Американская пресса открыто проявляла раздражение по поводу отсутствия прогресса во Франции, вызывая определенную степень обеспокоенности в Вашингтоне, что, впрочем, значительно превосходило то беспокойство, которое английская пресса могла вызвать у любого правительства Великобритании. Высказывалось предположение, что западные союзники готовы тянуть время, пока русские ведут ожесточенные бои, с тем чтобы разгромить армии Гитлера. Все более опасной для Монтгомери становилась позиция Черчилля, проявлявшего нарастающее раздражение. Спустя несколько дней после высадки премьер-министр напомнил Эйзенхауэру, что верховному главнокомандующему нужно только выразить ему свое неудовольствие в отношении любого английского офицера «независимо от его ранга», чтобы тот был отстранен. Черчилль сам был убежден, что, если вслед за высадкой не будет организовано крупное наступление, то затем может потребоваться год, а то и больше, чтобы союзники вышли к Сене. Воспоминания о Фландрии[189] преследовали его на протяжении всего сражения за Францию в 1944 году, особенно когда он знакомился со списками потерь в пехоте. В ночь на 6 июля в присутствии Алана Брука Черчилль бурно осуждал Монтгомери. Он никогда не питал теплых чувств к своему спокойному, неуклюжему командующему: теперь, вспоминая его смелые заявления во время брифинга в школе Святого Павла о быстрых бронетанковых прорывах и о необходимости безотлагательно закрепиться в глубине континента, он чувствовал, что эти намерения преданы забвению. Брук был вынужден защищать своего протеже с таким же раздражением: «Я рассердился и спросил его, не может ли он на пять минут поверить своим генералам вместо того, чтобы без конца ругать их и унижать».[190]

Высшие авиационные начальники разделяли свою неприязнь между Монтгомери и беспомощным Ли-Меллори. Теддер чувствовал постоянное отсутствие доверия к командующему 21-й группой армий. «Для меня кажется ясным, что Монтгомери не придает достаточной важности фактору времени при давлении на противника. Осталось несколько недель летнего времени. Наша неотложная задача состояла в том, чтобы форсировать Сену».[191] Теддер был человеком больших достоинств, и нет оснований приписывать ему мелочность и другие недостатки, которыми страдали некоторые из его подчиненных. Он искренне верил, что обладает пониманием приоритета сухопутной кампании, чего нет у Монтгомери. Но как заместитель верховного главнокомандующего, он испытывал все затруднения и осложнения, которые являются уделом второго лица в любой военной организации. Он был в курсе всех споров, но ему не хватало распорядительных прав. Если Ли-Меллори не было разрешено употреблять административную власть, то Теддер проявлял заметное нежелание пользоваться этой властью. С ним неизбежно консультировались, и он часто вмешивался в споры по вопросам авиации, но никогда не брал на себя всей ответственности за воздушные операции. Его ум и авторитет не вызывали сомнений, однако было сомнительно, способен ли он использовать эти качества наилучшим образом в роли заместителя Эйзенхауэра и было ли его понимание важности сухопутной кампании достаточным, чтобы оправдать его хроническую нелояльность по отношению к Монтгомери и его обещание Эйзенхауэру лично поддержать его, если верховный главнокомандующий найдет нужным снять своего командующего сухопутными войсками.

При всех опасных пересудах, бурливших в его тылу, Монтгомери сидел в своем хорошо замаскированном жилом автоприцепе на командном пункте, окруженный любимыми щенками и канарейками, и обдумывал ход сражения. Один из его биографов, военный корреспондент Алан Мурхед, писал об очевидно присущем ему чванстве и непривлекательности, но затем добавлял, что «эти пороки, если они имели место, были потеснены добродетелью, которая, к сожалению, нередко отсутствовала у офицеров, пробивавшихся в высшие эшелоны командования: он ни перед кем не заискивал, его нельзя было лестью заставить быть послушным и следовать подсказкам, на него не производили впечатление ни демонстрация власти, ни скрытый смысл церемоний».[192] Монтгомери менял свои планы в Нормандии, но невозможно доказать, что делал он это под давлением со стороны противников или соперников. Во всяком случае, обвинения против него заключаются в том, что в монастырском одиночестве своего командного пункта он слишком оторвался от политических и военно-политических реальностей, проявлял слишком большую готовность считаться лишь с чисто военными аспектами сражения. Его начальник штаба свободно разговаривал с командующим, когда они встречались, но нет никаких данных, указывающих, что Монтгомери делился своими сокровенными мыслями и надеждами с Гингандом или с кем-либо другим. Большим его достоинством была способность воспринимать поле боя таким, каким оно было в действительности, и без трагедий приспосабливаться к требованиям боевой обстановки. На совещании командующих 10 июля, когда Брэдли откровенно признался, что американское наступление в южном направлении не получилось, Монтгомери показал себя с довольно выгодной стороны:

