– Зачем ты притворяешься? Ты боишься? Боишься, что я окажусь таким же, как твой муж? Пусть тебя это не удивляет, я много слышал о знаменитом Рене Бланшаре! Лично его я не знал, но его слава шла на два шага впереди. Так вот, я не такой, Жозефина! Я совсем другой. Откройся мне, и увидишь, я клянусь тебе, я не разочарую тебя!

– Габриель, – вырвалось у меня его имя, а голос звучал так слабо, так беспомощно.

О-о, я пропадаю! Ещё немного, и пропаду окончательно.

Надо вспомнить глаза Габриэллы, полные слёз, и её по-детски добрые и искренние просьбы оставить её любимого в покое.

Но, помилуйте, что же я могу сделать, если он не любит её?! Будто читая мои мысли, Гранье сказал:

– Я разорвал помолвку. Я сказал ей, что хотел жениться на ней только ради денег, но вовремя осознал свою ошибку и понял, что не смогу быть таким подлецом. Я всё ей рассказал, Жозефина.

– Господи, зачем? – Простонала я. Теперь она, должно быть, затаила на меня смертельную обиду. Боже мой, он же сердце ей разбил! Ах, Габриель, что же теперь делать?

– Зачем? И ты ещё спрашиваешь? Потому что я не люблю её, Жозефина! Я люблю тебя, и кроме тебя мне никто не нужен! Я на всё готов ради тебя. Хочешь, я увезу тебя отсюда? Давай сбежим, пока наша полиция не арестовала тебя по подозрению в убийстве! Они ведь в первую очередь подумают на тебя!

Уже не подумают, Фальконе-то мертва. Но Габриель пока об этом не знал. Да и сбегать никуда в любом случае не стоило, де Бриньон меня всё равно отыщет, из под земли достанет, это факт.

– Габриель, пожалуйста, не горячись, – попросила я, и, поймав его руку, отвела её от своего лица. – Я… я не думаю, что ты должен был так поступать с Габриэллой! Она же совсем юная, ты можешь себе представить, как тяжело ей было принять твоё пугающее непостоянство? Утром ты хочешь её, вечером – уже не хочешь! Да так же нельзя, чёрт возьми, тебе двадцать восемь лет, а не семнадцать!

– Знаю, – покаянно произнёс он. – Знаю, что нельзя! Но что ты предлагаешь? Я не люблю её, когда ты это, наконец, поймёшь? Я смотрю на неё, и представляю тебя. Думаешь, это мелочи? Лучше было бы жениться на ней и сделать её несчастной?

Нет.

Определёно, нет.

Такие ошибки лучше и вовсе не совершать, нежели потом пытаться их исправить. А несчастливый брак – это ужасно, уж поверьте моему семилетнему опыту.

– Пожалуйста, Жозефина, не прогоняй меня, – взмолился Габриель. Его голос звучал так проникновенно, а глаза были полны такой невыразимой тоски, что я едва ли не сдалась. – Не прогоняй меня, ну только не опять! Я же вижу, что небезразличен тебе! Жозефина, я прошу тебя, дай мне шанс! Всего один шанс, вот увидишь, я докажу тебе, что я совсем не такой, как твой муж… Я сделаю тебя счастливой, если только ты этого захочешь!

Так близко к полнейшему провалу я не была ещё никогда. Ещё секунда, и я сказала бы, что люблю его, и, вероятно, тоже потом проклинала бы себя за слабость до конца своих дней.

А может, и нет. Вдруг он правда сделал бы меня счастливой?

Ведь мог бы. Наверное.

Но поддаться его чарам мне было не суждено, как и в предыдущем случае, вмешалась рука судьбы. Правда, на этот раз в дверь не стучали – она открылась сама, рывком, едва ли не слетев с петель. И Эрнест де Бриньон быстрыми шагами, по-хозяйски, вошёл в мою комнату – так, будто имел на это полное право.

V

– Какого чёрта?! – Вне себя от возмущения, собралась, было, воскликнуть я. Но не рассчитала сил, и, опять же, томно выдохнула. Гранье резко развернулся на сто восемьдесят градусов, нервно провёл рукой по волосам, и сказал:

– Правила приличия, похоже, не распространяются на полицейских!

– И в особенности на французов, – не остался в долгу де Бриньон. – Что вы здесь делаете в такое время?

– Это совершенно не твоё дело, – сквозь зубы произнесла я. Габриель повернулся теперь уже ко мне, сказочно удивлённый тем, что я на «ты» с комиссаром парижской полиции. – Убирайтесь вон из моего номера, оба!

