— Я полагаю, что да. Но я раньше не слышал, чтобы это так называли.
— Моя собственная терминология, — пренебрежительно подняв руку, признался Коул. — Мой труд «Таксономия эукатастрофы» прочитали немногие. А из тех, кто прочитал — немногие поняли.
Прабир запутался еще больше. Название прозвучало так, будто он должен был бы его понять — вроде что-то, связанное с аутэкологией — но фактический смысл полностью ускользал от него.
— Какую бы терминологию мы не решили бы развернуть, — искренне ответил Лау, — то, что мы здесь наблюдаем — это классическое проявление архетипа Трикстера, с ликованием получающего удовольствие от того, что разрушает узкие рамки эволюционного редукционизма. После того, как местная мифология занимала выжидательную позицию более двухсот лет, она стала, наконец, идеальным средством для подрыва уоллесовских предположений. Это идеально сочетается с моей всеобъемлющей моделью природы, как «непокорной женщины»: разорительно плодовитой, изобильно вредной и разрушительной.
Коул довольно улыбнулся.
— Это интересная система взглядов, но мне она кажется весьма проблематичной. Единственное надежное предположение, которое мы можем сделать в настоящий момент, это то, что мы вторгаемся в зону суспенсивности, где нормальная логика и причинно-следственные связи пребывают в неопределенности. Материализовать разрушительный импульс, значит предположить, что каждая теологическая траектория включает в себя агента, что в конечном итоге приводит к неправильному пониманию динамики ошибочности.
Прабир испытал острое чувство дежа-вю: подобного рода споры происходили у Амиты с Китом о всяких неологизмах Биг Дамба и тезаурусно-управляемого хвастовства. Это было похоже на то, как будто две плохо написанные компьютерные программы пытались убедить друг друга, что они разумны. Он с надеждой глянул на студента Коула, Карпентера — несомненно, его поколение вернуло себе некий спокойный интерес к реальности, пусть даже только ради бунта против полувековой бессодержательный тарабарщины.
Карпентер в восхищении склонил голову перед наставником:
— Замечательно сказано!
В остальной части дворика стояла полная тишина. Прабир оглянулся вокруг, чтобы понять, что привлекло всеобщее внимание. Огромная черная птица, высотой шестьдесят или семьдесят сантиметров, прилетела на один из незанятых столиков и сидела там хвостом к ним, чистя перышки. Хотя она и была черной, как ворон, она несомненно относилась к какаду, с тонким, нитеобразным хохолком. Он время от времени видел их на острове, но никогда в самом центре Амбона. Возможно, это был знак того, что в столице и вправду стали контролировать уровень загрязнения.
Птица повернула голову, чтобы поклевать на плече, обнажив ряд острых коричневых зубов, растущих из вершины клюва.
Прабир почувствовал, как тонкая, теплая струйка потекла по ноге. К счастью, он опорожнил мочевой пузырь всего полчаса назад, так что почти не осталось жидкости, чтобы испачкать одежду. Он взглянул на Лау, который с одеревеневшим лицом смотрел на существо. В дворике никто не двигался и не говорил. Птица издала короткий хриплый крик и стала вычищать под крылом.
— Ты же хороший мальчик, правда? Мой чудный мальчик!
Какая-то женщина поднялась из-за столика и стала медленно приближаться к птице, что-то тихонько и мягко напевая, обходя ее вокруг, чтобы получше рассмотреть. Прабир сначала пришел в ужас, а затем поразился ее присутствию духа. И все же это был какаду, а не какая-то когтистая хищная птица. В детстве он совершенно не боялся его столь же дородных собратьев, а зубы вряд ли могли причинить большие повреждения, чем просто клюв.
Женщина объявила, ни к кому конкретно не обращаясь:
— Я не вижу никаких признаков отклонений от нормального сращивания позвонков в пигостиле. На концах крыльев отсутствуют рудиментарные когти. Я полагаю, наивно искать эти признаки, но чей бы инстинкт не подсказал бы cherchez la theropod[13]? Прабиру было трудно судить была ли ее речь невнятной — она говорила с сильным валлийским акцентом, на который его ухо было не очень хорошо настроено — но ее движения казались немного несогласованными.
