— Господи боже мой, — хнычет старик, — только не наказывайте меня, господин… Я совсем не виноват…

— Встаньте вон там. Да, вот комендант-то обрадуется. Вам это даром не пройдет…

Тем временем из фургона вылезли номера третий и четвертый. Номер три — высокий неряшливый человек в очень обтрепанном костюме.

— Здррравствуйте, пан инспектор, — говорит он.

— Заткнись. Поляк, что ли? Не нужно мне твоего «здррравствуйте».

Но тут номер четыре, толстый осанистый человек, похожий на мирного завсегдатая кабачка:

— Здрасьте, господин старший инспектор Фрешляйн. Здрасьте, господин Фрице. Здрасьте, господин Хаубольд. Здрасьте, господин Венк. Вы стали старшим надзирателем? Отлично, поздравляю вас. — Затем с извиняющейся улыбкой: — Я снова здесь, но на этот раз — пустячок. Девять месяцев. Маленький несчастный случай на производстве.

Служащие довольно ухмыляются.

— Ну, Хэберляйн, на чем попался на сей раз?

— Ох, не будем говорить об этом, люди такие тупые. Совсем перестали понимать шутки. — Потом вдруг озабоченно: — Я могу рассчитывать на свое прежнее место на кухне? Вы же знаете, господин старший инспектор, лучше меня никто не готовит.

— И никто не жрет больше, чем вы, Хэберляйн. Ладно, я поговорю с инспектором по труду. Эй, последний, выходи. Господи! Ну и видик!

— Да, уж действительно, — бурчит надзиратель.

Куфальт с трудом вылезает из машины. Костюм на нем висит клочьями, полголовы закрывает белая, пропитанная кровью повязка, одна рука на перевязи.

— Что же вы натворили, человече?

— Подрался тут с одним, — говорит Куфальт.

— Больше смахивает на то, что он вас избил, — замечает служащий.

— Надзиратель, снимите-ка с него наручники, он уже не удерет.

— Я вообще не собираюсь удирать, — говорит Куфальт. — Очень рад, что попал сюда.

— Заложил, что ли, кого-нибудь, а? — спрашивает служащий. — Приятель-то ваш тоже сюда попадет?

— Не думаю. Он угодил в каторжную.

— Тогда радуйтесь, а то у него рука тяжелая. Проходите!

— Что же мне с вами делать? — говорит, размышляя, кастелян. — По правилам, вновь прибывший должен помыться. Но ведь вы весь в бинтах.

— О, это пустяк, господин главный надзиратель, — льстит Куфальт. — Это только с виду так плохо. Я с удовольствием помоюсь. В следственной тюрьме всегда коростой покрываешься.

— Ну ладно, Петер, вымой его. Но не под душем. На этот раз можно в ванной.

— Слушаюсь, — говорит старый лысый мойщик. — Пойдем, новичок.

— Надзиратель присутствует при купании? — шепчет Куфальт.

— Только иногда заглядывает. У тебя есть что с собой?

— Может быть. Не протреплешься?

— Порядки знаю, — хвастается лысый. — Я еще никого никогда не закладывал. Можешь мне доверять. Все верну сполна. Наверное, отмотал немалый срок?

— Да, конечно, — говорит Куфальт. — Пять лет.

— А сейчас?

— Семь.

— О-го-го, срок немалый.

— Да что уж там, — говорит Куфальт. — Семь годков, и баста. Для этого и камера не нужна, я их отмотаю, стоя на лестнице.

— Нервишки у тебя, однако, в порядке.

— Чего?.. При чем тут нервишки?.. А что здесь за инспектор по труду? Тепленькое местечко трудно получить?

— По-разному, — говорит мойщик, открывая краны. Вода льется а ванну.

— Ты любишь горячую?

— Среднюю. Ладно, посмотрим. Помоги-ка мне раздеться. С такой рукой не совладаешь.

— Кто же это тебя так искромсал?

— Приятель. Хотел выкинуть меня в предвариловке с третьего этажа.

— О господи.

— А я как хватил его зубами за руку, ну он и орал! А что представляет из себя старший?

— Так себе, ничего особенного. С ним не очень-то считаются. Дело-то было стоящее?

— Сто пятьдесят тысяч, — торжественно произносит Куфальт.

— Чего-чего? Не трепись!

— Ты что, не читал в газете об ограблении ювелирного магазина Воссидло в Гамбурге?

— Читал, конечно. Ну?

— Так это я провернул!

