Теранезия

Часть первая

1

Островок был слишком мал для обитания и находился слишком далеко от морских путей, чтобы служить ориентиром для навигации, так что у жителей островов Кай и Тамибар так и не нашлось повода дать ему название. Властители Явы и Суматры, собиравшие дань с Островов пряностей, как-то не обратили на него внимания, и Прабир не смог найти его ни на одной из голландских или португальских карт, гуляющих по сети. Для действующего правительства Индонезии это было лишь пятнышко на карте Maluku propinsi[1], появившееся там вместе с тысячей других необитаемых скал только ради достоверности карт. Прабир оценил открывшуюся перед ним возможность еще до того, как покинул Калькутту, и сразу же начал составлять список возможных названий, но выбор подходящего оказался непростым решением. Он пробыл на островке больше года, прежде чем определился.

Он обсуждал его со своими друзьями и одноклассниками, пока не упомянул в разговоре с родителями. Отец одобрительно усмехнулся, но предложил другой вариант.

— Почему на греческом? Если ты не хочешь использовать местное наречие, то почему бы не на… бенгали?

Прабир в замешательстве пристально посмотрел на отца. Название кажется убогим, если его слишком просто понять. Зачем нужна скучная «Большая река», когда это может быть великолепная «Рио Гранде»? Но, конечно же, отец об этом знал, и именно этому его принципу Прабир и следовал.

— По той же причине, по которой ты называешь бабочек на латыни.

Мать засмеялась:

— Он тебя подловил!

И отец уступил, подхватив Прабира на руки и теребя его за бока:

— Ладно, ладно! Теранезия!

Но это все случилось еще до рождения Мадхузре, пока она еще не обзавелась собственным именем (кроме слишком уж буквального «Нечаянного Вздутия»).

А сейчас Прабир стоял на берегу, держа сестренку на вытянутых руках и, медленно поворачивая вокруг себя, монотонно повторял: «Теранезия, Теранезия». Мадхузре пристально смотрела на него сверху, более интересуясь тем, как он произносит странное слово, чем панорамой, которую он хотел ей продемонстрировать. Это нормально — быть близорукой в пятнадцать месяцев? Поживем — увидим, решил Прабир. Он опустил ее к своему лицу и с громким причмокиванием поцеловал, но пошатнулся, почти потеряв равновесие. Она тяжелела значительно быстрее, чем он мужал. Родители вообще заявляли, что сильнее они не становятся и теперь оба отказывались брать его на руки.

— Грядет революция — сказал Прабир Мадхузре и, проверив, нет ли под ногами ракушек или кораллов, поставил ее на ослепительно белый песок.

— Что?

— Мы изменим наши тела. И я всегда смогу поднять тебя. Даже когда мне будет 91, а тебе — 83.

Она засмеялась при упоминании о столь метафизически отдаленном будущем. Прабир был уверен, что она представляла себе 83 примерно так, как он представлял себе, скажем 10 в степени 100. Наклонившись над ней, он показал восемь раз раскрытые ладони и затем еще три пальца. Она внимательно смотрела, неуверенная, но завороженная. Прабир заглянул в ее черные, как смоль, глаза. Его родители не понимали Мадхузре: они не видели разницы между тем, что она заставляла их чувствовать и тем, кем она была. И только один Прабир понимал ее, черпая это понимание в своих собственных смутных, глубоко запрятанных воспоминаниях.

— Ох, какая же ты замечательная, — проникновенно сказал он.

Мадхузре заговорщицки улыбнулась.

Прабир бросил моментальный взгляд в сторону, на тихие бирюзовые воды моря Банда. Разбивающиеся о рифы волны выглядели отсюда прирученными, хотя он достаточно часто бывал на нагоняющих тошноту паромных переправах в Туал и Амбон, чтобы знать, что может натворить сильный постоянный ветер или, тем более, буря. Теранезия была избавлена от ярости открытого океана, но большие острова, защищавшие ее — Тимор, Сулавези, Серам, Новая Гвинея — были невидимы вдалеке. Даже ближайшая такая же скала находилась настолько далеко, что ее невозможно было увидеть с пляжа.

