Данные по его десятичасовому образцу обеспокоили Мадхузре.

— В действие вступили другие кожные клетки с отличающимися факторами роста. Мне надо приготовить новые блокаторы. А еще есть следы… — она замолчала.

— Следы чего? Обещаю, больше никаких истерик, — сказал Прабир и пошутил, запинаясь: — Оно уже схватило меня за яйца, куда уж хуже?

— Следы всего, — призналась Мадхузре. — Каждый тип клеток твоего организма, которые можно обнаружить в крови теперь несет в себе небольшую долю гена Сан-Паулу.

— Это же не может быть просто утечка? На какой бы вид клеток не была рассчитана упаковка вокруг гена, не может же она оказаться неэффективной практически везде?

Он боялся, но не впал в панику. У него было что-то вроде рака. Но никто не умирает от рака за один день.

— Я не знаю.

Уверенность Мадхузре пошатнулась. Она — всего лишь девятнадцатилетняя студентка-биолог и нигде в мире не существует ни сайта со ссылками, ни экспертов по патологии, ни базы данных по тому, что с ним происходит.

— Я могу синтезировать антисмысловую ДНК, — сказала она неуверенно. — Чтобы привязать к транскриптам из гена Сан-Паулу и, возможно, остановить их выражение.

Прабир воспрянул духом.

— Хорошо! Давай попробуем!

— Я заверну ее в липиды подобно тому, как это делается в генной терапии, но она попадет не во все типы клеток.

— Какие-то клетки получат дозу, какие-то нет. Мы сможем следить за этим. Что тебе еще?

Мадхузре нервничая смотрела на него.

— Может не подействовать. Иногда клетка просто разрушает олигонуклеотиды — фрагменты ДНК — прежде чем они что-то сделают.

Прабир фыркнул — не впечатлило.

— Но этого не случилось с геном Сан-Паулу? Неприятные побочные эффекты будут?

— Сомневаюсь. Но до конца не уверена.

— Никто не может быть уверен до конца. Все это впервые.

— Моих знаний уже недостаточно, — призналась она.

— Это мое решение, — сказал Прабир. — Давай попробуем.

Мадхузре синтезировала и упаковала антисмысловую ДНК. Прабир ввел ее себе, а за ней новые блокаторы фактора роста. Затем откинулся на борт лодки и стал ждать.

Солнце стояло высоко и жара казалась невообразимой. Лодка механически покачивалась на зыби и складывалось ощущение, будто его закрепили на лабораторном устройстве, предназначенном для тщательного перемешивания реагентов. Прабира поражали ясность и четкость всех его чувств и ощущений — прямой противоположности той удушающей темноте, которую он чувствовал, готовясь умереть: в ванной в Торонто, в болоте, потеряв всякую надежду в борьбе со змеей, в кампунге, шагнув к минному полю. Он мысленно прокричал: я не собираюсь умирать у нее на глазах; этого не должно случиться.

Его кожа начала чесаться и зудеть, так что он снял джинсы, оставшись лишь в трусах и спасательном жилете. Когда он попытался устроиться поудобней, то понял, что не может двигать ногами — в том месте, где щиколотка одной лежала поверх другой ноги кожа склеилась.

Прабир тихо выругался и ощупал место склейки рукой. Кажется, бляшки прорвали кожу и соединились, хотя он ничего и не почувствовал. Ему очень не хотелось говорить ей, но долго скрывать это не получилось бы.

— Мадди! — позвал он. Когда она повернулась, Прабир поднял свои склеившиеся ноги для демонстрации. — Кому-то из нас, похоже придется поработать ножом, или на Ямдена мне понадобятся костыли.

Она перегнулась через зазор между лодками, чтобы рассмотреть получше. Ее лицо исказилось и она заплакала.

— Эй! Тссс! Прекрати! — сказал Прабир. Он протянул руки к ее лицу, но так, чтобы не коснуться его и уже сам по себе этот жест подарил ему ощущение близости. — Знаешь, что мы сделаем в следующем году, чтобы смыться из Торонто? Теперь, когда мы в элитном клубе путешественников?

— Нет.

— Отправимся на парад ИРА в Калькутту. Ты обещала, что поможешь мне тащить грузовик.