Сказать, что я была в ярости, не сказать ничего.

– Вы слышали, Гранье? – Лениво полюбопытствовал де Бриньон.

– Я сказала – оба! – Воскликнула я, повысив голос. Нервы мои были на пределе.

– О-о, нет, я, всё же, останусь! – Нахально сказал де Бриньон. – Мы с вами не договорили, мадам Жозефина. А вот вам, Гранье, действительно, лучше уйти. Сразу двое мужчин в спальне одной женщины – это слишком даже для мадам Лавиолетт!

Ах он мерзавец! Ещё острить смел!

– Проваливай к чёртовой матери вместе с ним, де Бриньон, мне не о чем с тобой разговаривать! – Сквозь зубы процедила я, но его мой настрой, конечно же, не впечатлил.

– Гранье, силой прикажете вас уводить? – Как ни в чём не бывало, поинтересовался он. А Габриель вдруг вскинул голову, и посмотрел на де Бриньона с такой ненавистью, что я невольно испугалась. Габриель всегда представлялся мне таким спокойным и сдержанным, а, выходит, и он тоже умел ненавидеть?

Постойте-ка, а чему я удивляюсь? Я и сама ненавидела де Бриньона куда больше, чем кто бы то ни было!

– По-моему, – тихо, но с вызовом, произнёс Габриель, – вы превышаете свои полномочия, комиссар!

– По-моему, – ответил де Бриньон равнодушно, – вашего мнения никто не спрашивал, Гранье! Вы, что же, забыли, что являетесь главным подозреваемым? После мадам Лавиолетт, разумеется.

– Господи боже, – простонала я. По-моему, Габриелю крупно не повезло. Теперь к нему будут придираться как минимум потому, что он посмел встать на мою защиту. Не нужно было ему вообще со мной связываться, от меня же одни неприятности!

Ох, боже, что же делать?

Нервно облизнув губы, я посмотрела на Габриеля с мольбой, и попросила:

– Габриель, пожалуйста, оставь нас.

– Что?! Ты же не собираешься оставаться с ним наедине, здесь?! – С таким возмущённым видом спросил Гранье, будто не он сам уединился со мной здесь же минутами ранее. То есть, в этом он ничего предосудительного не видел, а с господином комиссаром оставаться наедине в своей спальне мне было ни в коем случае нельзя!

Восемь лет назад – может быть.

Но не теперь.

– Габриель, – собрав всю свою волю в кулак, я как можно мягче произнесла: – Пожалуйста, прошу тебя, уходи. Господин комиссар наверняка желает обсудить со мной некоторые формальности.

– У тебя в спальне?!

– Габриель, я умоляю тебя! – Застонала я, едва ли не притопнув ногой от отчаяния. Боже, ну почему он такой упрямый? Неужели не понимает, что сам же наживает себе неприятностей в эту самую минуту? Если не понимал, то де Бриньон решил объяснить ему простые истины:

– Даю вам пять секунд на то, чтобы уйти по-хорошему, – сказал он Габриелю, – в противном случае я уведу вас отсюда под конвоем и посажу под арест по подозрению в убийстве Селины Фишер и Виттории Фальконе.

– Фальконе?! – Габриель изумлённо взглянул на де Бриньона, позабыв о нашей непростой ситуации в одночасье. – Виттория мертва?! Но она же… ещё этим утром…

– Четыре секунды, – безжалостно продолжил де Бриньон. – Три, две…

– Бог ты мой, Габриель! – Воскликнула я, и, поняв, что дело с мёртвой точки не сдвинется, взяла его за плечи и едва ли не силой подтолкнула к выходу.

– Жозефина, я не оставлю тебя с ним наедине! Это неприлично! – Не унимался Гранье, глядя поверх моей головы на де Бриньона с неприкрытой ненавистью. – Врывается к тебе без стука, хамит! Да разве так ведут себя полицейские? Нет, Жозефина, и не проси, я не уйду, я…

– Габриель, он мой старый… знакомый, – пересилив себя, я всё же вынуждена была признать это. Не сомневаюсь, де Бриньон усмехнулся, услышав, как я охарактеризовала наши с ним прошлые отношения. – Он ничего мне не сделает, клянусь тебе. Мы просто поговорим, вот и всё. Пожалуйста, уходи, не наживай себе врагов, они и так подозревают тебя! Я прошу тебя, – я понизила голос, искренне надеясь, что у де Бриньона хватит такта не подслушивать, но, не сомневаюсь, именно в этот момент слух-то он напряг, – Габриель, сделай это ради меня. Считай это моей личной просьбой. Пожалуйста! Просто оставь нас.