Под килем два метра, глубина не меняется! Наконец последовал долгожданный доклад:
- Глубина под килем увеличивается!…
- Прошли узкость! - с нескрываемым облегчением доложил штурман Шепатковский.
Как камень с души упал!… [62]
Мы вновь перешли на движение под дизелями и в скором времени, заняв первую позицию стрельбы, застопорили ход.
Перед нашими глазами встала потрясающая картина самой крайней точки левого фланга величайшего фронта войны. На Перекопском перешейке шел жаркий и упорный бой. В зареве пожаров были отчетливо видны вспышки артиллерийских снарядов и мин. В воздух взлетали и по дуге опускались сотни осветительных ракет. В их отблесках хорошо различались контуры наших гидросамолетов МБР-2{8}, нещадно сеявших на передовые позиции немцев бомбы и трассирующие снаряды.
Стало понятно, что, если уж тихоходные разведчики МБР-2 превратили в бомбардировщики, значит, туго приходится на фронте. Каких только задач не выполняли эти воздушные труженики: вели разведку и поиск подводных лодок противника, выполняли задачи противолодочной обороны на переходе боевых кораблей и судов в море, а теперь бомбили немецкие войска на передовой линии фронта,
- Артиллерийская тревога! - скомандовал Фартушный.
Через рубочный люк артиллерийский расчет быстро поднялся на ходовой мостик и затем, спустившись на [63] палубу, занял свои места у 100-миллиметрового орудия и немедленно открыл огонь.
В бесконечной череде выворачивающих землю Перекопа взрывов мы отмечали разрывы наших снарядов. Артиллеристы: командир орудия Иван Шепель, артрасчет: первый наводчик Федор Мамцев, второй наводчик Андрей Беспалый, заряжающий Семен Гунин - вели огонь с максимальной скорострельностью. Спокойно и уверенно управлял огнем лейтенант Сергей Григорьевич Егоров.
В какой- то момент комбриг приказал прекратить огонь:
- Командир, переходите на вторую позицию стрельбы.
Закончив стрельбу и рассчитав новый курс, мы пошли на вторую позицию. Артрасчет остался у орудия.
Внезапно появился низко летящий немецкий самолет, который, казалось, шел прямо на нас. Он был так близко, что мы слышали рокот его моторов и видели огненные языки, вырывающиеся из патрубков. Создавалось впечатление, что он шел в атаку. Уклоняться погружением было нельзя - мелко. Командир, в надежде сбить расчеты летчика, застопорил ход, но, к счастью, тот нас не заметил. И самолет, пролетая прямо над головой, обдал нас теплым пахнущим бензином потоком и удалился в сторону линии фронта. Мы все как один облегченно вздохнули.
Вновь запустив дизели, мы продолжили прежний курс и в скором времени заняли вторую позицию стрельбы. Застопорив ход, мы открыли огонь. Со второй позиции линия фронта была видна еще лучше. Ночной бой не прекращался. Шла артиллерийская дуэль. Весь горизонт был озарен вспышками разрывов бомб, снарядов и мин.
Выпустив положенное боевым приказом количество снарядов, мы прекратили огонь и отошли на третью позицию стрельбы. На переходе мы вновь увидели самолеты МБР-2. Они кружили над побережьем, занятым фашистами, и вели интенсивный огонь из крупнокалиберных пулеметов.
Перейдя на третью позицию стрельбы, мы вновь открыли огонь. Вновь полетели в фашистов наши снаряды. И здесь в темном небе ярко вспыхивали и постепенно [64] гасли многочисленные ракеты. В свете их догорающих огней просматривался передний край нашей обороны, над которым клубился плотный дым.
Наша артиллерия методично утюжила фашистские позиции. Несколько минут огневой шквал бушевал вдоль уреза воды, потом переместился в глубину обороны противника. Однако фашисты не хотели отступать и продолжали активно отстреливаться. Со стороны моря на скопление вражеских войск обрушился шквал трассирующих снарядов и бомб - это вновь налетели наши гидросамолеты. Фашисты не замедлили открыть по ним зенитный огонь. Земля и воздух вновь соединились в бесконечном огненном круговороте.
