Этим желанием — наказать недостойную — он и жил по меньшей мере месяц. Потом гнев его перекинулся на светлейшего. Анализируя случившееся, наместник порой принимался говорить сам с собой, восклицал: «И он смел называть меня другом!» Тем не менее действий не предпринимал, по-прежнему надеялся, что ситуация разрешится сама собой.

Так, в ожидании и бездействии, прошел еще месяц. И вот наступил ноябрь. Несчастного подтолкнул коварный Тренята. Тот сообразил, что, сыграв на честолюбии наместника, он может взгромоздиться на трон...

Жемойтский князь прибыл в Нальшу в начале ноября. Дни к тому времени сделались короткими, а вечера с их скучными посиделками у каминного огня, напротив, значительно удлинились. Гость с порога приступил к своим подстрекательствам:

— Старик выжил из ума! — уверенно заявил он. — Он уже не способен править! Пришло время избавиться от него!

— Скоро он сам, по божьей воле, избавит нас от себя, — ответил уставший от горьких мыслей наместник.

— Мы должны помочь ему в этом! — продолжал навязывать свое гость. — Тевтонцам уже известно о его невменяемом состоянии! Есть сведения, что они опять зашевелились. Следует поторопиться!

Но хозяин Нальши не верил в то, что король Миндовг утратил способность управлять государством. Он полагал, что светлейшего просто следует привести в чувства. Нальшанский князь знал, был уверен, что, убив государя, он ввергнет Литву в хаос. Поэтому вынашивал другое решение — наказать только изменницу. Тем более что он имел право сделать это. Словом, гость уехал ни с чем.

Только после этого князь Довмонт принял решение. Он понял, что должен постараться не ради властолюбивого Треняты, но ради справедливости, чтобы напомнить человечеству о простой и, возможно, самой важной истине: выше чести нет ничего.

Однажды в ноябрьскую ночь, когда небо было сплошь затянуто тучами и неприятно выл ветер, конный отряд в сотню воинов пронесся по Новогородскому большаку в сторону Варуты. За весь путь от самой Нальши этой облаченной в металл лавине, ведомой неукротимым князем Довмонтом, не встретилось ни одной живой души. Впрочем, воины не обращали на это внимания, были сконцентрированы на своей цели. Копыта лошадей их так грохотали, что представлялось, будто это торопятся на праведный суд сами боги. Наконец, увидев впереди в низине отблески огней, отряд усмирил ярость своего движения...

Как всегда, наместник продумал все до мелочей. Оказавшись в непосредственной близости от Варуты, основная группа его людей задержалась в роще, остальные, в их числе и сам князь, проследовали к замковому мосту. Когда приблизились к башне, один из всадников зычно крикнул:

— Посыльный от князя Довмонта!

Имя хозяина Нальши служило в описываемое нами время своеобразным пропуском в литовские замки. Поэтому неудивительно, что в ту роковую для Литвы ночь комендант Варуты отдал распоряжение, чтобы гостей подпустили к воротам. Мост был опущен, и прибывшие беспрепятственно въехали на него. Сквозь ячейки металлической решетки на них устремили взоры бородатые охранники с факелами. Среди них находился и комендант. Он-то и опознал князя Довмонта.

— Ваше сия...

— Его величеству королю! — пытаясь действовать нахрапом, закричал храбрый Гесь. — Не терпящее отлагательств сообщение!

Но осторожный комендант уже почуял неладное. Он сухо ответил:

— Обязан доложить.

Но князь Довмонт не зря ходил в любимчиках у короля Миндовга. Уж если ему приходилось брать крепости крестоносцев, то захватить варутинский замок, который он знал, как свои пять пальцев, ему и вовсе не составляло труда.

Комендант еще не закончил, а герса [5] уже дрогнула и поползла вверх... Ее поднимали люди наместника, подосланные в Варуту заранее, за несколько дней, и в назначенный час перебившие охрану в башне... Опешившего коменданта ворвавшиеся во двор просто сбросили в ров.

Пока продолжалась схватка, к воротам подоспел основной отряд нападавших. Замковый двор запрудили всадники.

