльется, а если бы и подозревала… что ж, да. Всё равно бы пошла. Если учесть то, что я-то, в конце концов, единственная осталась в выигрыше.

– И вы решили свалить всё на Февраля?

– Кто это «мы»? – Я покачала головой. – Как бы ты не хотел считать меня виновной, но я не причастна к смерти Иветты. Разве что, косвенно? Ведь если бы я не открыла Дэвиду глаза на истинную сущность его жены, так бы он и жил иллюзиями и по сей день, бедняжка!

– А Марию Лоран за что было убивать? Жозефина, ей было восемнадцать лет, и я держал на руках её остывающее тело! Она была совсем ещё девочка.

О, да, Рене любил таких. И я когда-то была такой же, и привлекла его внимание. На свою голову. Или, правильнее будет сказать, это он увлёкся мной на свою голову, если вспомнить о том, что он гниёт на кладбище Пер-Лашез, а я сделалась наследницей всего его состояния. Так что, кому с кем не повезло – это ещё вопрос!

Однако одной истины это не меняло:

– Я не убивала Марию Лоран, Эрнест. Я и не знала, что его новую избранницу звали именно так.

– А фиалки – это, конечно, совпадение?

– Не такой уж редкий аромат, – я, как ни в чём не бывало, пожала плечами.

– Не ври мне, Жозефина! – То ли с угрозой, то ли с предупреждением в голосе произнёс де Бриньон.

– К чему мне врать? – Я безразлично пожала плечами. – Я и так рассказала тебе, кажется, больше, чем должна была. Если бы я убила Марию Лоран, я бы не стала этого скрывать, потому что у тебя в любом случае не нашлось бы доказательств. А какой-то там фиалковый аромат… тебе самому-то не смешно? Не говоря уж о том, что я уж наверняка не стала бы выливать на себя флакон духов, прежде чем идти душить свою потенциальную соперницу. Которая, по сути-то, давно уже и не соперница мне, ведь Рене умер два месяца назад, а Мария Лоран – четырнадцатого июля.

– Есть один способ проверить твои слова, – ответил Эрнест, глядя на меня с таким видом, будто заранее уже знал о моей безусловной виновности. – Сними рубашку.

– Что?! – Я рассмеялась в голос. – Бриньон, в своём ли ты уме?

– Я ранил убийцу, когда гнался за ним. Сними рубашку, Жозефина, дай взглянуть на твоё плечо, и докажи мне, что это была не ты. Тогда я успокоюсь.

Ах, вот оно что!

– То есть, моего честного слова тебе недостаточно? – С вызовом спросила я, прикидывая в уме – что лучше, раздеться сейчас здесь, перед ним одним, или завтра – перед всей честной компанией его помощников и Витгеном заодно?

– Разумеется, нет. Я должен убедиться воочию.

– Стало быть, считаешь меня способной на эти чудовищные преступления? Думаешь, я могла задушить юную, невинную девушку? – Пока я искала пути к отступлению, Эрнест сдвинулся со своего места и неспешно подошёл ко мне.

– А это зависит от того, кто убил твоего мужа. Знаешь, говорят, это затягивает. Убьёшь одного, а потом не можешь остановиться.

– Это ты у доктора Фрейда вычитал? – Спросила я, глядя на него снизу вверх, когда он остановился совсем рядом со мной, такой высокий, такой сильный, такой… красивый.

– Что? – Он улыбнулся. – Нет. Это я наслушался от людей, подобных вам с Февралем, когда перед казнью спрашивал их, зачем они убивали невинных?

– Подобных нам с Февралем, – повторила я, искренне надеясь, что он не заметил моей обиды. – Вот как? Стало быть, ты приравниваешь меня к нему? К маньяку-убийце? Считаешь, что я такая же?

Он устал от моих вопросов, и тихо, но твёрдо повторил:

– Жозефина, покажи мне своё плечо.

А больше тебе ничего не показать?!

Ублюдок! Какой же ты ублюдок, Эрнест де Бриньон! Да как ты смеешь так думать обо мне…! Ты, которого я любила! Ты, которому я отдала своё сердце, свою душу! Ты, который предал меня! И почему-то грязным ничтожеством в итоге оказываюсь я, такая же как психопат Февраль, а ты – чистенький и благородный, действуешь на стороне закона!

Да что ты знал о Рене Бланшаре, моём муже? Что ты вообще знал о семи годах ежедневного ночного кошмара, в который превратился мой брак? Думаешь, он не заслуживал смерти? Думаешь, эта его шлюха Иветта не заслуживала смерти? Заслуживали, и ещё как! Я осознала это впервые, когда лежала в гостиной на первом этаже, а Франсуаза прикладывала холодный компресс к моей разбитой голове, после того, как этот ублюдок толкнул меня с лестницы. И пока я мучилась с сотрясением мозга, эти двое – Рене и Иветта – забавлялись на втором этаже, мы с Франсуазой слышали их стоны внизу, слышали, как скрипела кровать от их монотонных усилий.

А потом он решил, что я ему больше не нужна. Он встретил другую, моложе. И я очень сомневаюсь, по правде говоря, это эта девушка согласилась на брак с ним добровольно. Очень вряд ли. Куда охотнее я поверила бы в то, что её, юную восемнадцатилетнюю барышню, просто продали Бланшару для его утех, как и меня саму когда-то. И Иветта ему в этом помогала, она всегда и во всём ему помогала, она любила его. А меня ненавидела. И на эту девочку, как её там? – Марию Лоран – Иветте было наплевать. Она, возможно, и хотела, чтобы Рене женился на ней. Почему? Потому, что эта Мария Лоран была юна, и не столь опасна, как я. А меня нужно было как можно скорее устранить, оставить без средств к существованию, а если не получится – то и убить. Думаю, эта парочка ни перед чем не остановилась бы, в случае крайней нужды.

Вот только я их опередила. Мы с Дэвидом их опередили. А Рене так и не понял, с кем его угораздило связаться однажды. Он видел во мне всё ту же потерянную деревенскую девчонку, с заплаканными глазами и разбитым сердцем – бедный мой Рене, он по беспечности упустил тот момент, когда юное пугливое создание превратилось из ребёнка в настоящую дьяволицу.