Наш расчет увеличил темп стрельбы. Быстрее зазвенели по палубе раскаленные гильзы. По существовавшим тогда документам, пустые гильзы требовалось сдавать на береговую базу. Пришлось специально выделить двух матросов, Мокрицына и Беляшева, которые подбирали черные от пороховой копоти гильзы и через рубочный люк передавали их в центральный пост. Еще не остывший металл обжигал их руки и тело, а густые, едкие пороховые газы долго не выветривались из собранных гильз и отравляли личный состав центрального поста в течение всего перехода. Но нам приходилось с этим мириться.
После окончания третьего этапа стрельбы мы легли на обратный курс и пошли в Севастополь. За кормой подводной лодки непривычно пенилась и бурлила мутная от поднятых со дна песка и ила кильватерная струя. Вскоре мы благополучно миновали мелководную часть Каркинитского залива и вышли на достаточные глубины. Наш курс лежал в главную базу.
Войдя в Севастополь, мы пришвартовались на восточной стороне Южной бухты у первого плавучего причала, невдалеке от здания штаба бригады. Очередной боевой поход, полный тревог и переживаний, был окончен.
На палубе подводной лодки построился весь личный состав. К нам обратился командир бригады капитан 1-го ранга П.И. Болтунов, он поблагодарил нас за успешное выполнение боевого задания. [65]
- Вы успешно провели артиллерийскую стрельбу по врагу… Это был первый случай использования лодки для обстрела фашистов, рвущихся к Севастополю!… Желаю вам новых боевых успехов!
Громким дружным «Ура!» ответили мы на поздравление комбрига.
Удержав Ишуньский рубеж, наши войска помогли Черноморскому флоту укрепить оборону Севастополя. В боевой летописи Военно-морского флота (1941-1942 гг.) наш обстрел описали следующим образом:
«В ночь на 27.10 приморский фланг наших войск поддерживала артогнем подводная лодка «С-31» (капитан-лейтенант И.Ф. Фартушный), проникшая в Каркинитский залив. Это был первый на Черном море случай использования подводных лодок для обстрела побережья».
Так мы внесли первый скромный вклад в общее дело начинающейся обороны города.
Обстановка на Черном море накалялась. 26 октября на Крымском направлении наши войска, неся большие потери, начали отступление. 30 октября немцы подошли к главной базе Черноморского флота - Севастополю.
Каждого из нас эта весть поглотила целиком. В то время мы еще не осознавали, что это было лишь начало героической обороны Севастополя. Любой из нас был готов остаться на суше и сражаться с врагом лицом к лицу, чтобы не пустить его в наш любимый город.
Но долг звал нас в море. Выполняя боевой приказ, мы пополнили провиант, артиллерийский боезапас и вышли в море на боевую позицию в северо-западную часть Черного моря. Мы держали курс на запад…
Волны, фосфорически светясь, окатывали с ног до головы стоящих на мостике вахтенного командира и наблюдателей. Таинственные мерцающие огни причудливыми гирляндами вспыхивали на гребнях волн то тут, то там.
Дело в том, что осенью в водах Черного моря появляется множество не видимых простым глазом живых организмов. Из-за них потревоженная волнами, кораблями, судами или даже дельфинами поверхность моря начинает мистически светиться, создавая иллюзию присутствия бесформенных потусторонних существ. [66]
Но особое беспокойство доставляли нам в это время дельфины. Они, когда мчались в нашу сторону, оставляли на поверхности пенящийся след, очень похожий на бурун от перископа или торпеды. Вполне естественно, что в ночном сумраке верхняя вахта воспринимала их следы именно так. И лишь вблизи сигнальщики могли разглядеть изящные тела дельфинов. Они неслись стремительно, и их спинные плавники действительно издали походили на бурун от перископа, а фосфорическое свечение воды в точности воспроизводило след парогазовых торпед.
Мы никогда не упрекали сигнальщиков, получая от них доклады об обнаружении подобного следа, памятуя, что лучше лишний раз напрасно объявить боевую тревогу, чем прозевать настоящие торпеду или перископ.
В походе по радио мы узнали, что 6 ноября 1941 года в Москве, как и в мирное время, состоялось торжественное заседание, только в этот раз оно проходило не в Большом театре, а на перроне станции метро «Маяковская».