"Зачем, Петруша, письмо твое так грустно? Тебе ли страдать ненавистью, ты олицетворение нежности и доброты. Петруша, скажи мне ради Христа, что тяготит тебя? Я безгранично люблю тебя, и всякая твоя забота — моя; может, я могу хоть маленькую долю твоего горя взять на себя, и я счастлива бы была, если б могла помочь тебе. Зачем тебе грустить, любимец всех, кто тебя знает?"98.

Летом 1865 года в Каменке жила еще одна особа, доставившая Петру Ильичу вместе с приятными мгновениями немало и беспокойства. Красивая, стройная, несколько сентиментальная и тихая младшая дочь Александры Ивановны Вера Васильевна Давыдова была большой любительницей музыки. Петр Ильич, проводивший с ней много времени в беседах и музыкальных занятиях, почти сразу покорил ее сердце. Бедная девушка делала все возможное в пределах свойственной ей скромности и чистоты, чтобы дать ему понять, как он ей дорог, как ей хочется стать его настоящим другом. По некоторым, правда, очень скудным данным, можно сделать предположение, что какое-то время Петра Ильича захватило чувство Веры Васильевны, проявлявшееся в ее взглядах и неосторожных словах, и он даже увлекся ею. Юрий Львович Давыдов в своих воспоминаниях говорит об этом довольно уверенно. Он пишет, что общность интересов, обоюдный культ Моцарта привели еще совсем юных людей (надо сказать, что не совсем уж юных: обоим было по двадцать три года, когда они близко познакомились в Петербурге) к взаимному увлечению. Вера Васильевна настойчиво поддерживала стремление Петра Ильича всецело посвятить себя музыке. Как говорит Юрий Львович, этот роман продолжался около трех лет, но более близкое знакомство Петра Ильича с Верой Васильевной, когда летнее время 1866–1868 годов он проводил с семьей Давыдовых на дачах, открыло ему глаза на присущий Вере Васильевне снобизм и чрезмерную любовь к высшему свету. Это, в общем, верно и подтверждается отдельными замечаниями самого Петра Ильича, которые, правда, относятся к гораздо более позднему времени. Из его же подробных писем к сестре, написанных во время развития отношений с Верой Васильевной, значительно более заметна другая причина, воспрепятствовавшая естественному завершению этого романа. Чайковскому стало ясно, что Вера Васильевна определенно желает скорейшего вступления в брак, к чему Чайковский был совсем не расположен и не только по своей конституции, которая тогда, возможно, еще не сказывалась настолько сильно, но и просто по нежеланию связывать себя брачными отношениями. Его объяснения, которые он давал в письмах сестре, длинны и туманны: что-то он чувствовал такое, что не давало ему возможности решиться отойти от своего привычного положения. Александра Ильинична, которой казалось, что роман Петра Ильича так успешно расцветал, глубоко переживала, что все это закончилось безответной любовью Веры Васильевны и принесло этой чистой душе одни страдания. Она продолжала убеждать брата, что лучшей жены ему не сыскать, что Вера страдает. Но чем больше она его убеждала, тем дальше уходил Петр Ильич от всякой мысли связать свою судьбу даже с такой чудной девушкой, как Вера". Из его запутанных ответов стала просвечивать одна совершенно ясная идея. Весной 1868 года после длительной переписки с сестрой он признался ей, что мечтает о блаженной, преисполненной тихих радостей жизни, и такая жизнь видится ему только около нее, его милой Сани. Заверив сестру в том, что брак для него немыслим из-за усталости и лени заводить какие-то новые отношения, становиться во главе семьи, он писал: "В какой форме совершится мое присоединение к твоему семейству — этого еще не знаю: буду ли владельцем хутора в твоем соседстве или просто буду твоим нахлебником — решит будущее. Несомненно то, что для меня немыслимо будущее блаженство без тебя".