— Для небольших высот, расстояние до горизонта приблизительно равно квадратному корню из двукратного произведения высоты твоего местонахождения над уровнем моря на радиус Земли. — Прабир изобразил равносторонний треугольник с вершиной в центре земного шара, уровень горизонта и свой глаз. Он строил функцию расстояния на своем планшете и многие значения помнил наизусть. Пляж имел крутой уклон, поэтому его глаза находились, вероятно, на высоте метров двух над уровнем моря. Это означало, что он может видеть на пять километров вдаль. Если бы он забрался на вулканический конус Теранезии так высоко, чтобы видеть ближайший из удаленных островов, Танимбар, то зная высоту, которую ему сообщила бы система навигации в планшете, мог бы рассчитать точное расстояние до них.

Но он и так уже знал это расстояние из карт: почти восемьдесят километров. Так что он мог проделать обратные вычисления и проверить высоту: самая нижняя точка, из которой было бы видно землю, находилась на высоте пятисот метров. Он воткнул колышек, чтобы отметить место. Потом он повернулся к центру острова — черный пик едва виднелся за кокосовыми пальмами, окаймлявшими берег. Похоже, придется долго взбираться, особенно если он будет вынужден нести на себе Мадхузре большую часть пути.

— Хочешь Ма?

Мадхузре скривилась.

— Нет! — Ей никогда не было достаточно Ма, но она чувствовала, когда он пытается ее сплавить.

Прабир пожал плечами. Он может устроить этот эксперимент позже — нет ничего хуже истерики.

— Может, тогда хочешь поплавать?

Мадхузре с энтузиазмом кивнула и, выбравшись из сидячего положения, пошатываясь, побежала вдоль кромки воды. Прабир дал ей немного форы, а затем побежал за ней, изображая рычание. Она презрительно глянула на него через плечо, при этом упав, потом поднялась и побежала дальше. Прабир носился кругами вокруг нее, когда он вбежала на мелководье, но старался не сильно приближаться к ней — было бы нечестным ослепить ее брызгами, которые он вздымал, шлепая по воде. Когда она забралась в воду по пояс, то нырнула и поплыла, методично работая своими пухлыми ручонками.

Прабир остановился, с восхищением глядя на нее. От этого было не уйти: иногда на него накатывало «ощущение Мадхузре». Он чувствовал ту же сладкую дрожь, ту же нежность, ту же незаслуженную гордость, которую он замечал на лицах родителей.

Он горько вздохнул и, словно в обморок, упал спиной в воду, касаясь дна и открыв глаза, чтобы почувствовать укол соли и увидеть размытый солнечный свет за секунду до того, как встал на ноги, с удовлетворением ощущая морскую воду на теле. Он смахнул волосы с глаз и стал пробираться за Мадхузре. Прежде чем он добрался до нее, вода была уже по грудь; он притормозил и поплыл рядом с ней.

— Ты в порядке?

Она не соизволила ответить, только нахмурилась, изображая обиду.

— Не заходи далеко. — Когда они были одни, действовало правило: не глубже того места, где Прабир может стоять. Это было слегка унизительно, но возможность избежать буксировки кричащей и сопротивляющейся Мадхузре на безопасное место стоила того.

Прабир оставил свою маску на берегу, но ему было все ясно видно под водой, пока голова находилась над ее поверхностью. Когда он остановился, чтобы дать успокоиться взбаламученной им воде, то смог почти что сосчитать песчинки на дне. И хотя до рифа было еще метров сто, он видел под собой темно-лиловую морскую звезду, губки и одинокую актинию, прицепившуюся к осколку коралла. Он заметил коническую желто-коричневую раковину и нырнул, чтобы рассмотреть получше. Под водой все опять расплылось и ему пришлось почти уткнуться лицом в дно, чтобы увидеть, что раковина обитаема. Он выпустил несколько пузырьков воздуха внутрь к бледному моллюску и когда тот, прячась, свернулся, Прабир потихоньку попятился назад, сделав несколько шагов на руках, прежде чем выпрямиться. В носу было полно воды; он с шумом продул его и прижал язык к словно утыканному мелкими иголками, нёбу. Ощущение было такое, будто ему в нос затолкали трубку.