— Скорее, скорее! — взывала красавица, впрочем, сама не ведая, с чего начинать.
Добрый час рабыни носились, как всполошенные куры: одна тащила лохань с водой, другая, будто ветряная мельница, размахивала гребнем и невообразимо большими ножницами, третья, прикусив губу, старательно толкла пестом в маленькой ступе...
Наконец, служанки и хозяйка сошлись на том, что для начала не мешало бы помыться. Для этой цели в апартаменты княжны внесли большое деревянное корыто, а в кухне на растопленную плиту поставили камни...
Что касается хозяина Ольши, то он, несмотря на то, что тоже был приглашен, спешить не собирался. Ведь про день и время прибытия в Варуту королевский посыльный не сказал ни слова.
...Маленькое умопомешательство княжны Липы можно было бы объяснить, если бы красавица хотела видеть именно сестру и племянников. Но в том-то и дело, что порыв ее был вызван вовсе не родственными чувствами. Как и короля Миндовга, ее тревожило влечение. Причем если бы девице сказали, что в том повинны чары государя, она не поверила бы. Тем не менее неведомая сила уже вершила свое дело: дочь князя Герденя рвалась в Варуту и заранее млела от пока что не понятных ей, но приятных предчувствий. Что-то оставалось недосказанным и потому таинственно-привлекательным для нее в тех мимолетных встречах со светлейшим. Два с половиной года самолюбие молодицы тешили воспоминания о том, какими становились глаза государя, когда тот встречал ее в палатах Варутинского замка. Она угадывала в том его взгляде страсть, и ее радовало это. Княжне хотелось поиграть на чувствах светлейшего.
Да, именно он, король Миндовг, со своей уверенностью и недоступностью, волновал младшую дочь князя Герденя. Примем в основе этого крылась именно страсть, а не зависть к сестре. Для впечатлительной, жизнелюбивой княжны деньги, слава, желание стоять над другими все-таки значили не так много. Она еще не доросла до этих стремлений. В столь юном возрасте деве хотелось любви и соответствующих этому чувству приключений. И не вина несчастной, что первым обожателем ее стал старик. В свое время, когда ей было только шестнадцать, она не думала о возрасте этого человека. Не седина, морщины и скверный характер влекли княжну к светлейшему, а уверенность в том, что она ему нравится.
Итак, умытая, с причудливо заплетенными волосами, ольшанская красавица уже через час готова была отправиться в путь. Прошуршав подолом своей куньей шубки по деревянным ступеням лестницы, она спустилась в сени и принялась толкать плечом тяжелую входную дверь. Двое слуг, пыхтя, снесли обитый железом громоздкий сундук...
Неожиданно на обнесенной перилами площадке второго этажа появился в домашней одежке князь Гердень.
— Дочка! — громко крикнул толстяк, словно ему донесли о пожаре в доме.
Княжна Липа оглянулась и с искренним удивлением, даже с недоумением, спросила:
— А вы, папенька, что, разве не собрались еще?..
Оба застыли, огорошенные одинаковым впечатлением.
— Я... и не думал выезжать сегодня! — первым прервал паузу князь Гердень.
— Ах так! — тут же вспылила молодица. — Тогда я еду одна!
— Побойся бога! Родимица! Темень на дворе! Куда?! Не ровен час, волки по дороге привяжутся!
— Вы знаете, кто меня пригласил! — чуть не плача, ответила молодица. — Я не вправе задерживать исполнение этого указа!
— Тебя пригласила сестра! Она желает, чтобы ты понянчилась с ее детьми!
— Меня пригласил государь!
Толстяк начал сопеть. Ему не понравился ход мыслей дочери. Выпуклые глаза его налились кровью, он стал похож на ощерившуюся собаку. Желая образумить несчастную, старик, сам того не ожидая, гневно крикнул:
— Дура безголовая!
Странно, но эта многозначительная оценка в одно мгновение остепенила строптивую дочь. Простучав каблучками сапожек по ступенькам лестницы, княжна, демонстрируя обиду, поднялась наверх и вскоре скрылась на своей половине... В тот день несчастному отцу удалось удержать ее.
Зато на следующий день, как и следовало ожидать, родитель и его любимое чадо выехали задолго до рассвета...