— Ты, дружище? — Мойщик в восхищении пялится на Куфальта. Затем шепотом спрашивает: — Что-нибудь припрятал?

Куфальт многозначительно улыбается:

— Об этом не говорят. Ты еще увидишь, на что я способен. Ну-ка, разнюхай, здесь никто не отсвечивает?

— Порядок, — послушно докладывает мойщик.

— Отлично. Тогда разбинтуй мне руку. Осторожно, чтобы в воду ничего не упало. Видишь, вот одна пачка табака. Спрячь ее под ванну. В жестяной коробочке — жевательный табак. Еще табак. И еще! Папиросная бумага у меня тоже есть. И спички. Слава богу, теперь я могу пошевелить рукой. А то она совсем затекла.

И он энергично двигает рукой.

Мойщик изумлен:

— Ну ты силен! Значит, у тебя с рукой все в порядке?

— Ерунда. Что с ней может быть? Это уборщик в тюремном лазарете сделал. За пачку табаку. Слушай, дружище. Будешь молчать и не продашь меня — получишь полпачки табаку.

— Целую, — требует мойщик.

— Проваливай, — говорит Куфальт, влезая в ванну. — У меня самого их только три.

— Ты же всегда свежего достанешь.

— Кто знает, надо еще разобраться, что к чему, с кем можно иметь дело. Когда придет врач?

— Врач? Завтра!

— Эх, плохо. Тогда придется снять повязку. А камеры здесь сильно шерстят?

— Не. Лучше всего спрятать табак в матрац. В него никогда не заглядывают, можно спокойно курить после отбоя. Ночная охрана ничего не скажет.

— Так, хорошо. Ладно, дам тебе пачку табака. Я потом получу еще. Но ты за это выдашь мне потом в каптерке лучший костюм.

— Договорились. Сразу после мытья что-нибудь для тебя подыщем.

Блаженно вздыхая, Куфальт вытягивается в ванне.

— Собственно говоря, приятно оказаться здесь снова. Опять входишь в колею.

— Само собой, — говорит мойщик. — Но семь лет… ты еще меня вспомнишь.

— Дружище, я ведь уже отмотал пять! А семь — это ненамного больше. А может быть, и амнистия подоспеет. Главное — иметь всегда курево и непыльную работу. Не бойся. Я уж о себе позабочусь.

Прошел первый день с его волнениями и суетой, представлением начальству, переодеванием, получением вещей и водворением в камеру; теперь он сидит один на кровати в камере № 207.

В тюрьме слышатся привычные вечерние шумы: с грохотом опускается на пол кровать, кто-то самозабвенно насвистывает в своей камере, а сосед шумно протестует, этажом ниже двое разговаривают друг с другом через окна, стучит крышка параши, во дворе воет сторожевая собака.

У Куфальта все в порядке, Куфальт доволен. У него хорошая камера, все принадлежности в отличном состоянии, щетки как новые. За парашей он обнаружил фитиль, кремень и кресало. Значит, можно обойтись без спичек и спекульнуть. Он получил чистый без пятен костюм, хорошие башмаки, такое же хорошее белье, правда, грубая рубашка немного кусает, но к этому дня за три привыкнешь.

Он уже разговаривал с инспектором по труду, который показался ему человеком приятным. Как только Куфальт выздоровеет, его направят на алюминиевое производство, где он будет зачищать алюминиевые отливки. Работа незнакомая и поэтому интересная. Все-таки что-то новое. Плетением сетей в этой тюряге не занимаются.

Быстро смеркается, он сидит на кровати и ждет, когда мимо пройдет ночная стража. Табак спрятан в матраце. Как только она пройдет, можно будет преспокойно курить. Вначале нельзя вести себя в тюрьме нахально, со временем научишься, где и чем можно рисковать.

Завтра он прежде всего почистит крышку параши, она еще не такая чистая, какой должна быть.

За несколько спичек он наверняка получит пасту для чистки, надраит все до блеска и сразу же приобретет благосклонность главного надзирателя. Потом вымоет окно, спешить некуда, у него достаточно времени, чтобы привести все барахло в порядок. Нужно только чтобы врачи скорее выписали его на работу, иначе в камере затоскуешь. Послезавтра начнут выдаваться библиотечные книги, а до того придется обойтись Библией и молитвенником. Надо подлизаться к библиотекарю, чтобы получать тома потолще. Пока он, конечно, будет получать только одну книгу в неделю, но он твердо рассчитывает уже через полгода перейти во вторую категорию, а там уже разрешают брать по две книги в неделю.