Показательно, что в то время, как Эйзенхауэр стал беспокоиться и проявлять антипатии к Монтгомери, который, по мнению верховного главнокомандующего, не сумел обеспечить необходимый успех в Нормандии, Брэдли не жаловался на командующего 21-й группой армий. Впоследствии он станет одним из наиболее ожесточенных критиков Монтгомери. Однако «во время этих операций на плацдарме, — писал Брэдли, — где в подчинении у Монтгомери находилась американская 1-я армия, входившая в состав 21-й группы армий, он осуществлял свою союзническую власть разумно, проявляя выдержку и сдержанность. Он ни разу не вмешивался в дела 1-й армии в той снисходительной манере, какую он иногда проявлял к тем из подчиненных, которые были одновременно и его соотечественниками».[194] Возможно, что гармонии между двумя этими военачальниками на этой стадии содействовало понимание генералом Брэдли недостатков, присущих некоторым из его соединений. И только после того, как американцы осуществили бросок через Бретань и в Аржантан, приятное возбуждение по поводу своих успехов и английская чувствительность в связи с трудным и болезненным продвижением 2-й армии к Фалезу содействовали появлению зависти и чувства обиды, которые сопутствовали союзникам на протяжении всей кампании.

7 июля накануне операции «Гудвуд» главный планировщик штаба Монтгомери бригадный генерал Чарлз Ричардсон представил доклад, предусматривавший цели операции, далеко выходившие за рамки овладения Каном. Он доказывал, что, во-первых, для 2-й армии необходимо скорее предпринять крупное наступление, нежели просто осуществлять ряд последовательных операций с ограниченными целями; во-вторых, учитывая крайнюю необходимость избегать тяжелых потерь в пехоте, очевидное решение напрашивается в виде мощной атаки бронетанковыми силами. Танки были тем товаром, которым англичане обеспечивались обильно. В самом деле, едва ли имелось достаточно места на плацдарме, чтобы развернуть в должной боевой порядок все танки, которые были у англичан. В это время они имели превосходство перед немцами в танках, выражаемое соотношением 4:1, и в пехоте — 2:1, тогда как на американском участке фронта эти соотношения составили 8:1 и 3:1. Войска под командованием Брэдли держали фронт протяженностью 108 000 ярдов, в то время как протяженность фронта у англичан составляла 77 500 ярдов. 10 июля генерал Демпси подготовил в общих чертах для Монтгомери план массированного использования бронетанковых сил с целью попытаться прорвать немецкую оборону с ограниченного плацдарма на берегу реки Орн, который все же немного больше, чем плацдарм, захваченный в начале июня 6-й воздушно-десантной дивизией. Монтгомери план одобрил. Детали операции «Гудвуд» были отработаны двумя днями позднее: все три английские бронетанковые дивизии будут участвовать в наступлении под командованием командира 8-го корпуса генерала О'Коннора; атака будет осуществляться через коридор, подготовленный массированными ударами авиации. Цель заключалась в том, чтобы быстро прорвать немецкую оборону, пока противник будет еще приходить в себя после бомбовых ударов, в первые же часы захватить горный кряж Бургибю и отсюда двинуться дальше на большой скорости по открытой местности. Танки совершат стремительный бросок к Фалезу. Между тем 2-й канадский корпус Саймондса атакует из центра Кана в южном направлении, с тем чтобы овладеть остальной частью города. 1-й и 12-й корпуса предпримут вспомогательные атаки на флангах при поддержке отдельных бронетанковых бригад.