Она сделала попытку схватить птицу за ноги. Та вскрикнула и поднялась на полметра, затем села обратно на стол и напала на женщину. Прабир вскочил на ноги, но он был слишком далеко, чтобы помочь. Птица вцепилась зубами в предплечье женщины, несколько раз решительно подергала головой взад и вперед, затем открыла клюв и улетела.
— Черт! Черт! — Она со злостью посмотрела вслед птице, затем взглянула на рану. — Защечная фауна. Остатки пищи. Saliva[14]!
Она радостно засмеялась, откинув голову назад, затем быстро вышла прочь.
Прабир догнал ее возле отеля.
— Простите. Мне очень жаль. Могу я с вами кое-что обсудить? Это не займет много времени.
Женщина сердито посмотрела на него.
— В чем дело? Я тороплюсь.
— Я понимаю. Я вас не задержу — я могу объяснить по дороге.
Она не выглядела довольной, но согласно кивнула.
— Здесь слишком людно для меня, чтобы бежать, и, к тому же, я не хочу вспотеть.
Прабиру показалось неразумным указывать ей на то, что это безнадежное дело, если только она не собирается в ближайшие тридцать секунд наколдовать себе лимузин с кондиционером.
— Я надеюсь связаться с кем-то из экспедиции. Как вы думаете, не смогли бы вы дать мне копию вашего маршрута?
Она, наверное, прибыла позже или внезапно заболела, когда отправлялась экспедиция. Раз она не бросила все и не отправилась домой, то по идее должна была как раз заниматься тем, как присоединиться к коллегам. Если он предложит разделить расходы, то может она его даже подвезет.
Понадобилось несколько секунд, чтобы до нее дошел смысл вопроса.
— Ты имеешь в виду университетских биологов? Я здесь всего шесть дней, а они убыли пару недель назад.
— А вы не с ними?
— Вряд ли. Я фрилансер.
— И вы никак не можете с ними связаться?
— Нет, — она повернулась к нему, не снижая темпа. — А ты не можешь просто позвонить… кто там тебе нужен? У них там вроде не должно быть проблем со связью.
— Это моя сестра. И нет, я не могу ей позвонить. — И на всякий случай добавил. — Это сложно объяснить.
Женщина пожала плечами — ей не было до этого дела.
— Мне жаль, но я действительно не знаю, куда они направились.
Прабир был сильно разочарован, но старался не терять надежду. До того, как он поселился в гостинице, он даже не надеялся узнать что-то в ближайшие несколько дней.
— Ладно, удачи вам с saliva, — сказал он. — Я даже представить не могу, что заставило вас отправиться в бар без секвенсора.
Она рассмеялась.
— Мне нет оправданий, не так ли? У меня с собой была камера примерно такого же размера, и я представить не могла, что он мне понадобиться. Секвенсор был бы в тысячу раз полезней, но, увы… я оставила его в лодке.
Прабир даже не попытался скрыть свое удивление.
— У вас есть лодка? И вы все еще здесь уже шесть дней?
— Не зли меня, — она мрачно уставилась на него. — Я рассчитывала за три дня запасти провизию и нанять проводника. Но все, с кем я говорила, хотели привлечь к этому делу всех своих друзей и родственников: никакого проводника без команды.
— Так у вас уже есть команда?
Она закатила глаза.
— У меня совершенно новое судно с МГД-двигателем[15], а не prahu[16] с парусами и мачтами, так что команде там совершенно нечего делать, кроме как ловить рыбу и загорать за мой счет. Я пришла на нем сюда из Сулавеси и прекрасно могу управляться с ним сама. Я подготовилась к докторантуре в Абердине, работая при этом на рыболовном траулере в Северном море. Так что здесь я себя чувствую, как в городском пруду.