Тем временем князь Довмонт соскочил с коня и, вытащив из ножен свой увесистый кончар, [6] решительно вошел в королевские покои...

Настенные огни, освещавшие сени, разом затрепетали, грозя потухнуть... За хозяином с факелом в одной руке и с мечом в другой в сени ворвался грозный Гесь. Оба, не сговариваясь, устремились по лестнице на второй этаж. В тиши замковых покоев удары их тяжелых, подбитых металлом сапог о деревянные ступеньки стали громко отдаваться под потолком.

Князь Довмонт не останавливался и не оглядывался. Поэтому очень скоро он и его слуга оказались перед входом в сенцы большой королевской опочивальни.

Первым в темноту сенцев шагнул Гесь. Князь услышал сначала удар, а затем сдавленный хрип — это его оруженосец пробил грудь Мончуку. Вскоре слуга вернулся и склонил голову — дал знать хозяину, что путь в опочивальню свободен.

Заступник чести нацелился было ринуться вперед — но тут заметил силуэт в сенцах. Он едва отступил, как на свет вышел государь.

Босой, в отороченном мехом халате поверх белой рубахи, король сохранял в осанке и движениях присущие ему важность и величие. Сообразив, что происходит, он прижался спиной к стене и замер. В свете живого факельного огня можно было заметить, что несчастный намерен что-то сказать...

Еще когда государь только выходил на свет, князь Довмонт подумал, что если он сразу не прикончит этого старого лиса, то потом, когда тот откроет свой рот, у него просто духа не хватит сделать это. Поэтому, решив не искушать судьбу, он выставил меч, без задержки направил его вперед — пробил грудь своему учителю и государю... Король Миндовг умер сразу, не издав ни звука. Через мгновение его сухое тело оказалось распластанным на полу.

Гесь собрался было перешагнуть через упавшего, чтобы проследовать в опочивальню. Но князь Довмонт мрачно приказал ему:

— Пойди и убей его детей!

Когда верный оруженосец удалился, в коридоре сделалось темно, как в склепе. Где-то внизу уже множился шум — это нападавшие разбежались по замку... Перешагнув через тела убитых, князь наконец приблизился к дверям опочивальни...

Еще в Нальше, обдумывая план нападения, защитник чести решил, что убьет изменницу. Но в эту ночь, стоило ему увидеть ее, руки его опустились сами собой... Княгиня Липа стояла на коленях в центре просторных покоев и что-то бессвязно бормотала: кажется, звала на помощь. Она была ужасно напугана. Нагое тело ее прикрывали длинные, блестевшие алыми бисеринками распущенные волосы.

Князь постоял. Потом, решив выйти, развернулся. И в этот момент в опочивальню ввалилась орава его людей...

 — Ваше сиятельство! — обратился к хозяину Гесь. — Ваше приказание выполнено! — и мрачно заключил: — Все кончено!

Тем временем люди князя, схватив деву за волосы, подтащили ее ближе к своему господину. Они словно напомнили ему о долге его.

Впервые в жизни их господин не сдержался, закричал:

— Оставьте ее! — и даже сделал шаг в сторону ретивых. Ему почудилось, что на его глазах совершается святотатство. Впрочем, несчастный быстро овладел собой и вскоре уже спокойным голосом, хотя и с явным отвращением, бросил: — Я не стану марать свой меч!

Княгиня наконец узнала его. Бедняжка затаила дыхание. Едва ли поняла она смысл слов супруга. Кажется, она уже не сомневалась, что участь ее предрешена. Взгляд несчастной источал предельный страх...

Взгляд же князя, устремленный на нее, теперь выражал лишь сдерживаемый упрек. Осуществив главное из того, что задумал, хозяин Нальши обрел обычную для себя уверенность. Он постоял немного, потом развернулся и вышел из опочивальни...

Когда дружина направилась в обратный путь, было уже светло. Воины ехали и все поглядывали на князя, ждали распоряжений. Наконец он натянул вожжи. За ним, словно по команде, остановился весь конный отряд.