Жизнь несколько иначе распорядилась мечтами Петра Ильича о семейном блаженстве, но, по существу, эти мечты осуществились. За малым исключением, каждое лето после 1868 года, когда он высказал свои мечты сестре, он проводил у нее в Каменке. Милая Саня пригрела отверженную жену любимого брата, когда он в 1877 году уехал за границу от разыгравшейся трагедии, а затем утешала и его самого, делала все, что могла, чтобы ему было хорошо, до тех пор пока это было в ее силах. Каменка стала для него тем единственным местом, которое он долгое время мог называть своим домом. И называл. Когда его спрашивали, куда он собирается ехать, то, если речь шла о Каменке, он неизменно отвечал: "Еду домой".

Каменский дом до поры до времени был ему радостью. Там ему отвели постоянную комнатку во флигеле. Когда Петр Ильич вернулся туда после своего драматического бегства от жены в 1878 году, то из-за множества обитателей большого дома, число которых летом еще увеличилось, в этом доме стало тесно, и весной того года Давыдовы сняли для него маленькую хату в две комнаты. Лев Васильевич приобрел ему пианино. Здесь ему никто не мешал отдыхать и работать. Каменское общество в отличие от всех других компаний, в которых Петр Ильич всегда ощущал тягость, было для него желанно и легко. Кроме чудной семьи Давыдовых, здесь жили лица, представлявшие собой объект особого интереса и деятельности Петра Ильича, готового прийти на помощь всем нуждающимся. Нередко добрая и несколько наивная душа Петра Ильича попадалась на крючок хитрости и непорядочности, отчего он немало переживал. К нему в Каменке захаживал сын лесника Дробатенко и выпрашивал журналы и газеты. Тронутый таким интересом развитого хлопчика, Петр Ильич со свойственным ему старанием подобрал для мальчика библиотечку, которую прислал ему с дружеским письмом. Каково же было его разочарование, когда он узнал, что хлопчик, получив драгоценный подарок, тут же продал все книжки и накупил себе папирос. Выяснилось, что и журналы с газетами, которые он выпрашивал у доброго композитора, тоже шли на табачные скрутки.

Жил по соседству священник Тарнавич, который о себе говорил, что "пагубные страсти мирские привели его к страсти алкогольной". За вольнодумство и пьянство Тарнавича лишили прихода. Петру Ильичу этот отец Александр нравился своей простотой и откровенностью, и как защитник всех "труждающихся и обремененных" он тут же вступился за него. Из уважения к известному композитору священника оставили на месте, но чувства благодарности не послужили исправлению главного порока, и потом отца Александра все-таки куда-то убрали.

Наряду с "обремененными", за которых вступался Петр Ильич и число которых в нашем рассказе можно было бы многократно умножить, в Каменке жили также и другие яркие колоритные личности, оставившие у Чайковского разнообразные впечатления и давшие ему богатый материал для понимания русского провинциального характера. Можно сказать, что это также нашло кое-какие отзвуки и в его творчестве, придавая особый аромат народным эпизодам прежде всего в его операх, таких, как "Черевички" и "Чародейка".

Управляющий главной конторой каменских имений Владимир Андреевич Плесский, внук декабриста Иосифа Викторовича Поджио, умный, начитанный человек и прекрасный собеседник, который мог квалифицированно разговаривать почти на любую тему, по собственному почину и доброй воле взял на себя роль попечителя местной школы, содержавшейся на средства каменского имения. Однажды Владимир Андреевич сумел уговорить Петра Ильича присутствовать на экзаменах в этой школе. Частый гость в доме Давыдовых, он был не только участником застолий, коими славился этот дом, но и пытался исполнять роль в домашних спектаклях. Неизменным постановщиком спектаклей был Петр Ильич, с детства любивший театральное дело. В Каменке ставились не только доморощенные пьески и веселые водевильчики, но и сцены из "Мертвых душ" и "Женитьбы" Гоголя. Все это проходило увлекательно и всегда нравилось как зрителям, так и еще больше самим актерам.

Владимир Андреевич в последние годы жизни очень изменился, стал именовать себя старцем Владимиром, впал в мистицизм, на ночь надевал саван и спал в гробу, установленном в часовне и окруженном горящими свечами. Можно себе представить, какое это производило впечатление.