В больших, сконструированных в форме гигантского лебедя, санях, запряженных цугом, княжна Липа провела весь день. На морозе личико ее успело сделаться пунцовым, а сердечко поуспокоилось. Когда стали опускаться сумерки, сани наконец-то выкатились из леса. Впереди на заснеженной равнине стали заметны белые дымки над трубами. Красавица различила очертание высокой прямоугольной башни и поняла, что перед ними долгожданная Варута. Волнение опять охватило бедняжку. Сани приближали ее к распахнутым настежь воротам, а сознание с такой же стремительностью уносило в океан тревоги. И самой звонкой нотой в гамме чувств была боязнь собственного разочарования...
На мосту гостей поджидал сам светлейший. Облаченный в длинную лисью шубу, государь был окружен оравой шутов.
Когда гости предстали перед ним, он сначала расцеловался с тестем, потом оглянулся на свояченицу...
Минула, казалось, целая вечность, прежде чем княжна осмелилась ответить на этот взгляд. Увидев вблизи прищуренные, окаймленные сетью тонких морщин серые глаза, дева почувствовала удовлетворение от уверенности в том, что светлейший по-прежнему видит в ней больше, чем просто сестру своей жены...
Когда шли по мосту, хитрунья сделала вид, что поскользнулась. И король вынужден был подхватить ее. Так, держась за его плечо, дева и проследовала до самых хором.
В свою очередь государь, пока пересекали двор, отметил про себя, что, несмотря на возраст свой, он пока что не познал всех премудростей жизни. А так как неясность ассоциировалась у него с вражеской крепостью, в нем пробудилось желание завоевать эту крепость.
Оказавшись в просторных сенях, где под потолком сигали оставшиеся на зиму ласточки, гостья возликовала. Хоромы Варуты показались ей тем изумительным гнездом, о котором она грезила с детства. Княжна Липа уже в тот Вечер сказала себе, что если судьбе будет угодно, то она останется здесь навсегда.
Они миновали ряд помещений, когда хозяин Варуты вдруг остановился и спросил ее:
— Скажи, краса моя, где бы ты желала поселиться? — и разъяснил: — У меня первый этаж этого замка для дел государственных, второй — для семейных.
— Тогда лучше первый, — ответила проказница. И в шутку добавила: — Там я буду чувствовать себя необходимой вам.
Оба двинулись дальше, причем быстрее прежнего. Так дети порой ускоряют шаг, чтобы отдалиться от своих родителей. Не отставал только Лифантий... В одном месте гостья остановилась и сказала:
— Ваше величество, прошу вас, сделайте так, чтобы раб ваш держался от меня подальше! Он дышит мне в затылок!
— Краса моя, это не в моих силах, — ответил светлейший. И объяснил: — Он — тень моя.
— Тогда я сама сделаю то, о чем прошу! — вспылила упрямица. И, развернувшись, со всей силы толкнула раба в грудь.
Данную попытку можно было бы сравнить с ударом волны о каменный берег — Лифантий даже не покачнулся.
— Какой наглый! Посмотрите на него! — закричала гостья и, топнув ножкой, решительно потребовала: — Довольно наступать на пятки!
Светлейший усмехнулся. И ответил на взгляд опешившего раба выражением сочувствия на лице...
Позже, когда гости переоделись, хозяин пригласил обоих на ужин в трапезную. Ему не терпелось отметить их приезд.
В большой, как чрево колодца, каминной топке трещали сосновые бревна. Вдоль одной из стен на изящных кованых подставках были закреплены горящие факелы. Было светло, но немного дымно... Государь появился последним и сразу проследовал к тому месту за столом, где слуги держали за спинку высокое, обитое золотой тканью сиденье. Наконец все расселись: господа — на лавках, шуты — на полу. Не мешкая, повелитель поднял кубок с вином.
— Рад, что собрались семьей, — тихо признался он. И начал тост: — Первый кубок во славу богов! Самых справедливых богов на свете! Пусть крепнет род мой под их опекой! Также за здравие добронравного тестя! И за свояченицу, которая за эти два года так расцвела! Пусть боги претворят их заветное в жизнь!