— Я не помню этого. — Мадхузре отвернулась.

— Ты не умеешь врать.

— Твои кожные трансплантаты не успеют зажить.

— Тебе не отвертеться, — качая головой засмеялся Прабир. — Я протыкал свои щеки шампуром. Ты поможешь мне тащить грузовик!

В полдень Прабир уже не смог взять образец крови. Второй набор блокаторов фактора роста не сработал, и бляшки, сливаясь одна с другой, образовали на плечах жесткий каркас. Он все еще мог согнуть руки в локтях, но остальные движения, необходимые для забора крови, уже оказались недоступны. Мадхузре надела хирургические перчатки и забравшись к нему в лодку, воткнула пустую тубу в приемник катетера.

— Тебе и вправду не больно? — спросила она, осматривая Прабира с несчастным видом. — Это начинает напоминать острый псориаз.

— Только чешется немного.

— Старайся двигаться настолько, насколько сможешь. Не хочу, чтобы у тебя появились пролежни от лежания на одном месте.

— Попробую. Хотя не думаю, что это штуки могут превратиться в язвы.

Когда она отскочила назад, Прабир сказал:

— Знаешь, что мы с тобой пропустили? Радио Лозанны. Приговор теории Фуртадо.

Мадхузре кивнула без малейшего энтузиазма, затем взяла планшет и открыла нужный сайт.

Прабир не мог видеть экран, поэтому наблюдал за выражением ее лица.

— Синтетическая хромосома, — наконец сообщила она, — оказалась обработанной совершенно хаотически, как и тестовые последовательности, а не так, как натуральная хромосома, взятая у голубя. Таким образом теория не была фальсифицирована. — Мадхузре осторожно косилась на Прабира. — Там может быть что-то упущено в химии, какая-то характеристика натуральной ДНК, которую мы не смогли обнаружить. Нужно много времени, чтобы разобраться в паттернах метилирования. Возможно есть другая модификация, где все еще хитрее.

Прабир не сказал ничего, но он знал, что она хватается за соломинку, так же, как и они с Грант, когда впервые услышали про теорию и поняли, что многое она ставит на свои места. Фуртадо оказался прав: ген может видеть боковые тренды виртуального фамильного дерева и определять количественную полезность каждого потенциального изменения.

Никакое лечение его не уничтожит. Он точно не мог предвидеть ведения блокаторов фактора роста и антисмысловой ДНК, но он всегда был готов к инъекции чего угодно, потому что при следующей репликации всегда мог выбрать лучший из возможных вариантов.

Хотя Прабира он не убьет. Его состояние не могло быть случайностью, побочным эффектом неопытности гена в человеческом организме. Он сделал это с Прабиром, потому что это каким-то образом пойдет тому на пользу.

— Сколько дротиков с транквилизатором у тебя осталось? — спросил он.

— Зачем? — моментально встревожилась Мадхузре. — Тебе больно?

— Нет, — почти солгал Прабир.

Он поклялся не умереть на лодке. Как можно просить ее убить его, зная, как это на нее подействует?

Но сейчас будет иначе во всех отношениях. Она сделает это по своей воле, из любви к нему. Не по глупости или из-за трусости.

— Ген хочет изменить меня, Мадди, — спокойно сказал он. — Он хочет разобрать меня на части и собрать что-то другое.

— Я не верю в это, — сказала она с ужасом глядя на Прабира.

— Ген создает куколку. Оболочка нужна, чтобы обездвижить меня и он уже принялся за остальные ткани. Он знает, что никогда не получит потомства, если не изменит меня, но все, что случилось, вынуждает его искать другие варианты избежать этого. Ген нашел какого-то человеческого сородича, который претерпевает метаморфозу. И я сомневаюсь, что от меня теперешнего останется хоть что-то, способное сказать «нет», когда я перейду в репродуктивную стадию.

Мадхузре яростно покачала головой.

— Ты делаешь поспешные выводы! У тебя всего лишь какое-то нарушение в кожных тканях. Случайный эффект активности ген. Вот и все.

— Хорошо, — сказал Прабир мягко. — Подождем дальнейших результатов.